Искры фейерверка догорали в снежной кутерьме.
В трех шагах стоял Димка и нос у него был красным, как она не смогла подобрать сравнение, потому что в руках он крутил переливающееся гранями колечко.
Ты в курсе, что делать предложение на кладбище в метель, это как-то Лана недоговорила. Димка шагнул вперед и надел кольцо на ее окоченевший палец.
Ты чокнутая писательница.
Ее счастливый смех распугал даже снежинки.
Но при чем тут хранитель семейных историй?
С него начинается наша семья.
Альпинист спустился. На крыше мира не видно мира, да и холодно. Он осознал, что любит смотреть на девичьи голени и пить чай.
Татьяна Юрченко
@ta_nia6988
ВАЛЕНТИНА
Деньги зло. Все мужчины никчемны.
С этими убеждениями я и жила. Стала разбираться, откуда они у меня? Вспомнила свою бабушку, Валентину. Мама допоздна была на работе, и бабушка рассказывала о своей жизни, не замечая, как на магнитофон детской души пишутся родовые программы.
* * *
До революции семья Валентины имела лошадь, корову и плантацию табака. Никогда Валя не была голодной или раздетой. Мама шила, отец мастерил упряжь для лошадей, иногда и телеги делал.
Когда батюшка возвращался зимой из леса, давал детям замерзший кусочек хлеба и говорил: «Это вам зайчик передал». Ребятня утаскивала этот кусок на теплые полати и придумывала подробности встречи отца с зайцем.
Потом, со степным казахстанским ветром в деревню Черемушки, что под Семипалатинском, пришла советская власть. Корову Зорьку угнали в общее стадо, она мычала в дырявом сарае от нехватки еды. Голод запускал свои тощие руки в амбары всей деревни. Началось раскулачивание.
Восьмилетней Вале пришлось идти «в люди», в семью начальника железнодорожной станции. Мать обрядила Валентину в свою темную, длинную юбку и повязала платок. Девочка стала похожа на маленькую старушку. Серые глаза потемнели от слез.
Иди, доченька, мне нечем тебя кормить, еле сдерживая рыдания, сказала мама.
У начальника станции приходилось стирать и готовить на всю семью. Валентину никто не жалел, руки болели от холодной воды, в которой полоскала белье, да от укачивания хозяйского сына.
Бывало, усну калачиком, а хозяйка как ткнет меня в бок: «Вставай! Ребенок плачет». Протру кулачками глаза и качаю колыбель до утра. Сгубила мое детство власть пролетариата. Нашу семью объявили кулаками. Виноватыми сделали за наш же труд. Будь оно проклято, это богатство
* * *
Бабушка плакала, а у меня записалось: «Богатство это плохо. Сиди, не высовывайся».
В 18 лет Валентина переехала в город Джамбул. Была молодость и весна. Вышла замуж за самоучку-гармониста Ивана. Он был слесарем, а по выходным играл на свадьбах. Денег за музыку не платили, лишь спаивали парня. Валя терпела. Приучена была терпеть.
В 41-м война начала собирать жертвы. Получила похоронку на мужа. Глаза стали цвета металла, чувства застыли чугуном. Плакала.
Страны-союзницы присылали помощь вдовам погибших. Валентине досталось серое американское пальто из кашемира. Оно ей шло, но не могло заменить мужика.
В 46-м Иван прислал письмо. Мол, жив, был в плену, теперь охраняю заключенных в уральском Карабаше. Люблю тебя, приезжай.
Если зовет, значит, надо ехать, так рассуждала Валентина.
Ее отец выполнял свои обещания, и силе мужского слова она доверяла. Решила довериться и мужу.
Теплый Джамбул променяла на зимний Карабаш. Свой домик Валентина продала, а в Карабаше пришлось жить в стогу сена, наваленном в спортзале школы. Обеспечить семью жильем Иван был неспособен. Он и жену вызвал в надежде, что дадут ему комнатку, как семейному. Сам жил в казарме, а жена с дочкой в стоге сена. Голодовали.
Серое американское пальто Иван пропил. Отнес его на базар, а деньги Вале не отдал.
Потом женился на поварихе. От нее ближе ходить на работу, да и корова есть. А покушать Ваня любил.
* * *
Серые бабушкины глаза опять темнели от слез. Невозможно такое простить. Как падает вера в мужчин. Падает и разбивается
Я тоже плакала вместе с бабушкой. Представляла, как это: ты живешь в стогу сена в холодном спортзале, а твой муж пьет молоко в теплом доме. Моя вера в мужчин генетически уничтожилась этой историей.
Помоги мне, бабушка, хоть тебя давно уже нет.
