Какой он умный, какой умный, произнесла та дама, которая хотела видеть его раздетым.
А как вы разоружились, господин Дискалюк? ктото громко произнес в зале.
Я? Так же, как и вы: предал свой партийный билет огню. Знаете, огонь символ марксизма. Сам Фридрих Энгельс завещал сжечь его труп после смерти, а пепел развеять над морем. Надеюсь, и в Москве придут тоже к определенным выводам, и сожгут труп Ильича, а то он, бедный, часто плавает в соляном растворе, чтоб сильно не издавать ароматы на весь Кремль Я всем предлагаю разоружиться.
Мы уже давно разоружились, заревел зал.
12
Новоявленный слуга народа так разговорился, что Устич уже стал дергать его за рукав и что-то шептать на ухо, но Дискалюк только махнул рукой. Он уже был ктото, а Устич еще никто. Устич понял это и в отместку крепко надавил ему на больной палец ноги носком сапога.
Ты что делаешь, бля? окрысился Дискалюк.
Закругляйся, давай. До Ужгорода двести километров, или ты хочешь здесь остаться?
Я немного поговорю со своим народом и приду. Подожди меня в кабинете Ганича.
Идет.
Кто хочетможет идти, сказал Дискалюк. Загрохотали кресла, зал поднялся, и слуги народа начали расходиться по домам. Только одна долговязая дама не покидала своего кресла, пока все не ушли. А потом поднялась, раскрыла широкий рот, обнажая почерневшие зубы, требующие ремонта.
Пан Диськолюко! Я есть Абия Дурнишак, ваша родственница в четвертом или в пятом колене, но можно, если вы озражать не будете и в третьем: ваша мать и подруга детства моего дедушки родные сестры. Мой дедушка тоже Дурнишак с особой нежностью вспоминает свою подругу и вашу матушку тоже. И ваша покойная матушка
Еще не покойная, сказал Дискалюк, давайте короче, времени не хватает.
Звиняйте, тысячу раз прошу пердону, пан Даксоляк. Ваша, здравствующая матушка, дай ей Бог здоровья на многие годы и долгихпредолгих лет жизни, чтоб она здравствовала и вами гордилась, поскольку, значит, таким сыном можно гордиться и я бы гордилась, если бы у меня был такой сын, так вот и ваша матушка, дай ей Бог здоровье, ему, моему дедушке то есть, тоже нравилась. Вы представляете? Я тут сижу и думаю: а не стоит ли нам сойтись поближе? Вы только к себе меня придвиньте, а я, в знак благодарности, всякую информацию буду для вас добывать, по родственному так сказать.
Я подумаю над вашим предложением, только больше не искажайте мою фамилию.
Я выучу ее наизусть, клянусь. Сегодня же перед сном. Я перед сном все запоминаю, стоит мне повторить всего несколько раз.
Ваша фамилия Дундушак? Дайте, я запишу.
Дурнишак, Дурнишак, пан Диск
калюко!
Дурнишак, пан Калюк.
О Боже! прошу извинить. Меня уже ждут, я не могу больше задерживаться ни минуты.
В кабинете Ганича за главным столом сидел Устич, а поодаль, наклонив головы и став на колени, как верующие перед распятием Христа, плакали три секретаря райкома партии Борисов, Мавзолей и Антонина Недосягайко.
Господин Устич! не оставьте бедную женщину в подвешенном состоянии. У меня трехлетняя дочка, а муж удрал в Румынию, как только началась перестройка и ни слуху ни духу. Мои внешние достоинства вы видите и можете оценить, не отходя так сказать от кассы, то есть, не отводя от меня, то бишь, от моей красоты взгляда, а душевные качества о них могут сказать вам мои коллеги. Я не гордая, трудолюбивая, коммуникабельная и все такое прочее, сладко запела Недосягайко. И ублажить могу, и кафу подать, и спичку у сигары зажечь.
Послушай, Дмитрий Алексеевич, возьми эту кошку к себе, она ласковая, шепнул Устич Дискалюку.
Личным секретарем, или помощником, спросил Дискалюк. Короче, я подумаю над этим.
Я полностью разоружился. К черту эту Каписе. Вот мой партийный билет, я его чичас в грубку, она кажись горит. Вот, лысиной вперед с гордостью произнес Мавзолей.
Мавзолей Ревдитович всегда был очень осторожным, предусмотрительным человеком и если рубил с плеча, то только так для видимости.
Иуда, шепнул Борисов.
Молчи, крыса, ты уже не первый секретарь, и тоже Иуда. С тебя все началось, ответил Мавзолей Борисову.
