А ты помнишь, как мента финкой пырнул? спросила Коваль, вспомнив, как об этом рассказал ей Ромашин.
Так за то и намотали, криво усмехнулся Женька. А потом ты под этого мента легла, киска моя.
Марина чуть не упала с его колен от неожиданности, ей и в голову не приходило, что он помнит, как выглядел тот мент, ведь столько лет прошло.
Что, киска, удивил я тебя? прижимая ее к себе, засмеялся Хохол. А ты думала, что я его морду забыл? Нет, дорогая, не забываются глаза, которые тебе в душу смотрят, когда лезвие в тело входит Жаль, не наглухо, он верткий оказался.
Женя, пожалуйста, не надо, попросила Коваль, уткнувшись лицом ему в шею. Мне неприятно это слушать.
А что, киска, влюбилась?
Чушь не пори влюбилась! фыркнула она, слегка укусив его, и Хохол вздрогнул. Иди давай, топи свою баню, а то уж ночь скоро.
Марина встала с его колен и пошла в дом, а Женька направился к сараю за дровами. Ее почему-то абсолютно не интересовало, чей это дом, живет ли здесь кто-то она привыкла не грузить себя ненужными подробностями. И дом-то толком ни разу не осмотрела зачем? Ей было достаточно того, что Женька чувствует себя здесь хозяином, и самой тоже вполне комфортно. Но почему-то именно сегодня Марина захотела все-таки узнать, кому же на самом деле принадлежит домик. И об этом заговорила уже в бане, лежа на полке и вдыхая странный аромат, исходивший от веников, заваренных в тазу.
Жень, а чей это дом?
Мой, спокойно отозвался возившийся с печкой Хохол.
Ага? не поверила Коваль, переворачиваясь на бок и глядя на него. Врешь, поди?
Зачем? Это мой дом, тут бабка моя живет.
Что-то я ее не заметила
Так ее и нет сейчас, засмеялся он, подбрасывая в печку еще полено. У тетки моей гостит, тут километров сорок до соседней деревни. Я, когда началось все, сразу подумал, что сюда тебя привезу, ну, и бабку отправил, чтоб никто не мешал нам с тобой. Ей уж восемьдесят пять, но она еще пятерых молодых заболтает. Не хотел я, чтоб она к тебе с расспросами приставала кто, да что, да как «Женечка, внучек, жениться тебе надо, деток рожать!» передразнил он, и Марина засмеялась. Что хохочешь? Так и есть все достает меня, останешься, говорит, один-одинешенек, как я помру, даже родного человека не будет.
А тетка?
А чего тетка? У нее своя семья, и потом, ты ж понимаешь кому нужен такой родственничек, как я?
Мне. Она потянулась всем телом и пожаловалась: Жарко, ужас просто! Зачем натопил так сильно?
А париться как? возразил Женька, берясь за веник. Ну, держись это тебе не сауна твоя модная, это настоящая русская баня.
Выйти из этого ада на своих ногах Марина не смогла Хохол так уделал ее веником, что она не чувствовала собственного тела, оно стало ватным, невесомым. Он принес ее в дом, уложил на кровать и пошел париться сам, а Марина мгновенно уснула, едва голова коснулась подушки. Ей приснился Хохол, каким он мог быть, наверное, в детстве темноволосый, с упрямым выражением лица, со сведенными к переносице бровями. Марине почему-то было смешно от этого видения, и она проснулась от собственного смеха, вздрогнув при виде сидящего напротив на стуле Женьки.
Фу, черт, напугал!
Ты так смеялась, киска, как будто клоуна увидела.
Представляешь, мне ты приснился, маленький Марина улыбнулась и посмотрела на него, чуть прищурив глаза.
Ну, понятно тогда что может быть смешнее Жеки Хохла?
Бестолковый ты. Иди ко мне. Она откинула одеяло, под которым лежала, и похлопала рукой по постели. Я соскучилась
Хохол сбросил полотенце и лег к ней, пахнущий березовым веником, свежий и почему-то вдруг такой желанный, что Марина непроизвольно застонала, закусив губу.
Ты что, киска?
Я тебя хочу, Женька так хочу, что сейчас с ума сойду, призналась она, ложась на него сверху. Поцелуй меня.
Уговаривать его никогда не приходилось, и потом здоровый мужик целый месяц был вынужден только смотреть и облизываться, и сейчас дорвался до желаемого
К сожалению, кровати оказалось не под силу вынести то, что он делал с Мариной, и старая деревянная конструкция со страшным треском развалилась под ними.
Ну, песец бабкиному ложу! констатировал Женька, помогая Коваль подняться.