Ты хранительница наших семейных историй.
На твоих рассказах я училась жизни.
В глубине рода поверь, что деньги это не зло, и мужчины не никчемны.
Екатерина Сиротина
@solodova2326
ШПИЛЬКА
Осень. Свет тусклого дня отражался в луже на полу с потолка капала вода. Шпилька лежала в божнице за иконами и смотрела, как старая, черная от дождя яблоня стучит веткой в окно. Воспоминания калейдоскопом проносились в памяти.
Вот маленькая Маша уронила ее на пол.
Шпилька звонко зазвенела о печной приступок и упала на темный пол. Девочка испуганно оглянулась. К ней спешила бабушка:
Опять озорничаешь? Кто разрешал лазить? Вот ужо родители приедут, я им все расскажу, бабушка тяжело опустилась на колени и, перебирая непослушными пальцами сор, осколы от дров, начала искать шпильку.
Да ба, зачем тебе? Она ж страшная. Перекрученная, темная. И края острые. Хочешь, я у мамки шпилек возьму? У нее с камешками цветными есть.
Глупая ты, внуча. Это память о маме моей. Только шпилька и осталась Меня ведь дядька вырастил. Жестокий был. Не тем помянуть. Прости, Господи, бабушка встала с колен. Повернулась в темный угол, где стояли иконы, перекрестилась. Сказывал, что мамка моя шибко умная была. Меня малую к своему брату отправила, а сама училась, училась, а потом с балкона и сбросилась. С ума сошла, так дядька говорил.
А моя мама не сбросится? Маняша от испуга застыла.
Не, мамка твоя профессур уже, поздно ей бросаться Все, хватит. Спать пора. Иди, Манятка, молоко пей, и в кровать.
Антонина Петровна тщательно обернула шпильку в кружевную салфетку и убрала ее за иконы.
Шпилька вернулась в темное затхлое тепло
А как все начиналось! Она блистала в волосах Марии Александровны. Лекции, диспуты, студенческие вечеринки. Маша никогда ее одну не оставляла. Всегда с собой брала. Амулетиком называла. И не зря. Шпилька свадебный подарок. Петя сам ее сделал, из серебряного иконного оклада вытянул.
И маленькая Тошенька с ней играть любила. Хорошо они жили Маша с Петей, и их маленькая доча. Хоть и в одной комнатушке, а дружно.
Что потом случилось, Шпилька помнила плохо. Петя куда-то пропал. Маша стала рассеянной, вот и в тот день пучок толком не заделала. Шпилька все время боялась вывалиться и упасть на грязную мостовую.
Вокзал. Шум, народ, чад от паровозов. Гудок.
Маша передала дочку какому-то мужику. Тошенька раскричалась, вцепилась в мамины волосы, выдрала Шпильку. Больше она старшую хозяйку не видела.
Шпилька перебирала воспоминание за воспоминанием.
Вот Маша почти девушка. Странный возраст перепутье не взрослая, но уже и не ребенок. Прижалась к бабушке.
Баб Тось, а как вы с дедом познакомились? Как поняла, что он тот самый, единственный?
Бабушка помолчала. Потом сказала:
Мой жених, внуча, погиб. Какая тут любовь.
Девушка отпрянула.
А зачем же за деда замуж пошла?
Семьи хотела. Деток своих, Антонина Петровна отвечала тихо, смотрела в пол, только пальцы беспокойно поглаживали Шпильку.
А Шпилька лежала в ее руках, и они вместе вспоминали.
1945 год. Наши наступали и Победа была близка. Но новобранцы юные семнадцатилетние мальчишки уходили на фронт. А возвращались сухими словами в похоронках.
Так и Тосин Сережка. Жениться обещал, от постылого дядьки в свой дом забрать. Не забрал.
Уходил в январе. Стужа стояла птицы на лету мерзли. Но в колхозной конюшне тепло. Прощались долго.
В апреле пришла похоронка. А в мае Тося вышла замуж. За мужика, что три года вокруг нее увивался. Завидный жених с руками и ногами, всю войну под бронью трактористом проработал. Выпить, правда, любил. А как выпьет, в зверя превращался. Но ей выбирать не приходилось.
В сентябре у них родилась дочь
Дочка выросла умная, бойкая, говорливая. Захотела учиться в городе, и как Антонина Петровна не просила, от своего не отступила.
Шпилька пошла темными пятнами от тяжелых воспоминаний.
В тот день хозяин пришел рано. Красная кожа на его круглом лице лоснилась от пота и жира, в комнате запахло перегаром, смешанным с табаком и навозом. Снял плащ и бросил его на кровать, стряхнул на пол глину с сапог.