Нет, господин. собеседник опустил глаза к столу. Говорю же вояки это бывшие. Выправка, поведение словно волки лютые! За главного бородатый верзила с топором приметным гномьей работы так мой человек попытался было надавить на него, припугнуть малость, чтобы поразговорчивее сделать
Припугнул?
Куда там! На следующий день и похоронили его: бугай топором разок махнул, и все! Головы как не бывало!
А стража?! Стража куда глядела? Почему не повязала убийцу, да в тюрьму не отволокла?
Да пришли стражники! Как не прийти? Да толку-то? Стражник рта раскрыть не успел, ему навстречу священник вышел, красной лентой перед носом служивого махнул, пару слов сказал, так те восвояси и убрались! Да так торопились, что едва алебарды из рук не роняли!
Понятно протянул старик и поднялся на ноги. Ладно, сейчас это неважно. Собирайте людей. Пора нам выйти из тени.
Слушаюсь, господин Ситас! Позвольте узнать куда направимся?
К месту, где лорд Ван Ферсис задал святошам жару. Это далеко отсюда?
Нет, господин! Самое большее неделя пути!
Вот и хорошо. удовлетворенно кивнул Ситас Ван Мерти. Вот и хорошо.
* * *Ярко освещенный многочисленными факелами проход оканчивался у широкого проема в стене. Внутри царила почти полная темнота. Лишь по углам вырубленного в каменной толще помещения горело несколько жировых светильников, чей тусклый свет позволял различить расположенный у тыльной стены квадратный бассейн, до краев наполненный исходящей паром жидкостью. В спертом воздухе отчетливо чувствовался сильный запах тухлых яиц и что-то еще, не менее противное обонянию, но уже неопределимое.
Дряхлый трясущийся шурд остановился на пороге, упал на колени, прислонился лбом к горячему полу и неподвижно замер в этой позе, стараясь делать как можно более мелкие вдохи и чувствуя, как в висках заколотились молоточки, предвещающие приход сильной головной боли. Так было всегда, как он спускался сюда, в обиталище великого Нерожденного.
Встань, Гукху, и подойди ближе. тихий шелестящий голос донесся со стороны бассейна и заставил старого шурда содрогнуться вот уже двадцать лет, как он удостоен чести служить великому шаману и повелителю, но еще не привык к этому, казалось бы, бестелесному голосу
Гукху выполнил приказ лишь частично он не встал с колен, но быстро перебирая согнутыми конечностями, подполз ближе к парящему бассейну.
О Великий вернулся отряд и принес вести горестные вести, от которых сердце старого Гукху содрогнулось и едва не остановилось
Подожди. Моя мать проголодалась, Гукху, покорми ее. велел все еще невидимый взору прислужника Нерожденный, по колышущейся воде прошла отчетливая рябь. Ты знаешь, насколько сильно я люблю свою мать
Повинуюсь, о Великий. отозвался старый шурд и, с кряхтением разогнув искривленную спину, шагнул к стоящей у края бассейна невысокой и узкой каменной скамье.
Перебивая вонь серных испарений, в ноздри Гукху ударил кислый запах застарелых нечистот, исходящий от истощенной и искореженной врожденными болезнями гоблинши, что безвольно вытянулась на лавке, запрокинув лицо к низкому потолку, откуда срывались капли влаги и обильно орошали ее обнаженную кожу. Изредка по ее телу проходила длинная судорога, сопровождающаяся чмоканьем нервно смыкающихся беззубых десен и скрежетом полосующих камень неимоверно отросших и изогнувшихся когтей.
Сперва причеши ее. прошелестел Нерожденный. Сегодня она хочет быть красивой.
Кивнув, Гукху шагнул к изголовью лавки и осторожно пригладил жидкие седые пряди, беспорядочно топорщащиеся на почти полностью плешивой голове. Губы дряхлой гоблинши изогнулись в жутком подобии довольной улыбки, но глаза остались закрытыми. Сняв крышку с неглубокой глиняной миски, прислужник зачерпнул горсть жидкой каши с редкими волокнами мяса и, приоткрыв рот древней старухи, занялся ее кормлением.
Мать Нерожденного ела неохотно, и пищу приходилось проталкивать почти насильно с одновременным массированием горла, чтобы каша прошла дальше. Гукху хорошо знал, почему она не желала принимать пищу старая гоблинша давно хотела умереть. С того мига, как произвела на свет единственного сына, так никогда и не покинувшего ее утробу полностью. С того дня, когда магия сына взяла контроль над ее телом и заставила возлечь на жесткую каменную лавку у подземного источника с желтоватой горячей водой, откуда она больше так и не поднялась.
Не прерывая кормления, Гукху покосился на длинный змеевидный отросток, выходящий из чресл старой гоблинши и исчезающий в горячей воде бассейна. Полупрозрачный, он мерно пульсировал, прогоняя по себе животворные соки, питающие Нерожденного. Мать и сын они все еще связаны Неразрывно связаны до самой смерти. Соединяющая их пуповина так и не была никогда разорвана.
