И, едва Сейн рассмотрел флаг, как на крыльцо бесшумно вышел человек. И оттуда сразу посмотрел на стоящего в воротах мальчика-сторка
То, что землянин был когда-то военным, Сейн определил тут же и безошибочно. Стоило ему всего лишь пошевелиться и взглянуть. Одет землянин оказался просто и удобно распахнутая на плотной рубашке рабочая куртка, широкий пояс с инструментами, пистолетом и ножом, грубые штаны, заправленные в узкие сапоги. На рукаве куртки была та же эмблема, а ниже три четырёхконечные звёздочки, Сейн не знал, что всё это означает, у землян-военных знаки различия были совсем другими9.
Землянин смотрел молча и внимательно. И Сейн представил себя со стороны и по глазам землянина серым внимательным глазам понял с ужасом каким-то особенным чутьём, что тот знает об обычаях сторков. И сейчас видит перед собой труса, который пришёл продать себя в рабство, чтобы набить брюхо.
Сердце остановилось, и Сейн обрадованно подумал, что умирает. Сейчас ещё мгновение и всё кончено, и пусть это предательство по отношению к матери и младшим, но он он не может. Простите.
Но он не умер. Вместо этого он ощутил, что по щекам медленно катятся слёзы. Нет, Сейн не плакал, слёзы выкатывались и текли сами собой. Ему даже не было стыдно через стыд он уже переступил, когда пришёл сюда. И даже почти спокойно смотрел, как землянин легко спустился с крыльца, подошёл почти вплотную, не сводя с него, Сейна, взгляда. Сказал, как ни в чём не бывало, словно не видел ни слёз, ни вызывающе-беспомощной позы мальчишки:
Мне тут, паря, про тебя говорили. И ещё одно: не советуют, такое дело, брать. Опасаются. Как думаешь?
У землянина была странный акцент, он как будто бы округлял звук «о», делал его выпуклым и важным. И ещё он вставлял какие-то незнакомые слова. Сейн раньше такого произношения никогда не слышал и не знал, что ответить. Поэтому просто тихо отозвался:
Я пришёл работать. Я ничего не сделаю плохого.
Землянин хмыкнул. Осмотрел сторка снова с головы до ног. Был лесник не старый совсем, круглолицый, русый, с небольшими усиками и серо-голубыми глазами, пристальными и непонятными, как у всех почти виденных Сейном землян.
Сказать-то лениво начал он. Подумал и продолжал: Сказать-то так любой может. Может, тогда и скажешь, паря, с чего ты так на работу загорелся?
Терять было уже нечего. Всё уже всё равно было потеряно. И Сейн пояснил равнодушным голосом так говорят из могил в полосе прибоя не нашедшие путей к Предкам трусы и предатели:
У меня в лагере мать. И двое младших. Они ещё у груди. Мать боится за меня, потому что я ворую еду у землян. Боится, что меня заберут от неё. У неё пропадает молоко от страха и она не слышит моих слов. В лагере кормят мало. Чтобы было больше еды, я могу или красть или работать. Теперь могу только работать.
Слёзы текли по щекам сами. Не унимались, будь они прокляты. Даже, кажется, капали с подбородка.
Лесник кашлянул. Посмотрел куда-то за спину Сейна и буркнул:
Ты бы хоть глядел, куда идёшь. Так и без глаз остаться можно. Вон, как тебя веткой-то хлестнуло, до сих пор глаза слезятся
Сейн почувствовал, что немеет и каменеет. Землянин что дурак?! Или и правда повезло до такой степени, что он не знает обычаев сторков совсем и решил, что глаза у него, Сейна
да нет. Он не дурак. Он
Впервые в жизни, впервые в жизни Сейн испытал к кому-то из землян чувство, которое можно назвать «благодарностью». Сам испугался этого ощущения, но стыд и облегчение были так велики, что испуг оказался слабей этого самого чувства.
Меня зовут Сейн, он не стал представляться полным именем, зачем примешивать к своему позору Род станется и того, что землянин вполне может читать родовые вышивки, надо было их не подновлять, а наоборот сорвать хотя нет, это чтение слишком сложно для землян Так вы берёте меня на работу?
Беру, отозвался землянин. Задумчиво продолжал: Сейн, значит А я Анатолий он поморщился, словно ему не нравилось своё собственно имя, чёрт, зови просто дядя Толя Есть хочешь?
Хочу, Сейн сказал это почти вызывающе, вспомнив слова из Наставления Асгорна: «В гостях всегда ешь много. Если гостишь у друга это будет ему приятно. Если у врага пришлось гостить будет ему это неприятно. Ты же всяко останешься прав»
Ну так пошли тогда, перекусим немного, времени-то не хватает, махнул Дядя Толя рукой в сторону крыльца. А потом покажу тебе, как тут и что и добавил: Обуйся, ноги покалечишь в лесу. Вон кран в стене торчит, ноги вымой Хотя погоди, я тебе рабочую одежду сейчас выдам, чего своё грязнить?
Сейн не врал, когда сказал, что хочет есть. Завтрак в лагере был, как обычно, тощеватым. А за время пути он и ещё проголодался. Поэтому не стал чиниться, когда землянин вынес прямо на крыльцо большую тарелку, на которой горой лежали бутерброды из подчерствевшего белого хлеба, правда, но зато их было много, и мясо, с которым они были сделаны толстыми кусками оказалось умопомрачительно вкусным, сочным, нежным и острым. А ещё была здоровенная кружка с почти чёрным и очень сладким напитком, горячим, в котором Сейн не сразу опознал всё тот же чай, который так любят земляне и который показался ему горьким, когда однажды сторк его попробовал. Дядя Толя за едой молчал, поглядывая то на небо, то во двор. Потом старательно подобрал с тарелки все крошки, ловко закинул их в рот и поднялся: