2
Дискалюк тяжело вздохнул, достал партийный билет из внутреннего кармана пиджака, развернул его, посмотрел на последний месяц уплаты членских взносов, захлопнул и поцеловал в голый лоб Ильича на обложке.
Прощай, отец родной, произнес он трагическим голосом, а затем обратился к жене: Выброси этого коротышку в пылающий огонь, он теперь может принести нашей семье одни несчастья. Чего-то не хватало в фундаменте, который он заложил, и возведенное им гигантское здание рухнуло, кажись, на вечные времена.
Что ж! вечная ему память, как говорится, сказала Марунька, намереваясь бросить партийный билет с изображением Ильича в пылающий огонь.
Давай, повременим с этим, а вдруг еще пригодится. А пока, какие будут указания, ибо время дорого? спросил Митрий, доставая сигарету «БТ» болгарского производства. Машина вотвот должна подойти.
Кажись до Мукачева всего сорок километров, попытай счастье, а вечерком позвони мне и скажи: говорит Митрополит ужгородский и мукачевский, я буду знать, что это ты. Давай я тебе соберу на дорожку сальца с чесноком, поешь вволю, потому как в монастыре сплошные посты: ни сала, ни мяса не дают, и я боюсь, что ты станешь худенький, как я. Ты чичас чижелый такой, как навалишься, я задыхаюсь под тобой
Не болтай глупости, не до этого теперь. Тут надо жисть спасать, а она в глупые ситуации углубляется, сказал он ерзая в кресле и все же выдавливая скупую улыбку на массивном лице. Я пока думаю укрыться в Бычкове у своих родителей. А если не у них, то на Дилку есть деревянный особнячок с рестораном на первом этаже, а наверху я комнатенку себе оттяпаю и там пересижу, а дальше видно будет. Будет день будет пища, как говорится.
Нет, нет, я не согласна. Знаем, чем все это кончится. Какаянибудь сучка к тебе привяжется и будете вы там вдвоем поганиться ночи напролет. Я уже через два дня примчусь. Знаю я этот Дилок. Не один раз ты там пропадал. Ишь, куда потянуло! Лучше монастыря быть не может. Я очень ревнивая, учти. А ревность моя от любви. Не знаю, за что я тебя такого брюхатого люблю? Похудел бы в монастыре, был бы намного лучше и моложе бы выглядел. Послухайся меня лучше будет, ей-богу лучше. Хошь, я тобе еще десяток яиц сварю и последнюю банку икры отдам, только иди в монастырь, уговаривала Марунька своего знаменитого мужа и на последних словах веки у нее покраснели и увлажнились.
Она сидела на стуле напротив мужа и глядела ему в мигающие глаза, зная, что они не к добру у него мигают. Еще кажись Сталин не любил тех, у кого глаза бегали. И она, Марунька, это страх, как не любила.
Да, я вижу: у тебя глаза бегают, значит, ты говоришь совсем не то, что думаешь. Ты говоришь одно, а думаешь другое, и мысли твои в Бычкове, на Дилку и ты уже видишь себя в обчестве какойнибудь крали, ну скажи, что я не права? прибавила она, положив свою худую руку ему на колено.
Брысь, козявка! не выдержал Дискалюк. Тут дела мировой значимости, а она своим скудным умишком в болото мещанского быта погружается, да религиозный дурман мне пытается внушить. Да плевал я на твой монастырь. Там одни старухи болтаются и потом от них несет на три километра. А я я еще за себя постою, я еще докажу, на что я способен, ты не думай. «Мы смело в бой пойдем, за власть советов», запел он и тут же вскочил на ноги.
Звиняй, Митрику, звиняй, я малость переборщила, больше такого не повторится. Оно, конечно, если разобраться то тебя понять можно. И песню хорошую ты всегда поешь. Да, действительно бой лучше монастыря, это несомненно так, лепетала Марунька, делая рот до ушей.
К тому же в Мукачеве только женский монастырь, сказал Митрий, тебе бы туда не мешало, да дети еще не подросли. Поцелуй их за меня, скажи, папа вскоре объявится.
Када ж ты появишься, дорогой?
Это будет зависеть от обстановки. Не будет погони за коммунистами, значит, ждите меня. Я возвернусь и заявлю новым властям, что из членов партии вышел на добровольной основе, по велению сердца так сказать. А теперь давай чмокнемся напоследок. Извини, если тебя обижал. Пора мне, машина чай во дворе уже стоит меня дожидается.
Уууу! родненький, прощевай, не забывай свою клушу Маруньку, потому как она никогда тебя не позабудет и всегда тебя, слепого, хромого, глухого, беззубого, в свои объятия примет и приголубит, да еще накормит, напоит и всем преданным телом прижмется.
