Климентий, пытаясь сохранить внешнюю беззаботность, все же напрягся. «Ну вот и этот тип перегрелся, подумал он. Попробую его настроить на позитивный лад».
Понимаешь, свобода человека начинается в свободе его действий. Вот я, например, свободно распорядился своим телом, покрыв его тату. Я выложил фото каждого его сантиметра в сеть. И я мечтаю жить в стеклянном доме, чтоб все могли узнать обо мне, посмотрев на его прозрачную стену. Я даже хотел поставить видеокамеру у себя в спальне, но моя временная жена оказалась против. Временные жены это тоже проявление свободы. Я полностью свободен в тех проявлениях, которые мне разрешены государством. Ты же зажат в своем весьма ограниченном наборе действий. Почти не выходишь из дома, благо там есть все необходимое для жизни. Ты ограничил свою свободу проявления, если не считать тех гениальных компьютерных программ, что ты пишешь. Лишившись возможности говорить с миром посредством совершения манипуляций над своим телом, ты предоставил своему уму всю возможную энергию для творчества. Это твой вариант свободы. Чего же ты еще хочешь?
Да я толком и не знаю. Захотел сегодня добраться до банка не на такси, а на метро. Внимательно разглядывал там лица людей. Я не слышал их мыслей, но чувствовал ритм работы сознания: оно то выключалось, сталкиваясь с внутренним запретом, то вновь разгонялось, но не выходило за рамки решения обыденных задач Но возможен и другой способ мышления. Вот я над этим и размышляю
Для смены темы Климентий рассказал несколько свежих шуток, появившихся после того, как в законодательство внесли изменения: теперь семьей считался не союз мужчины и женщины, а договор двух граждан с государством. Чиновники предложили включить в это соглашение право государства менять генетику у будущего ребенка и выращивать его в искусственной матке. Последняя идея и породила анекдоты о том, что в продолжение этих реформ государство должно начать кормить детей своей грудью. Впрочем, это выглядело не как шутка, а предположение о дальнейшем развитии событий.
Разговор незаметно свелся к работе банка. Обсудив все изменения, произошедшие за последнее время, Виктор вызвал такси и отправился домой. Климентий пребывал в замешательстве если и дальше этот парень начнет заморачиваться, то возможны проблемы: вдруг он решит перевести банковские деньги в какое-нибудь общество по защите розовых дельфинов, потому что их мозг генерирует особые волны. Разбирайся потом с этим
Поразмышляв еще немного, он уверенной походкой направился к кабинету сотрудника министерства общественной безопасности, закрепленного за банком.
Визит в храм
Гликерия шла из выставочного зала. Впервые решила она выставить картины не с пейзажами и портретами современников, а с теми, кто приходил к ней во снах. Решение это пришло внезапно как желание поделиться тайной, которую она больше не вправе хранить от окружающих. Отстукивая своими туфельками по свежевымытому тротуару рождающийся в ней танцевальный ритм, она обратила внимание на расположенный слева от ее обычного маршрута прогулок пирамидальный храм. Прозрачные стены отдавали синевой, а расположенные внутри храма фрески не казались сегодня такими безжизненными. Ей, как художнику, всегда хотелось исследовать технику их создания. Но сегодня внимание ее было привлечено не ими. Священник, одетый в красное одеяние, утомленно перемещался по храму, явно уставший от своего бытия. Его походка напоминала движения лыжника, идущего по заснеженному лесу и готовому в любой момент упасть в снег из-за попавшего под лыжню кустарника.
«Кажется, на нем одета мантия», подумала Гликерия, осознавая явные провалы образования в области религиоведения.
Внезапно ей захотелось поговорить с этим ловцом человеческих душ и выяснить причину усталости. Вдруг удастся избавить его от этого чувства, которое явно приобрело форму бремени, отягощая его жизненный путь? Гликерия в этот момент даже не успела удивиться своей готовности прийти на помощь незнакомому священнику, который к тому же был значительно старше ее, но она почувствовала необходимость разговора. И еще, она не понимала, что дальше делать с тем чувством волшебства и полета, что оставался с ней после сна. Как ей поделиться полученным опытом с окружающим миром? Сверстники были озабочены построением карьеры и нахождением своего места в социуме, да и разговаривать с ними о своем необычном опыте казалось неразумным ее могли поднять на смех, а вот пообщаться с совершенно незнакомым человеком, ушедшим от мира общепринятых забот, эта идея ей понравилась.
Немного смутившись, Гликерия вошла в храм. Казалось, лики нарисованных на стенах существ развернулись в ее сторону и внимательно ждут, когда же она объяснит причину их беспокойства. Покой столь важная ценность в мире, переполненном информацией, что даже изображения помнят об этом. Запах каких-то благовоний замедлил ее движение. «Наверное, так и должна пахнуть Вечность», подумала она.
Но, впрочем, Гликерия решила остановить поток своей фантазии. Не за этим она сюда пришла, тем более и священник наконец-то обратил на нее внимание. Увидев по ее поведению, что девушка не относится числу его паствы, он неспешно пошел к ней навстречу, стараясь придать своей походке бодрость. Кадуцей, который он ранее держал двумя руками для равновесия, словно канатоходец, идущий над пропастью, вновь твердо застучал по полу притихшего храма.
С чего бы начать разговор? Вот так вот и заявить о чувстве радости, которое дают ей необычные сны и готовности поделиться этим чувством со всем человечеством? Или о том, как ей легко писать картины, наполняя их полученным через сновидения? Вроде как сумасшедшая она не выглядит Быть беде, если она не сможет подобрать правильные слова, но как рассказать о том, что она больше не в силах и не вправе оставлять только себе?