Довольно она сыта.
Да, Великий. согнулся в поклоне прислужник. Я принес важную весть, повелитель.
Я слушаю, Гукху-прислужник.
Ушедший к озеру Отца отряд выяснил, что случилось с отправленными на беседу с НИМ старейшинами. Они все мертвы и лежат в снегу на берегу, в ста шагах от усыпальницы Отца. Убиты все до единого. Но не это самое страшное известие, о Великий есть куда более горькая весть
Говори.
Наш Творец, великий Отец багровый саркофаг с его телом бесследно исчез усыпальница пуста, повелитель.
Исчез? Саркофаг Отца пропал из Пирамиды Над Темной Водой? Да?! Ну же! Отвечай!
Да, повелитель, п-пропал бесследно. запнулся съежившийся Гукху, с недоумением прислушивающийся к звенящей в голосе Нерожденного радости
По горячей воде прошла сильная рябь, раздался громкий плеск, и старый прислужник вздрогнул на его руке сомкнулись склизкие черные пальцы, с каждым мигом сжимающиеся все сильнее, в темноте ярко зажглись два желтых фосфоресцирующих глаза. Лежащая на лавке старуха открыла беззубый рот и, содрогаясь в корчах, издала продолжительное шипение, по влажному камню скамьи едва слышно зажурчала струйка вонючей мочи.
«Ключ» нашелся! почти беззвучно прошептал Нерожденный, пуская пузыри. «Ключ» нашелся и сумел преодолеть защитную магию все так, как и предсказывал Отец скоро грядет его освобождение, и тогда наступит наше время время, когда Отец возглавит нас неожиданно возбужденный шепот перешел в пронзительный визг: Но нет! Нет! Что-то не так!
Морщась от боли в руке, но, не решаясь пошевельнуться, прислужник промолчал.
«Ключ» должен был открыть саркофаг, отпереть проклятую Ильсеру и освободить Отца Тариса но этого не случилось! Гукху!
Да, о Великий. проскулил старый шурд.
Позвать ко мне старейшину Гихарра!
Старейшину Гихарра, повелитель? Но о нем нет известий с тех пор, как он возглавил войско и ушел на штурм человеческого поселения, что защищено высокой каменной стеной он еще не вернулся но, несомненно, вскоре он падет пред вами ниц и объявит о еще одной сокрушительной победе, состоявшейся только по вашей воле
Замолкни! Тогда зови старейшину Туффисса! Сейчас! И того, кто возглавлял отряд разведчиков, обнаруживших пропажу саркофага.
Слушаюсь, Великий. Позвать старейшину Туффисса. пробормотал Гукху, с облегчением чувствуя, как сжавшиеся на его руке мокрые пальцы ослабляют хватку. Отряд разведчиков возглавлял младший военный вождь Дисса Беспалый. Он еще не вернулся. Вести доставили пять воинов, что он отослал сюда. А сам Дисса
Что? Где он? прошипел Нерожденный, и на этот раз в его голосе слышалась нетерпеливая ярость.
Содрогнувшись тщедушным телом, старый Гукху едва слышно прошептал:
Дисса отправился по следу святотатцев, дабы жестоко покарать их и вернуть саркофаг Отца. Он поклялся, что ни один из осмелившихся нарушить священный покой Тариса Великого не останется в живых Под его рукой шурды и несколько пауков, повелитель.
Нерожденный издал протяжный хрип, связанная с ним старая гоблинша задергалась всем костлявым телом, и Гукху едва успел удержать ее от падения с узкой лавки.
Старейшину Туффисса сюда! проревел Нерожденный, и прислужник увидел, как над парящей водой поднимается что-то темное и бесформенное с ярко пылающими глазами. Немедленно! Беги, Гукху, беги жалкий старик! Беги, пока я не освежевал тебя живьем и не сожрал твою душу! Беги!
И Гукху побежал дряхлый шурд сломя голову несся по узкому подземному коридору, падая через каждые пять шагов, но вновь и вновь поднимаясь на дрожащие старческие ноги, а за его спиной гремел голос великого шамана:
Беги Гукху, беги старик! Бе-ги-и!
Глава вторая
Путешествие продолжается
Еще одной радостной новостью оказалось то, что я испытываю чувство голода. И это еще больше уверило меня, что в моем промороженном стужей теле теплится настоящая жизнь, а не одна лишь ее видимость.
За незаметно пролетевшие в пути восемь дней я принял пищу два раза. С хрустом разжеванный кусок вяленого мяса и пара пригоршней снега ровно такое количество еды я съедал за один раз. После чего чувство голода затихало и медленно просыпалось только дня через три. Судя по ощущениям, находись я в покое, то испытал бы нужду в пище только дней через десять, если не позже.