Уууу! родненький, прощевай, не забывай свою клушу Маруньку, потому как она никогда тебя не позабудет и всегда тебя, слепого, хромого, глухого, беззубого, в свои объятия примет и приголубит, да еще накормит, напоит и всем преданным телом прижмется.
3
Дмитрий Алексеевич спустился на первый этаж и к удивлению обнаружил, что машины нет. А должна была быть. Прошло уже около часа, а не пятнадцать минут, как он велел. Чтото случилось из ряда вон выходящее. Он хорошо знал своего водителя. Пусть он был с небольшими странностями, улыбался ни к селу ни к городу, но аккуратности ему не занимать. Он никогда не опаздывал раньше. Возможно машину арестовали. Дискалюк надел шляпу задом наперед, неестественно заломил ее, расстегнул рубашку от ворота до пупка и отпустил нижнюю челюсть, выдвинув немного язык. Хоть зеркала нигде поблизости и не было, но он был абсолютно уверен, что в таком виде его никто не узнает, ведь теперь он имел вид уличного забияки. Через какихто сто метров автовокзал, еще времени достаточно, чтобы успеть на автобус следующий до Рухова.
Он не успел добежать до кассы и взять билет, как это делали все советские люди, а прямо ринулся на штурм автобуса, держа десятку в кулаке. Водитель стал грудью, но Дискалюк прошипел:
Сдачи не надо. И прошел вглубь автобуса, чтобы занять последнее место.
Никто его не узнал: ни водитель, ни пассажиры. И погони за ним не было. Убедившись в полной безопасности, он принял обычный вид и постепенно стал напускать на себя важность, предаваясь различным мыслям. «Гм, а водитель прикарманивает, билет мне не дал. Если бы я так сел еще неделю тому назад, ему бы туго пришлось этому водителю. Я бы дал команду и на него могли бы завести уголовное дело, или уволить с работы. Он ведь зарплату получает. Автобусто государственный. Негоже обманывать государство. Но теперьто все по-другому. Теперь все развалится и на развале этого мира нам снова придется все восстанавливать, как после семнадцатого года. Давайте, давайте, голубчики. А пока надо спасать шкуру, уйти в глубокое подполье. Дура моя Марунька. В такой трудный час своей ревностью меня мучить. И как я на ней женился, ума не приложу? Она, как женщина, уже давно ничего не стоит. Ну, какой мужик устоит от соблазна в этих условиях? Разве что импотент какой-нибудь. Мы с Борисовым давали жару. Интересно, где сейчас Валерка, что с ним? Небось в норке какой-нибудь сидит, а любовница ему толстолобиков жареных носит. Я в Бычкове все узнаю. Надо с ним повидаться, пообщаться, вчерашний день вспомнить. А банька какая была всего две недели назад и девочки мадьярочки. Эх, жизнь! Какие сюрпризы ты нам иногда преподносишь!» Мысли текли, как горный ручей после обильного дождя. И вот уже Мукачево маленький прелестный городишко, знаменитый не только своими средневековыми замками, но и тем, что немного восточнее, на возвышенности, стоит многоэтажное белое здание, которое могло бы приносить ежегодные доходы, исчисляемые в миллионах долларов, если бы местные мукачевские варвары не разрушили, а затем не растащили внутреннюю начинку. Чем они руководствовались, свободолюбивым духом, часто лишенным здравого смысла, или желанием доказать, что они свободные воинственные славяне, а не какие-нибудь кельты или аборигены Австралии?
Это радиолокационная станция слежения, сокращенно РЛС. Советский союз угрохал миллиарды рублей на ее строительство. Ни в одной стране Европы не было и нет такого сооружения. Советский союз так страстно мечтающий освободить народы Европы от капитализма силой оружия, возводил сооружение, глаза которого способны были увидеть даже муху, поднимающуюся в воздух над территорией Германии, Франции, Англии, не то что самолет.
И вот какаято свободолюбивая медицинская сестра взбудоражила жителей Мукачева экологической катастрофой, грозящей бедой, которую несет эта РЛС, организовала массовые демонстрации в защиту чистого воздуха, зародила в них ненависть к гигантскому сооружению, как к инородному телу, и введение в строй гигантской дорогостоящей станции притормози лось.
«Вот оно это здание, с разбитыми окнами, растащенным оборудованием, стоит, как укор нашей безалаберности, безмозглости, думал Дмитрий Алексеевич, и депутаты от нашей области поддались общему разрушительному настроению, мучили Горбачева разными вопросами по поводу этой РЛС, не соображая, какие деньги мы бы сейчас гребли, обслуживая аэродромы всей Европы. Украина хочет стать независимой. Уже декларацию приняли депутаты вчерашние коммунисты. Что это за коммунисты? Три славянские народы, близкие по духу и языку, должны жить вместе».