Пятница же, напротив, была вдруг совсем светлой и нежной, и всех отпускало такой тихой и радостной, иногда только маленькие белые облачка пробегали. После нее жизнь в субботу казалась случайностью.
Мой друг, служивший при дворе музыкантом и, по-моему, из-за этого съехавший окончательно, но такой талантливый, это описать невозможно ( да и зачем уже сейчас), был человек как человек. Потом получил это назначение нет, многого, конечно, добился, стал отдаляться от нас мало-помалу, потом и вовсе бросил пить. В-общем, сдох все равно от почек и очень мучился перед этим. Мы все стояли кругом и думали: эх, брат, мы бы каждый за тебя немного поболели, каждый бы жил чуть хуже и меньше, зато вместе; что теперь попусту говорить.
В-общем, так и ушел, но, когда перешел в окружение прямо к королеве, стал писать дневники, что, конечно, поразительно, потому что никогда такого за ним не водилось, никто бы и подумать не мог. Они у меня хранятся, так, кое-что.
Мне так хорошо, и я иду на работу с радостию. Она такая светлая, эта мысль и, когда идешь, воздух как бы раздвигается и так приятно, если вспоминаешь, как тебя и любят, и ценят. Может, любят это я немного лишнее говорю, я ведь этого совсем не знаю: меня, может, никогда и не любили, я имею в виду, до этого. Но у меня есть надежда полагать. Потому что это так много находиться там, куда я сейчас попал и я должен быть счастлив. А то, как же иначе. Это было бы просто безумно и глупо.
Я склонен думать, что многого не помню или, вернее, помню не то, что надо. А что надо помнить, я тоже не знаю, кто мне, в конце концов, говорил. Я вот думал получается так: на самом деле же ничего нет, правда? Я имею в виду такие вещи, как горе правда, один раз было, как будто; я был одет, как на прием, потому что и должен был быть прием, а они стояли в коридоре, и так приятно приветствовали, и заботливо, и еще сказали вдодавок как бы: Смотрите, осторожнее, потолок низкий, как бы не проломить, и засмеялись, гадко так вдобавок, вдогонку, я имею в виду.
Но я не очень переживаю, потому что нельзя, даже если ты захочешь, невозможно зачем же, если так все хорошо? Если разве что вдруг отвлечешься от своего, потому что у королевы, божественного предназначения, ну, и что, и что тогда? Не знаю, зачем эта какая-то, с непонятно откуда звучащим голосом я там рос? но я же нигде не рос коридор, всегда узкий. Кошек какая-то шерсть; она свалялась там, где-то сбоку, на полу, рядом с каким-то ковриком. Вони-то тихая и злая.
Я обратил внимание, как красиво и удобно получается, если я улегусь на стол (только сидя) потихоньку, удобнее, и обхвачу голову правой рукой, так, чтобы она захватывала всё с другой стороны, у меня это очень получается, и замечтаю. Это очень хорошо, и никому не обидно, и какое-то время так можно. Я даже больше скажу, (то есть, могу сказать, а то если это никому не надо? я стал в последнее время очень осторожный) я скажу так, что это польза. В смысле, она может получиться, если я так замечтаю, потому что тогда хочется сделать людям добра, а оттого бывает только польза.
Что обидного, если я попью портвейна с какими-то слесарями? Попробуйте, найдите изъян в рассуждениях.
...........................
Я взлетаю, когда я вспоминаю о любимой
В тот, такой знаменательный день, замечательный день, так получилось, я должен был присутствовать я же был приглашен! на вечере, который королева устраивала в честь. Мне трудно передать впечатление, мне трудно все переоценить. Дело в том еще, что вечер, возможно так сказать, был неформален, вы понимаете, надеюсь, что это для меня?
Это была такая магия, такое волшебство. Нас было собрано в центральном зале, только не в большом центральном, а в малом, том, который сбоку слева, если смотреть от Её стороны, откуда она входит. Так вот, она вошла, почти никем никогда не сопровождаемая, то есть, тогда не сопровождаемая, я хочу сказать, так легко, как нету будто всей этой жизни, и овеваемая токами жизни и особогок ней, к жизни, желания, вызывая его же в нас во всех, и так мудро и просто, что я хочу это постичь, как если бы это было самым важным для меня вообще, а может, так оно и есть?
На мне еще был мягкий отложной воротничок без вставки. Она, проходя мимо, неожиданно погладила меня и По голове погладила, одним движением руки, и я все понял и перевернул свою жизнь в очередной раз, только на этот раз правильно, я Воздух, такой воздух был вокруг. И мы пели, и обсуждали разные темы, по сути дела, очень важные и очень актуальные, и ощущали важность того, что говорим, и очень, очень любили друг друга.
