А законы у вас есть? Мишка продолжил сыпать вопросами.
Законы? Конечно!
Ну, слава Богу, усмехнулся я. А какой закон у вас в стране самый главный? У нас конституция.
Почему в стране? опять удивилась девочка. Все законы для всех стран, для всех людей. Общие. И какого-то самого главного нет. Они все важные. Есть закон всемирного тяготения, есть про тело, погружённое в воду, есть
А, так ты про естественные законы? А этих как их?.. Социальных Их нету?
Да. Про естественные. А противоестественных нам не нужно.
Да, точно иногда говорят: не знаешь, какой смайлик поставить
Приехали, сказал тут Боб.
Он обогнул нас по замысловатой дуге, затормозил, спрыгнул с велосипедика и просеменил вперёд в распахнутую настежь калитку.
Домик, по всей видимости, был когда-то чудесным. Но теперь от него веяло старостью и болезнью местами даже штукатурка обвалилась, обнажив рыжеватые, будто умоляющие их спрятать, кирпичи. Да и двор, некогда ухоженный, ныне зарос бурьяном так, что верхушки трав гордо высились чуть не под крышей.
Мы посмотрели на Боба. По всему получалось, что он у нас главный.
Так, прогундосил он, оглядев нас с небольшим скепсисом. Звать художника Мирабор. У него, я слышал, что-то случилось. И он не в духе. И картин сейчас не пишет. В общем, никаких дурацких шуток. И с печалью в голосе. Договорились?
Не вопрос, откликнулся Мишка.
Угу, в один голос промычали мы с Настей.
Раз всё ясно стучите.
И Боб подтолкнул нас с Михой к двери.
Но стучать не пришлось. Дверь распахнулась сама, и на пороге возник хозяин. В халате («шлафроке» всплыло в памяти какое-то старинное словцо) и тапках с загнутыми носами на босу ногу. Видимо, здорово он напомнил бы мне «кавалера» с картины Федотова из нашей хрестоматии, кабы не густая, длинная чёрная борода и крючковатый нос.
А, Б-боб слегка заикаясь проговорил Мирабор, и Настя с тобой Чем м-могу? Войдёте?
Войдём, войдём, Мир, пробурчал едва ль не ласково бобр, давай, ребята, заходим.
Мы прошли в дом. Комната, в которую нас завёл хозяин, представляла собой образец романтической неразберихи. Повсюду валялись выжатые наполовину тюбики и полупустые банки из-под краски; деревянные щиты, картон, холсты в рамах высились кипами на столе и на диване, стояли у стен; кисти валялись на полу и торчали из ваз, а в углу около окна стояла на полу массивная чернильница с десятком перьев, рядом с которой валялось с сотню исписанных и разрисованных листов бумаги.
Простите, у меня тут пробурчал художник. Как-то в-всё р-руки не доходят вот и безладица этакая не то чёрт, сам скоро н-ногу сломлю С кем имею ч-честь? он обратил взор к нам.
Мы назвались.
П-приятно, приятно, дежурно отозвался хозяин.
Критически оглядев комнату, он покачал головой и причмокнул губами.
М-да д-дожил
И он немедля освободил нам диван, небрежно сбросив всё на пол, и указал на него жестом. А сам умостился на подоконнике.
Ну, я весь в-внимание.
Теперь явно была Мишкина очередь говорить. И он начал:
Видите ли, Мирабор
Я чуть было не успел позавидовать этой витиеватости, но
видите ли, повторил Миха и запнулся. Мы тут были у одного человека и в общем, нам нужны краски!
Лучше я буду говорить, просипел Боб.
И быстренько рассказал всю нашу историю.
Краски выслушав, несколько растерянно произнёс художник, но к-красок у меня больше нет я б-больше не пишу. Не пишу к-картин, тут же поправился он, бросив косой взгляд в угол. С тех пор, как от он замялся, от одной особы нет никаких известий Теперь я пишу только письма Причём, должен сознаться, я п-пробовал её забыть! Я я даже рисовал других. И многих Боб, ты знаешь, самые лучшие картины это те, которые не видны. Зритель должен сам, самостоятельно увидеть всё! Зритель это соавтор, сотворец! Ведь творчество, настоящее творчество, рождается только там и тогда, когда включается воображение. А если воображение художника усиливается, удваивается воображением зрителя, то и художественная сила произведения удваивается, утраивается, я б сказал: утысячеряется! У каждого зрителя свой взгляд, своё решение, и каждый из них привносит в картину что-то только своё, что-то уникальное!.. И картина начинает жить своей собственной, волнующей, прекрасной или трагической жизнью, обретает миллионы смыслов, обретает судьбу. Но я Я пытался писать Только всё, что я не писал после неё всё это видно. Многие приходили Любовались. Хвалили. Говорили приятные слова. И ещё говорили, что я стал писать более реалистично, что это, пожалуй, принесёт мне славу, сделает известным, популярным, знаменитым А на кой чёрт, если я не знаю, где она и что с ней?! И он нахмурился, у меня нет больше к-красок
Мирабор сполз с подоконника, повернулся к нам спиной. Я про себя отметил, что во время своей пламенной речи, он, кажется, ни разочка не заикнулся.
