сила солнца
с трудом отдавалась в забое
тем,
кто привкус столетий
хранил на устах.
«На-гора» антрацит,
под землею пустоты.
И клокочет огонь в рукотворных котлах,
что гораздо мощней, чем военные доты,
выжигающие все дотла.
Обуздать эту силу, увы, как непросто,
но и это сумел-одолел человек,
подчинив электричество правилам ГОСТа,
осветив им маршрут в наступающий век.
Дуб
Время тащится мимо волоком,
все пространство съежилось в куб,
я не зверь, но уже и не облако,
а скорее распятый дуб.
От земли оскудевшей не бегаю,
где посажен там и расту.
В зной людей одаряю негою,
а зимой уподоблюсь костру.
Я взмахну опаленными ветками,
в небо кинув охапки звезд.
После
угли черными метками
обозначат мой бывший рост.
Пусть сгорит мой ствол и дупло -
лишь бы было всем нам
тепло.
Судьба и воля
Судьба есть то, что я могу,
а воля то, чего желаю.
Но от себя не убегу,
сценарий жизни разыграю
как мне завещано творцом -
отцом и всею родословной;
я в маму, кажется, лицом,
подстать душе немногословной.
Но что-то свыше мне дано -
возможность слышать третье время,
быть разом с прошлым заодно,
неся грядущего беремя.
Я все, что мыслимо, вмещу
в свою вместительную душу,
пускай потом не все сыщу,
но пред неведомым не струшу.
Мне все известно наперед
и даже то, что не случится.
Перехожу я стрежень вброд,
и подо мной вода лучится
сияньем северной луны,
а сзади нет прилипшей тени.
И горных высей валуны
покрыты мхом былых растений.
Я не ведом, я сам иду
любым возможностям навстречу,
и не в раю и не в аду
меня земной застанет вечер.
Нет, в паутине страстных мук
я не запутаюсь бесславно,
а разорву порочный круг,
чтобы пройти тропою главной.
Пусть на феномены скупа -
душа, внутри меня пылая,
влечет, куда велит судьба,
куда я сам того желаю.
Ветер по крышам зубами скрежещет
Ветер по крышам зубами скрежещет,
дождь по лицу
как пощечиной хлещет,
мозг будоражат неясные вещи,
в скрипе деревьев -
два голоса вещих.
Первый пророчит грядущую осень,
мокрое небо, забытую просинь
и в наказанье, что бога забросил,
вечный покой у подножия сосен.
С ним не согласный -
второй мне пророчит
белую трепетность свадебной ночи,
беглую россыпь задиристых строчек
и наваждение мартовских почек.
Что Истина?
Что Истина? -
Не плод ума,
не дар духовных размышлений.
Она -
мой посох и сума,
и бытие труда и лени.
Приобретения
Приобретения -
тюрьма,
взведенная до совершенства.
О, расточительство ума
не знаю большего блаженства.
Звук звезды
Звезда путеводитель по Вселенной,
мое второе в этом мире Я.
И музыкой неслышной и нетленной
звучит в душе космический рояль.
Год назад
Год назад
в такой же душный вечер
я глядел в закрытое окно,
как на небе вспыхивали свечи
грозового дерзкого кино.
Столько было страсти в той картине,
столько неподдельного огня,
что виденье то живет поныне
на сетчатке глаза у меня.
Что случайность
иль закономерность:
в тот же день и даже в тот же час
небо год спустя опять разверзлось,
фейерверками молний облачась.
Мечутся запаленные стрелы
в грозогласной суете огня,
возвращая к ранам застарелым,
возвращая к прошлому меня.
Снова та же мысль сжимает лоб мне,
чудится: еще, еще чуть-чуть,
голова не выдержит и лопнет,
и оттуда вывалится Чудь
в родовом кровавом облаченьи,
новою Палладой становясь
и утратит Зевс свое значенье,
и прервется временная связь.
Повторюсь ли я судьбой иною,
чтобы в сонме замыслов и сил
смог допеть оборванные мною
в этот час грозы
фа, соль, ля, си.
06.06.95 г.
Все-не вдруг
Не убий, не лги, не укради,
не прелюбодействуй, не завидуй.
Да хоть сотню «не» нагороди,
не они мою составят свиту.
Я нещадно годы воровал,
врал себе, что впереди их много,
всех красивых женщин ревновал,
бесхребетно плавал как минога.
