Два года. Оставалось продержаться всего два года, напоминал себе Кирилл, когда слушал о том, что на двенадцатом техническом этаже прорвало трубу и все залило, или о том, что здесь всего две службы доставки еды, или о том, что строительство метро перекрыло самый быстрый путь к работе Светы. Два невыносимых года, и можно будет уехать. Кирилл любил Город-Дом, но жену любил больше.
Два года, в очередной раз за последнее время пробормотал он, разглядывая фото корабля из сна, и вдруг, к этой мантре присоединилась другая мысль: а что, если и через два года ничего не изменится? Кто сказал, что уехав отсюда в какой-нибудь другой город, например Москву, Светка перестанет жаловаться?
Через два года все действительно могло измениться, но разве люди, которым вечно плохо, в любом месте не найдут причину для недовольства? А что если причина недовольства крылась не в месте жизни, как таковом, а в свойстве характера? А если в нем, в Кирилле? Что если Светка недовольна им, просто проецировала недовольство на окружающее пространство?
Слишком много мыслей для середины ночи. Теперь уже и не заснешь.
Приснившийся корабль расположился на фотографии, на экране реального телефона, лежащего на столе на кухне, очень похожей на образцовые витрины идеальных кухонь в магазинах. Красный свет за окном освещал современную мебель и абсолютный порядок.
Через минуту Кирилл уже доставал из шкафа свой спортивный пиджак и джинсы.
Что я скажу Свете, если она проснется? думал он в ванной, когда чистил зубы, что решил прогуляться?
В целом, конечно, это было правдой, пусть и странной. Все лучше, чем сидеть на кухне и жалеть себя. Однако, Кирилл знал также и то, что это была не вся правда, и ее глубинная истина надламывала саму суть семейных отношений. Но, даже понимая это, он не мог остановить себя, зная, что если сейчас не наденет туфли, и не выйдет из квартиры, то будет об этом жалеть.
Света так и не проснулась. Кирилл, не включая свет, собрал себя в приличный вид, положил телефон в карман и тихо щелкнул входной дверью.
Квартирная секция в ночное время подсвечивалась дежурным холодным светом. Умные системы Города-Дома старались как могли экономить электроэнергию, и без того вытягивая ее в невероятных количествах из окружающего мира: спасибо местной гидроэлектростанции и экспериментальным, постоянно обледеневающим ветрякам, героически работавшим под местным, порой бешеным напором ветра.
Он открыл и закрыл дверь секции и оказался в общем коридоре, опоясывающим центральную площадь уровня этого корпуса.
За окном вспыхивал алый свет, давая больше для взгляда, чем местное освещение в коридорах. Панорамные окна будто были созданы для него: ночь, метель, крыша соседнего корпуса подсвечивались алым; все прочее тонуло во мгле, словно Город-Дом и в самом деле стоял не на Земле, а висел где-то на орбите этакой космической станцией из фантастических книг, которыми Кирилл зачитывался в детстве.
Стены раскрашены псевдосеверными мотивами. Сейчас повсеместно шел тренд на создание общественных пространств, из Города-Дома убирали рекламу, превращая коридоры, где это было возможно, в места для прогулок и отдыха горожан.
Что же в этом плохого? Кирилл шел вдоль разрисованных стен и думал, что ему нравится гулять по городу без куртки, несмотря на январь и жуткую стужу по ту сторону теплых стен. В Городе-Доме имелся сервис по прокату зимней одежды для тех, кто почти никогда отсюда не выходил, за исключением тех единичных случаев, когда все-таки требовалось: например, чтобы добраться до самолета. Сама инаковость этого места, отличие от всех других городов казалась Кириллу невероятной. Как Света не ощущает ее? Как будто в других городах метро не строят, и трубы не протекают.
Света говорила, что ощущает себя муравьем. А в других городах разве нет?
На площади с колоннами лифтов в центре стояла непривычная тишина. На лавке дремал хорошо одетый мужчина, неподалеку стояла молодая женщина, уткнувшись в свой телефон и больше ни на что не обращая внимания. У дальней стены, превращенной в панно с мозаичной композицией из людей и деревьев, располагались кадки с вечнозелеными растениями. Между ними деловито ходил работник с лейкой в руке, одетый в синюю форму управляющей компании. Больше ничего не происходило. Город-Дом был тих в этот час суток, и так будет примерно до половины седьмого утра, пока первые люди не потянутся на работу, и все не завертится вновь. Кирилл поднял глаза к палочкам ламп дневного света, выложенным в абстрактный узор. Сейчас горела каждая пятая, погружая площадь в приятный полумрак.