После беседы был подан всем холодный коньяк.
Шиз.
Пойду, искупаюсь. Умер ведь человек как.
Сейчас уже никто не скажет точно, где и когда всё по очереди происходило. Те, кто помнит им это не нужно. Те, для кого это важно, не понимают ничего вообще и нельзя их вообще ни до чего допускать. За этим следит целый отдел, говорят, с очень большими, просто огромными полномочиями. То, что происходило на площади это точно. В таких вещах вообще не бывает сомнения. Почему это уж дело хозяйское, как хотите
Возьмем, к примеру, редакцию. Очень неуютное ощущение во всем существе. Так бывает, когда надо рассказать о чем-нибудь спокойном, больном и заурядном, и что только один-два человека и понимают.
Трудно, очень трудно. Но здание редакции существует, и продают перед ней пирожки, и летают голуби, а площадь пересекает небольшой генерал с портфелем. В здании в комнатах висят репродукторы, в которых иногда звучит концерт артистов заграничной эстрады. Все очень удивительно преломляется, и чем меньше кабинеты, тем больше в них людей. Все ненормальные. В редакциях не работают нормальные люди. Перед зданием опять продают пирожки. Почему они не с голубями, интересно?
В комнатке (кабинете) секретарши секретаря редакции висит ужасная, нервная картина Июль. Идиотов мало, и в целом все на редкость хорошие люди, это правда очень хороший коллектив подобрался.
У одного из Заместителей Главного редактора невралгия тройничного нерва. Не разбираюсь в этом, но, говорят, очень больно.
Редакция как редакция. Пирожки кончаются. Из картины Июль, по мнению одного из сотрудников, вылезают гады и пожирают все живое. Начинается обеденный перерыв.
Из сказанного следует, что от города ничего не осталось. Продавщицу в маленьком магазине на площади спокойную, но противную женщину увезли два часа назад, потому что, отвечая на какой-то вопрос покупателя, она рассказала, что ее очень напугала вчера передача Погода всех узот и пыталась убежать из магазина, бедняжка. Бедный покупатель. А вот, вдруг у него получится от этого иммунитет, и риска, что его тоже увезут, не будет больше?.. Дай Бог тогда каждому такую продавщицу.
По этажам редакции мечется хриплая режиссерша и готовится к интервью с Первым Заместителем Главного редактора.
Последние изыскания Главной Редакции? спрашивает ее умноватый референт Первого Заместителя. Следует отметить, что последние годы были особенно, качественно по-новому продуктивны в деятельности научно-изыскательских фирм, подразделений и объединений Главной Редакции А, это вы еще не снимаете УЖЕ не снимаете?.. Что значит сейчас начнете? Прошлого не вернешь, дорогуша. Я продолжаю. Суть открытия состоит в том, что человечество издавна, с самого момента появления такого жанра, как гравюра, задавалось вопросом о структурном строении как самого фенОмена, так и понятия гравюра, приходя каждый раз к догадке о том, что гравюра и как феномен, и как понятие должна состоять из универсальных структурных элементов. Изыскания последних лет но об этом надо говорить очень осторожно (поэтому, пожалуйста, не опирайтесь на этот стул, а то грохнетесь мало не покажется) позволяют предположить, но об этом, пожалуйста, между нами, милочка, мне думается, что разглашение было бы преждевременным, что гравюра в цельном, и концептуальном, хотя и экзистенциальном своем единстве состоит из грАвур. А гравуры, в свою очередь, и образуют гравюру, но это, понимаете, очень трансцендентно, это еще далеко от окончательного какого-либо вывода, к которому по сути, и призывает нас сам фенОмен.
Как мило, хрипло говорит режиссерша. А вот что Вы думаете насчет художественного произведения в целом? Есть ли надежда, что читатель, зритель, да и писатель, я бы сказала, получит какую-то, вот, надежду, что ли, насчет художественного произведения в целом?.. Если я не слишком далеко зашла, конечно
А-а ну, я бы так сказал, что практически любое художественное произведение состоит из феатУр. Если мы, скажем, конечно, будем исходить из продолжения перспектив существующей на данный момент теоретической базы
Ты давай, быстрей, говорит Первый Заместитель Главного Редактора электрику, в подсобном помещении у которого, в подвале, сидит. А то мне надо свалить, пока эта обдолбанная не догадалась своё интервью брать. И машина ждет.