Вы правы, сказал он, не опуская глаз под внимательным взглядом собеседника. Мой долг зовет меня показаться матери и обнять сестру. А потом я пойду в замок. Но мне бы не хотелось, чтобы вы посчитали, будто я кого-нибудь или что-нибудь предал. Он поднял руку, останавливая возможные возражения. Поэтому я предлагаю сделать следующее. Если все у вас пройдет благополучно, встретитесь вы с Ракли или нет, но сегодня вечером я буду ждать вас в нашей семейной таверне, название которой вы, я надеюсь, все же запомнили. Поверьте мне, вы не пожалеете. Увидев на лице Фокдана хитроватую улыбку, он добавил: А заодно ваш приход будет означать, что наш общий знакомый по имени Фейли ошибся в своих подозрениях, и мы не стали жертвами придуманного им заговора.
Что ж, давай на том и порешим, ответил Фокдан, почти не раздумывая. Только навари к моему приходу побольше пива: после разговора с Ракли у меня наверняка пересохнет в горле.
Он рассмеялся и, похлопав Хейзита по плечу, направил коня в ту же сторону, где недавно скрылся Исли.
Провожая его встревоженным взглядом, Хейзит подумал, что это вовсе не прямая дорога к замку. Прямая дорога находилась здесь, под копытами его коня. Он даже хотел было окликнуть Фокдана, однако не решился. У того вполне могли быть свои планы. В сущности, при желании он мог бы сейчас навсегда исчезнуть из жизни Хейзита, не только не заглянув к нему вечером в материнскую таверну, но и не придя на встречу с Ракли. Правда, Хейзит не верил в то, что такое могло произойти. Особенно последнее. Фокдан еще во время их бегства через лес разительно отличался от того же Фейли, с которым они во многом остальном были весьма похожи, своей прямотой в суждениях и предсказуемостью в поступках. Окажись сейчас на месте Фокдана Фейли, он повел бы себя совершенно по-иному. К примеру, поскакал бы во весь опор по дороге к замку, но в итоге так бы никогда до него не добрался и на вечернюю встречу не пришел.
Кто разберет этих вояк? произнес себе под сон Хейзит, поворачивая и пришпоривая коня.
Постоянная жизнь в лесу, подумал он, заставляет их и среди своих соплеменников вести себя подозрительно, как в осаде. Хотя в чем-то, быть может, они и правы. Особенно, если в конце концов выяснится, что война с шеважа, до сих пор ограничивавшаяся пределами Пограничья, добралась и до Вайлатуна. Каким образом это могло произойти, он понятия не имел, однако события последних двух дней слишком многое явили ему в новом свете, чтобы наивно полагать, будто в окружающем мире ничего не изменилось.
Пытаясь всячески отбросить эти тревожные мысли, Хейзит не без гордости гарцевал по грязи, осматриваясь по сторонам. Уходил-то он отсюда в свое время пешком, следуя за обозом, везущим на заставу все необходимые припасы, а теперь под ним был усталый, но по-прежнему грациозный конь, ну, пусть и не грациозным, но зато под седлом, настоящий, как у богатых виггеров, громко фыркающий, косящийся на своего молодого хозяина и обращающий на себя внимание многочисленных прохожих. Хейзит даже приосанился, когда две пробегавшие мимо девчушки растерянно попятились от нависшего над ними стремени и присели в реверансах, смущенно улыбаясь снизу-вверх. Мужчины постарше качали головами, полагая, видимо, что такому лоботрясу не престало разъезжать верхом там, где могут сгодиться и ноги. Женщины поглядывали на него с любопытством, но при этом не отрывались от своих повседневных дел: кто присматривал за непоседливыми малышами, кто развешивали на веревках припрятанное на время дождя белье, кто выливал в ямы ведра с помоями, кто сыпали золотистое пшено в кормушки для домашней птицы, а кто просто шил или штопал что-то, сидя прямо под окнами своих ухоженных домиков на широких лавках, накрытых по традиции красивыми толстыми коврами.
Человек посторонний, если бы таковой когда-нибудь сюда попал, непременно запутался бы, пытаясь отыскать тот или иной определенный дом. Все постройки вокруг замка располагались хаотически, без плана и правил, кому как удобнее. Так было здесь всегда, и никто в обозримом будущем ничего с этим делать не собирался. Дети рождались, дети росли, дети покидали родительский очаг, на свободной земле строились новые избы, замок получал с этого подобающие денежные выплаты, как считалось, на содержание армии, и все были вполне довольны существующим положением дел. Что до выплачиваемых замку денег, то условия были тоже предельно просты: селись дальше от укрепленных стен плати меньше, живи ближе плати больше. Хейзит не знал наверняка, но предполагал, что обитатели рыбацких деревень, раскиданных вдоль побережья Бехемы, вроде той, откуда был родом Исли, вообще ничего за свою воображаемую безопасность не платили, а если и платили, то, скорее всего, не деньгами, а в виде доли от улова.
