Обычно, мне чудится промышленная окраина какого-то небольшого южно-сибирского города, с трубами молчаливого завода, грудами металлолома и длинным бетонным забором с колючей проволокой и надписью: «Осторожно, территория охраняется злыми собаками». Мне чудится поздняя осень, ясное небо после дождя, холодно, на земле подмораживает грязь. Нашему подразделению будет дан боевой приказ обороняться на высоте, недалеко от города, а затем отходить в сторону леса, который на карте будет обозначен как «Прозрачный лес». Бой начнётся вечером, когда низкое солнце зальёт окрестности багровой краской заката. Особенно ярко в его лучах будут гореть огромные многосекционные окна одного из корпусов завода. В самый разгар боя взрывом реактивного снаряда меня оглушит. Из моих ушей потекут струйки тёплой крови, которые я буду стирать грязными закоченевшими пальцами рук, и дальше бой будет для меня продолжаться как в немом кино. Земля будет в дыму. Я буду видеть взрывы в тишине, наблюдать передвижения солдат и боевых машин противника, трассы пуль. Наше подразделение не выдержит натиска врага, и мы начнём отходить к лесу. В редком лесу, больше похожем на городской парк, негде будет укрыться, голые стволы деревьев будут розоветь в лучах холодного заката. И вот, на опушке леса, одна из огненных прерывистых линий от трассирующих пуль прожжёт меня насквозь где-то в области сердца, и я ещё успею оглянуться и увидеть, как она будет уходить за спиной между розовых стволов деревьев в прозрачный лес
Да, именно так, в большинстве случаев, я представляю себе свой последний бой. Однако сколько бы я ни всматривался в сводки новостей, я не мог разглядеть никаких признаков новой надвигающейся мировой катастрофы. Конечно, в разных местах происходили какие-то локальные войны, но в них гибли единицы, а миллионы в это время продолжали жить как ни в чём не бывало. Погибнуть, даже в бою, в такой войне у меня не возникало желания. Ведь если умирать, так всем вместе. Я не верю, что вторая мировая война была последней большой войной, я не теряю надежды, и, может быть, моё последнее желание всё-таки исполнится.
А может быть, всё будет совсем не так. Ведь сорок лет на диване это очень много. Может быть, уже через пять лет мне всё надоест. Мне надоест лежать на диване. Мне надоест ждать третью мировую войну. Да и не желаю я зла людям. И тогда я поднимусь с дивана, совершенно спокойный, оденусь и выйду на улицу. Это случится поздним вечером, в один из новогодних дней. Я выйду из подъезда своего дома и в последний раз вдохну морозного свежего воздуха. Посёлок будет светиться редкими огнями, будет валить снег, белый под фонарями уличного освещения и тёмный в переулках и дворах домов. Я закурю сигарету и пойду в центр посёлка. Там, на площади, разноцветными огнями гирлянды будет гореть большая ёлка, многочисленные гирлянды, но только маленькие, будут мигать в витринах магазинов. В центре будет много молодёжи, радостной в предвкушении весёлого вечера. Когда-то, не так давно, среди них был и я со своими товарищами, но уже тогда мне было скучно. Будет скучно мне и в этот вечер, но скучно смертельной скукой, той самой, с которой ничего нельзя поделать.
Выкурив свою последнюю сигарету, я зайду в бар. Там будет очень тесно и шумно. И кто-нибудь из старых моих приятелей, всё ещё продолжающих разгульную жизнь, обязательно окликнет меня. Я подойду, сяду за столик, мне нальют штрафной стакан водки, я выпью, но вряд ли стану пьяным, и уж точно мне не сделается хорошо. И через некоторое время я кому-нибудь не понравлюсь в баре.
И вот я уже буду стоять в тёмном дворе, один против десятерых, и у меня не будет ни единого шанса. Но он мне и не нужен. По-прежнему будет валить снег. После первого же удара у меня из носа пойдёт кровь, и я почувствую её приторный запах. Я буду стоять до последнего, и с каждым новым ударом мне будет становиться всё скучнее и скучнее. И уже в самом конце мне вдруг очень ясно представится, что жизнь это всего лишь какой-то дурной сон, и что сейчас этот сон, наконец, закончится, и тут я почувствую облегчение, какое не испытывал уже много лет.
А всего лишь через пару таких же тёмных дворов, за пеленой падающего снега, будет мой двор и мой дом, и окна моей квартиры будут светиться призрачным светом. Там, за плотно задёрнутыми шторами, в натопленном зале на столе будут гореть три свечи в золочёном подсвечнике, и позолота будет искриться в их мерцающем свете, а диван будет ещё хранить тепло моего тела. И на этом всё закончится, всё пройдёт. А что прошло, того и не было.