Не был богомольцем и святым,
никогда ни в чем не знал запрета,
жил разнообразьем суеты,
вторя алогичности Парето.
Лишь теперь, итожа жизни круг,
чаще-мысля,
поступая реже,
понимаю:
все не вдруг,
в хаосе всегда есть стрежень.
Нечет чет
Мне солнце щекочет закрытые очи
и ветер забытость сметает с ушей,
я весь обескровлен,
я весь обесточен,
свинцовой пластинкой
экран на душе.
Но кровью наполнены гроздья рябины,
и сок свежеструйно по жилам течет;
в глазах полыхают живые рубины,
и жизнь -
то ли «нечет»,
но более «чет».
Зачем к тому скоплению стихов
Зачем к тому скоплению стихов,
которых больше чем на солнце пятен,
еще мои.
Без слов
я каждому понятен.
И все же труд писать стихи
мне тяжек, но приятен.
Мне было 20 лет когда-то
Мне было 20 лет когда-то,
я плыл как «облако в штанах»,
но явно было маловато
мне неба в четырех стенах.
То нарывался на закаты,
в рассветы тыкался впотьмах,
то звезды прятались в томах
стихов моей «Махабхараты».
Прошли года. Я стал взрослее,
умней, практичнее и злее.
Но, взгромоздясь на пьедестал,
мечтать отнюдь не перестал
душой прорваться в ноосферу,
соединив и мысль и веру.
Распахнуто окно
Распахнуто окно -
не надышусь.
Душа-
отдушина для ноосферы.
Я верую
и не стыжусь,
пусть даже верую в химеры.
Грустят о прожитом глаза коровьи
Грустят о прожитом глаза коровьи,
его не отжевать, не отдышать.
Все застраховано:
имущество, здоровье
и даже жизнь.
Но только не душа.
Четыре строки
Четыре строки -
это песня в четыре руки.
Начало за мной,
остальное оставлю другим.
Мы от Зевса и Геры
Мы от Зевса и Геры
ведем родословную нить.
Дорогие химеры
тоже надо хранить.
Это очень непросто
Это очень непросто -
нести голову
выше собственного роста,
голому
наряднее выглядеть,
чем в рубашке со смокингом,
трезвому
быть веселее, чем с допингом,
резвому коню быть рядом,
выгладить траву взглядом,
солнцу нашептывать стихи,
стихии сделать друзьями.
А вы попробуйте сами.
Бегут по полям автострады
Бегут по полям автострады,
растут вместо трав этажи,
но в сердце не светится радость.
Умом дохожу: это жизнь,
но все же,
но все же,
но все же
нельзя все полезностью мерить,
есть что-то иное, дороже,
во что невозможно не верить.
Голубее голубой голубы
Голубее голубой голубы
воздуха восторженная высь.
Ты по-детски гениально глупым
сам себе в весенний час явись.
Счастье вскричало
Счастье вскричало: «Эй, эй!
Ты выходи поскорей,
я мимо дома пройду,
буду у всех на виду.
Если сумеешь узнать,
если сумеешь догнать,
буду всегда я с тобой,
стану твоею судьбой».
Выбежал из дому я,
вот ведь простак: каково?
Нету вокруг никого,
нет, окромя воробья.
Мы чтим святых
Мы чтим святых,
но подражаем сильным,
тем, кто догматы старые поправ,
не падал ниц Христу в проулке пыльном,
а в спор вступив, оказывался прав,
зовя людей не к вечному смиренью,
а к проявленью собственного я,
любя себя, любя свои творенья,
все тяготы и радость бытия.
Ко мне в раскрытое окошко
Ко мне в раскрытое окошко
влетел шустряка-воробей.
Ну, что же, здравствуй. Не робей.
Давай поговорим немножко.
Что, любопытство привело
тебя в домашнюю обитель,
иль потянуло на тепло,
а может, кто тебя обидел?
Не скажешь ты. Я тоже, друг,
не все сказать тебе сумею.
Но броситься к тебе на шею
мне захотелось что-то вдруг,
прижаться к маленькой груди,
где бьется сердце ретивое.
Теплей от мысли, что нас двое.
Не улетай же. Погоди.
Луна всю ночь читала мне стихи
Луна всю ночь читала мне стихи,
слезинки на ресницах звезд дрожали.
Сомлев, сторожевые петухи
гортанным криком даль не раздражали.
Но не проникшись благостью ночной