Нужный Кириллу лифт был пустым. Кирилл направлялся вниз, слушая рекламу какого-то йогурта. Приятный женский голос делал ему персональное предложение, рассказывая о здоровье, которое приобретаешь по выгодной цене. Кирилл улыбался, сунув руки в карманы.
Они со Светой никогда не ходили в клубы. Сам Кирилл не любил танцевать и стеснялся своих неуклюжих движений на танцполе, а Света, кажется, считала, что клубы нужны только для того, чтобы искать быстрых знакомств, и, по понятным причинам, этим не интересовалась.
Может быть она и права.
Света и Кирилл познакомились на работе: Кирилл был молодым программистом, начинающим, джуниором, но очень хотел развиваться в своей сфере. Она была контент-менеджером и терпеть не могла свою работу. Он тогда позвал ее вместе пообедать, а потом в кино, а потом вдруг поцеловал, и все дальнейшее происходило так естественно, что было очень странно думать, будто все когда-нибудь может стать иначе, чем вот так: в одном стремительном потоке, мгновенно унесшим обоих. Все прошлые отношения Кирилла, скорее даже «отношения», как бы их надо было правильно классифицировать, ни шли не в какое сравнение с тем идеальным, что у них было со Светой. Во всяком случае, до переезда сюда.
У Светы за плечами имелся опыт непростых отношений с мужчиной старше ее на пятнадцать лет, очень обеспеченным и очень властным. Раньше Света рассказывала, что задыхалась с ним и хотела свободы. В последние два года Света нет-нет но вспоминала о прошлом, рассказывая, например, что раньше у нее была возможность стать творческим человеком, видимо, имея ввиду то, что она бы занималась тем, чем хочется, пока другой мужик в обмен на ее тело оплачивает эту возможность. А Кирилл, хоть и зарабатывал немало, но, видимо, значительно меньше ее бывшего.
Здесь Света работала контент-менеджером в большом магазине.
Кирилл спускался в лифте и опять думал о том, что не знает, как сделать так, чтобы ей было хорошо. Но что странно, если раньше эта мысль погружала его в уныние, то теперь скорее настраивала на некую мрачную решимость и наполняла фаталистичным спокойствием.
Не может. Значит, это надо просто принять и больше не стараться.
Пространство с кораблем располагалось в противоположной части Города-Дома, но слова «противоположная часть», в данном случае, означали лишь необходимость в короткой прогулке по коридорам. Кирилл двигался по широким улицам третьего уровня, специально сделанным прогулочными; по обе стороны располагались темные витрины магазинов, а середина коридоров разграничивалась лавками, растениями или современным искусством: статуями, композициями, рисунками. Кирилл не очень хорошо разбирался в искусстве, но сейчас, в темноте и без людей, они воспринимались острее, ощущались как нечто большее, чем просто статуи, композиции или рисунки, значительно сильнее дополняя идентичность Города-Дома, нежели днем. Будто двигаешься по музею, кем-то и с большой любовью встроенному в обычную человеческую жизнь.
Вот переплетение тонких труб, похожих на трубы промзоны. Вот инсталляция из камней и железной руды то, ради чего сюда и пришла цивилизация. Вот человек, вырастающий из пола и тянущийся к лампе
Все было наполнено смыслом, все приобретало новые качества, но видеть это сейчас могли только Кирилл и полицейский, патрулирующий улицу.
За поворотом, ведущим в другой корпус, на радиальных лавках дремали какие-то школьники, одетые в неформальные мешковатые кофты с логотипами рок-групп. Кирилл был уверен, что рок свое уже отжил, и современные дети слушают другую музыку, но, похоже, ошибся эти ребята были совсем юными. Они были так непосредственны, наивны и чисты, что невольно становилось завидно и горько. Вот девочка прислонилась к плечу мальчика, вот мальчик свесил руку и касался ею теплого пола в одном этом моменте было больше трогательного, чем в неделе его семейной жизни.
Кирилл в детстве мечтал стать рокером, но потом это желание прошло, как и многие другие детские желания. И не то, чтобы это было плохо, но, глядя на детей, он вспомнил, как тогда считал себя единственно верным носителем правильных идей о том, каким должен быть мир, а рок-музыку единственно верным способом их донести, символом свободы, духом бесстрашия.
Кто знает, подумал он, если бы я стал рокером, то может и мир бы стал лучше, и жаловаться на окружающую жизнь было бы меньше поводов.