Выражение «воображаемая безопасность» еще давно в обиход Хейзита ввел один из завсегдатаев «У Старого Замка», зажиточный и всегда холеный торговец оружием Ротрам. Поговаривали, что в таверну он частит не столько за пивом и закусками, сколько в надежде завоевать расположение самой хозяйки. И что будто бы привязанность эта зародилась в нем задолго до того, как Гверна вышла замуж и нарожала двоих детей. Только теперь, когда она осталась без кормильца, привязанность и неразделенная в свое время любовь превратились у стареющего телом, но не душой Ротрама в навязчивую манию. Хейзит обо всем этом слышал и посмеивался. Ротрам был человеком добрым, на удивление щедрым и не чурался подсмеиваться не только над маленьким попрошайкой Хейзитом, но при случае и над самим собой.
Мой товар, говорил он, раскладывая прямо на столе таверны замечательной работы клинки с инкрустированными драгоценными камнями рукоятями, куда надежнее тех стен, что возводит вот уже который год твой замечательный папаша, малыш. Хейзит в восторге детского непонимания хлопал глазами и осторожно трогал холодный металл. Когда-нибудь они все-таки рухнут, а мои ножички еще долго будут служить тем, кто не пожадничает их купить.
Гверна считала Ротрама чудаком, но Хейзит знал, что она всегда старается угостить его чем-нибудь особенно вкусным, что ей наилучшим образом удалось прожарить или отварить. Правда, точно таким же образом она вела себя со всеми завсегдатаями «У Старого Замка».
Разглядывая разноцветные домики а некоторые хозяева умудрялись раскрасить весь дом разными красками, выделяя наличники вокруг окон, ставни, двери, чуть ли не каждое бревнышко отдельной краской, Хейзит поймал себя на мысли, что воспринимает их теперь в несколько ином свете. То, что сказал Фокдан еще в степи, глубоко врезалось ему в память и заставило лишний раз призадуматься. Похоже, расплачиваться за весь этот хаос застройки, причем расплачиваться в прямом смысле, должны были не строители и обитатели с замком, как сейчас, а сам замок с ними. Все равно внутри его неприступных стен едва смогла бы найти укрытие то бишь «воображаемую безопасность» даже треть нынешнего населения так называемого Большого Вайлатуна. Другое дело, что сегодня никто из этих людей не принимал подобную необходимость в расчет и наслаждался, кто как мог, чуть ли не сказочной удаленностью лесной войны. Но если же в один совершенно не прекрасный для вабонов день обнаглевшие от своих огненных побед над разрозненными деревянными заставами шеважа выплеснутся из чащ Пограничья в степь и устремятся на замок, им придется преодолеть на пути слишком много преград. Уж если кто и находился в безопасности, причем самой что ни на есть реальной, так это обитатели замка, или Малого Вайлатуна, то есть жители тех домиков, что исторически оказались в черте Стреляных Стен деревянного частокола, обязанного своим причудливым названием тому способу, благодаря которому он был несколько зим назад возведен: Ракли распорядился расставить вдоль настоящих, каменных стен замка лучших лучников гарнизона, и те из своих знаменитых ростовых13 луков должны были стрелять на дальность. В тех местах, куда падали стрелы, были вкопаны заостренные бревна, между которыми дюжина плотников за считанные дни возвела из прочных березовых жердей сплошной забор Стреляные Стены.
К счастью, таверна их семейства оказалась «У Старого Замка» не только по названию: Хейзит отчетливо помнил, как выпущенная в том направлении стрела, находясь, правда, уже на излете, смачно впилась в висящую над самым входом деревянную табличку. Гверна потом даже попросила, чтобы ее оставили торчать там в память о том знаменательном дне. Плотники шутили, что придется пускать забор прямо по крыше таверны, но они слишком хорошо знали хлебосольную мать Хейзита, чтобы привести свою угрозу в исполнение, да и по неписаным правилам Стреляная Стена не должна была становиться причиной сноса той или иной постройки. Зато, пройдя сразу за окнами таверны, она немилосердно отрезала Хейзита от значительной части того мира, к которому он привык за проведенные здесь годы детства и отрочества. Поскольку ближайшие ворота решено было прорубить довольно далеко от таверны, в том самом месте, куда теперь вела его утопающая в лужах проселочная дорога.