Посмотрев друг на друга и на рухнувшую кровать, они вдруг разразились таким хохотом, что их слышали, наверное, на другом конце поселка. Женька поднял Коваль на руки и закружил по комнате, подбрасывая вверх:
Хохол сбросил полотенце и лег к ней, пахнущий березовым веником, свежий и почему-то вдруг такой желанный, что Марина непроизвольно застонала, закусив губу.
Ты что, киска?
Я тебя хочу, Женька так хочу, что сейчас с ума сойду, призналась она, ложась на него сверху. Поцелуй меня.
Уговаривать его никогда не приходилось, и потом здоровый мужик целый месяц был вынужден только смотреть и облизываться, и сейчас дорвался до желаемого
К сожалению, кровати оказалось не под силу вынести то, что он делал с Мариной, и старая деревянная конструкция со страшным треском развалилась под ними.
Ну, песец бабкиному ложу! констатировал Женька, помогая Коваль подняться.
Посмотрев друг на друга и на рухнувшую кровать, они вдруг разразились таким хохотом, что их слышали, наверное, на другом конце поселка. Женька поднял Коваль на руки и закружил по комнате, подбрасывая вверх:
Что, допрыгалась? Даже койка не вынесла твоих приколов!
Или, может, твоих? смеясь, спросила Марина, ухватившись за его шею. Хватит швырять меня, голова кружится.
Женькины руки гладили ее, и Марина улетала, закрыв глаза. Она никогда и не подозревала, что он может одновременно быть жестким и нежным, то едва прикасаться, а то оставлять синяки, которые сам же потом покаянно целовал и клялся, что больше никогда, ни за что
Они лежали на матрасе, брошенном на пол, обнявшись, и целовались.
Кисулька, понравилось тебе? хрипло спросил Женька, поглаживая Марину по животу пальцами.
Ты форменный убивец! пошутила она, прижав его руку к губам. Как есть душегуб! Но я от тебя в восторге
Моя ты девочка! засмеялся он. Чего ты хочешь сейчас, проси все сделаю!
Найди того, кто Егора убил, тихо и жестко сказала Коваль, ожидавшая этого вопроса долгие месяцы.
Ну, ты и сука, Наковальня! не поверил своим ушам Женька, поднимаясь на локте и с удивлением глядя ей в лицо. Так ты только для этого чудишь здесь в койке? Чтобы я потек и начал киллера искать? Зачем трудилась так, могла бы просто приказать я не ослушался бы.
Женя, ты неправ. Это совсем разные вещи, я не трахаюсь в обмен на что-то и не делаю того, что мне противно, ты ведь знаешь. Но ты спросил, чего я хочу, я сказала.
Он встал с матраса, взял сигарету и открыл окно настежь, затягиваясь глубоко и часто. Щелчком выбросив окурок во двор, Женька повернулся и зло сказал:
Я это сделаю. Но больше не хочу слышать упоминаний о твоем мажоре, ты поняла? Все, хватит уже нет его больше, умер он. А я живой, даже если тебе это не нравится, и, пока ты со мной, ты моя.
Это что сейчас было декларация независимости Гондураса? спокойно спросила Марина, сев на матрасе и дотягиваясь до стола, на котором стоял стакан с водой. Опять забылся, да, Хохол? Ты кому диктуешь? Мне? Мне?!
Он дернулся так, словно схватился за оголенный провод, выскочил из комнаты, шарахнув дверью. Ну, ясно сейчас нажрется и спать не придет.
Как в воду глядела Хохол напился до полного изумления, открыл дверку машины и всю ночь пел одну-единственную песню:
« я тебя люблю за то, что я люблю тебя,
Я тебя люблю за то, что ты не любишь меня,
Я тебя убью, как только я убью тебя»
и так всю ночь, мешая спать Марине и измучившись от бессонницы и похмелья.
Она терпела этот маразм, сцепив зубы, считала про себя баранов и овец, пытаясь уснуть, но тщетно голос настойчиво звучал в мозгу. Естественно, и без Марининой любимой песни «Вольно!» не обошлось ее Женька выл уже под утро, когда совсем рассвело, да так, что ему вторили собаки, обладавшие менее крепкими, чем у Коваль, нервами.
Сон сморил его только часам к семи, когда нормальные люди встали. Марина добрела до кухни, обнаружила, что кофе остался только растворимый, выматерилась по этому поводу, но выбора-то не было, пришлось пить эту пыль. Совершенно невменяемый Хохол спал в машине, разложив сиденья и накрывшись какой-то дерюжкой, перегарищем несло метров за пять.