Ребята, не гоните лошадей. Тише едешь дальше будешь. Скоро выборы. Изберут вас пожалуйста. Я ничего против вас не имею, миролюбиво сказал Дискалюк.
Послушай, Дмитрий Алексеевич, возьми эту кошку к себе, она ласковая, шепнул Устич Дискалюку.
Личным секретарем, или помощником, спросил Дискалюк. Короче, я подумаю над этим.
Я полностью разоружился. К черту эту Каписе. Вот мой партийный билет, я его чичас в грубку, она кажись горит. Вот, лысиной вперед с гордостью произнес Мавзолей.
Мавзолей Ревдитович всегда был очень осторожным, предусмотрительным человеком и если рубил с плеча, то только так для видимости.
Иуда, шепнул Борисов.
Молчи, крыса, ты уже не первый секретарь, и тоже Иуда. С тебя все началось, ответил Мавзолей Борисову.
Ребята, не гоните лошадей. Тише едешь дальше будешь. Скоро выборы. Изберут вас пожалуйста. Я ничего против вас не имею, миролюбиво сказал Дискалюк.
Мы не привыкли к таким выборам, мы против анархии, сказал Борисов. Давайте оставим старый принцип: на один депутатский мандат один кандидат. Лучше назначать депутатов, как это было в советское время, а избирать для видимости, для Запада, так сказать. Все равно избиратели будут так голосовать, как мы им скажем. Поэтому никаких двух кандидатов на один депутатский мандат. Только один и никаких гвоздей.
А это не хочешь? скрутил дулю Устич. Словом, вы все втроем уходите, отправляйтесь домой, полностью разоружитесь, устройте панихиду по своему прошлому могуществу и приходите к Дмитрию Алексеевичу.
Я уже безоружная, господин Дискалюк, сказала Недосягайко ласково глядя на своего, как ей казалось, будущего шефа.
Ганич в это время звонил в ресторан «Говерла», заказывал скромный ужин для знаменитых гостей. Впервые на ужин не были званы секретари райкома. Это ли не служило доказательством того, что власть в Руховском районе перешла в руки народа полностью и окончательно?
Новые демократические слуги пили за народ чаще и щедрее, несмотря на то, что у них пока были тощие карманы. А тощие карманы возбуждают аппетит, который, как известно, приходит во время еды.
13
Оказалось не такто просто управлять Осиным гнездом, потерявшим красный цвет. Дискалюку пришлось преодолевать трудности, а это требовало и сил и времени. Дело в том, что сотрудники Осиного гнезда, используя современные средства связи, очень быстро узнали, что в Киеве образовалось несколько десятков партий, в том числе и коммунистическая, не ушла в подполье. Вооружившись такими познаниями, многие пытались и у себя создать нечто подобное. Этото и пугало Дискалюка, как нового хозяина кабинета, и мешало заняться нуждами района. Вся его коммунистическая энергия, особенно в первые годы уходила на борьбу с теми, кто от имени народа претендовал на власть. Известно, что все подпаски ориентируются на главного пастуха. А главный пастух, кажись Леонид Макарович, сидел в Киеве и только хлопал глазами. Так и Дискалюк. Он не мог сидеть спокойно, но и не решался воздействовать силовыми методами на инакомыслящих, зная, что в Киеве уже действует свыше ста двадцати партий и все энергично рвутся к главному столу.
Представители этих партий устраивают драки в парламенте и в своем яростном стремлении захватить власть, совершенно забывают о том, что они становятся невольными шутами перед телекамерами и, что в других странах, над ними от души смеются. И каждая партия выступает от имени народа.
На фоне драк в парламенте возникли многочисленные группировки сосуны, тянувшие сок из организма государства. Правительственные чиновники снизу до верху не остались в стороне. Можно сказать, что они были в первых рядах, так сказать, явились запевалами разорительного процесса, за которым следовало обнищание народа. Пройдет несколько лет, и сам премьер, Павел Лазаренко, украдет из казны государства ни много, ни мало восемьсот миллионов долларов. И судить его будут не на Украине, а в США.
Но для того, чтобы довести государство до ручки, понадобилось целых десять лет. Через десять лет Украина станет самой нищий страной в мире. На радость коммунистам, конечно, и благодаря им же.
На пост советском пространстве, только страны Прибалтики достойно стали приобщаться к мировой цивилизации, потому что они более решительно и не на словах отказались от коммунистической идеи.
А пока Дискалюк вынужден был мириться с тем, что в его ведомстве нет такого единства, какое было при коммунистах.