А всего лишь через пару таких же тёмных дворов, за пеленой падающего снега, будет мой двор и мой дом, и окна моей квартиры будут светиться призрачным светом. Там, за плотно задёрнутыми шторами, в натопленном зале на столе будут гореть три свечи в золочёном подсвечнике, и позолота будет искриться в их мерцающем свете, а диван будет ещё хранить тепло моего тела. И на этом всё закончится, всё пройдёт. А что прошло, того и не было.
2004 гПрогулки со смертью
Смерть жила одна, в старом деревянном доме, который своими окнами выходил на широкую сельскую улицу. За противоположным рядом домов этой улицы виднелся лес так местные жители называли заросшее русло некогда протекавшей здесь речки. За лесом к водоразделу поднимались тусклые поля.
Вход в дом был со двора. Сам двор имел заброшенный вид. Его сараи и мазанки стояли пустыми, потемнели от времени и начали уже разрушаться.
Со двора можно было попасть на зады дома, откуда открывалась широкий вид на окрестности. Ближе всего находился колхозный машинный двор, весь заставленный остовами комбайнов и тракторов. Немного поодаль и в стороне виднелась ферма с длинными коровниками, водокачкой и громоздким зданием кормоцеха. Ещё дальше, на взгорке, синело крестами кладбище.
Смерть появилась в этих местах года три назад. Она нашла пустующий дом и стала в нём жить. Дом был хоть и старый, но ещё крепкий. Он состоял из горницы с двумя отгороженными спаленками, теплушки с печкой и маленьким чуланом, сенец с ещё одним тёмным чуланом и терраски. От прежних хозяев в доме сохранилась вся нехитрая обстановка, даже кровати были застланы постелями. Всё выглядело так, как будто люди просто ненадолго вышли из дому, а не бросили его навсегда.
В горнице и теплушке по углам имелись божницы с иконами. На одной была изображена Божья Матерь с младенцем на руках, написанная, очевидно, каким-то местным умельцем на куске фанеры. Со второй, уже настоящей иконы довольно старинной работы, спокойно смотрел лик святителя Николая чудотворца. Кроме того, в горнице на стене, под самым потолком, висело несколько больших фотографий. Три из них являлись портретами: молодого человека, пожилого мужчины и глубокой старухи. На четвёртой фотографии, поменьше, был запечатлён лежащий в гробу покойник, правда, совсем не страшный. Вокруг гроба стояли скорбящие люди
Зиму смерть сидела дома топила печку, бесцельно шлялась из угла в угол или часами смотрела в окно на заваленную сугробами улицу. За тёмным лесом белели заснеженные поля. Небо было затянуто тонкой пеленой волнистых облаков, сквозь которые золотистым пятном пробивалось низкое солнце. Постепенно золотистый свет превращался в розовый, и это означало, что наступал ранний зимний вечер.
Когда становилось совсем скучно, смерть, в который уже раз, принималась исследовать всё ещё чужой для неё дом, и если ей удавалось найти новую, ранее не замеченную вещь, то тогда она подолгу крутила её в своих костлявых руках и с усмешкой думала, что вот, эту вещь люди приобретали на долгую жизнь, но эта жизнь прошла.
Однако основным развлечением для смерти зимой служило чтение дневника, который она обнаружила в горнице за божницей ещё в первые дни своего пребывания в доме. Этот дневник представлял собой толстую тетрадь, от корки до корки исписанную размашистым небрежным почерком. Принадлежал он студенту, приезжавшему на каникулы в деревню погостить к дедушке с бабушкой. Записи содержали почти всю историю дома с её невесёлым концом. Именно эту, последнюю часть дневника, и любила перечитывать смерть:
«В ноябре умер дядя Саша, мамкин брат. Ему не было и сорока. В колхозе мужикам на праздник выдали спирт Рояль. Они пили его в столовой. В этот же день дядю Сашу нашли мёртвым на ферме в работающем тракторе. То ли он задохнулся в нём, то ли отравился спиртом я так и не смог узнать точно. Всё это очень грустно. Дядя Саша запомнился мне жизнерадостным человеком. У него было красивое широкое лицо. Его тонкие, слегка поджатые губы всегда чуть заметно улыбались. И я представляю, как ему было тяжело в тот последний его день.
Смерть снова махнула своей косой. Прошёл всего год со дня гибели дяди Саши, и вот умер дед Коля. Он долго тяжело болел. Последний раз деда Колю я видел в конце прошлого лета. За мной на машине приехал отец, и мы по пути домой заехали в соседнее село, где находилась больница, в которой лежал дед. Именно в этой больнице 20 лет назад родился я. А теперь вот здесь умирал мой дед Коля. Передвигался он с трудом. Мы вышли на больничное крыльцо покурить. Стоял тихий августовский вечер. Дед даже не смог сам зажечь спичку, на его глазах наворачивались слёзы, хотя он был мужественным человеком. Когда мы уезжали, дед всё стоял на крыльце и смотрел нам в след. Больше я его не видел.