А ты можешь сделать краски, если мы тебе принесём нужные ингредиенты? нарушил воцарившееся молчание Боб.
Сделать? в голосе Мирабора послышалась надежда. Хм Вам ведь по-настоящему нужно Р-ради такого Давайте!
Продиктуй, что нужно. Ребята. Есть чем записать?
Конечно! выпалил я, хватая телефон.
Тогда Мирабор сощурился, словно что-то прикидывая, во-первых мёд. Мёд агатовый, и д-должен быть собран во время дикого звездопада. Фунта полтора-два. Во-вторых пыльца ночной фиалки. Самая лучшая во время п-предутреннего полёта фей. Это где-то с унцию пять-шесть драхм может, семь, этого вп-полне хватит В третьих сны весенних солнечных зайчиков. Желательно, апрельских. Дюжину Ты пишешь?
Да, да, подтвердил я. Апрельских. Дюжину.
Хорошо. Ещё: тень бегущего енота. Думаю, полшема в длину, не б-больше, чтоб где-то полугарнец получился за глаза хватит И! он воздел палец вверх. Самое главное!.. Три зёрнышка звезды Лувияарь. Без них ничего не выйдет. Но Лувияарь растёт т-только над мостом Чинвад. А как т-туда попасть?..
Всё? спросил Боб.
Да. Как только д-доставите пару дней и готово.
Что ж тогда мы пошли.
Мы пожали хозяину руки и поспешили прочь. Честно сказать, я был рад побыстрее убраться, очень уж неуютно там было.
И что? сказал Миха, когда мы очутились на улице. Что поделывать будем? Куда путь держать? Кстати, сколько времени-то?
Я достал телефон, глянул. Натикало пока только 10. 12. Но по местному было уже около часа дня.
Съесть бы чё-нибудь, сказал я. Время к обеду.
Я тоже есть хочу, поддержала меня Настя. Идём. Тут кафе есть. Мы там с подружками пончики как-то ели.
Боб, а мост Чинвад это где? спросил я, как можно беззаботнее.
Бобр уселся на велосипед, покряхтел.
Это, друг мой, за чертой жизни в Зелёном мире. Вот как перейти через него?.. Это только колдуны знают.
Снова к Кощею пойдём? вопросительно пробормотал Миха.
Не, к Красному бесполезно. Он не знает, он у нас по внутренним вопросам. Это к Лиловому или Оранжевому двигать надо. Это их прерогатива. Мост на меже. А они и есть пограничники. На самой границе разума стоят. Правда, они своеобразные но дальше них никто не видал.
За мост я пойду, вдруг сказал Миха.
Да? осведомился я. А как ты возвращаться вознамерился? Если я верно понял, это там, откуда не возвращаются. Верно, Боб?
Тот ответил не сразу. Уехал чуть вперёд, затормозил.
Верно ты понял, кто мост перешёл обратно не возвращается. Я пойду. Зёрна найду, и вам брошу. Вам ещё жить и жить.
Нет уж, Боб, я сказал: я, значит я, твёрдо проговорил Миха.
А почему ты? я просто взвился от Мишкиного упрямства. Ты кто Орфей, уходящий в ад? Так можешь засунуть свои орфеевы комплексы в карман. Тоже мне, Данко, блин, с пылающим сердцем!..
Да, ё-моё, Данко! И Орфей! зарычал Миха. Там у нас всё рванёт скоро, мокрого места не останется. Некогда о своей задней месте думать. Не пойду, так всё одно кранты.
А почему ты? Такой храбрец?
Да похрабрей тебя!
А в рожу не хочешь? не удержался я.
Ух, ты! вдруг едва ль не взвизгнула Настя. Подерётесь? Давайте! Никогда не видела, как дерутся!
В её голосе звучала явная издёвка. Я исподлобья глянул на Миху.
Да пошёл ты скривился он.
Сам пошёл, огрызнулся я, впрочем, уже почти примирительно, Настя, извини!.. Мы просто две дубины стоеросовые
Пожмите друг другу руки, очень серьёзно попросила девочка.
Мы не возражали.
Миру мир? спросил я.
Дружба дружбе, кивнул Миха.
Мы и не заметили, что уже стоим около кафе.
Нечего и говорить, что в кафе было самообслуживание. И, поскольку про деньги тут никто ничего не знал, всё было задаром. Потому мы набрали всяких вкусностей и уселись за столиком, а стулья тут же подладились так, чтоб нам было удобней.
С подгужками хохила? проговорил Миха с набитым ртом.
Хохила! беззлобно передразнила Настя. Прожуй! Подавишься.
А правда, мы про тебя ничего не знаем, проговорил я, предусмотрительно прожевав кусок булочки и запив соком. Ты в школе учишься? А в каком классе? А школы-то тут есть?