Опрокинь водяную толщу, хлестни метущей волной размером с эпоху,
Не нужно отсрочек, томится сухая земля,
Ей бы упиться и уйти за тобой в тишину, Атлантида,
За раздающимся именем сквозь веские времена,
Нависла траектория распрей, словно небесный водопад,
Из берегов океан норовит выйти, снизойти к нарушению устойчивости скупой,
В загадке безпамятства сникнуть, но миг безмерный преисполнить сдвигом роковым,
Чтоб однажды любопытство познать то решилось, откуда эхо доносит глас истока незримого,
Словно идея возникнув несётся в голову из другой головы.
Знаешь? Сюжета нет, но жизнь идёт, хоть ты вей, не вей собою мысль, всё в рамках одной последовательности предстаёт.
Не шутка жизнь, тем более не скудная,
Любят глупцы возвеличивать свои личины,
Не ради нрава дурного мир вечностью преисполнен,
За каждым немым эскизом безмерное полнится,
За каждой чередой не имеющая начала череда,
Но вот закончится ли? Но вот закончится ли? Но вот закончится ли?
Тут и замолвила безконечность, прорезалась напевом цветущей травы,
Полынь настолько горькая, насколько это позволяет ей выжить,
Недостаточно горькую растительность давно сожрали травоядные и приспешники их,
Хотя и всякий корм настигает удел количества,
Масштаб позволяет выделить специфичность,
Так формируется яд в жилах, качеством дифференцирующимся из массы обширной,
Так Солнце глаза выжигает, не смотри долго, а то расползаются молекулы частями,
Все формы сдувает напором, вопрос времени или ситуативной обстановки,
А полынь горчит не самовольно, горечь её сохранила,
То случай воздействия и случай отзыва, что несколько и некоторым хватило, кому сторониться, кому преисполнить букет.
Долго ли сюжет не сыскать? Отчего же его не видывали? Время не воротится вспять, вспять воротится бремя, от того и сюжета всё нет и нет, впереди лишь неизведанность и грани мер её закона.
Опыт подобен куче барахла, он незаметно копится и через время вы обнаруживаете, что не только не помните о некоторых вещах, но и что некоторые из них утратили значение, в этом суть опыта, он совершенствует ваши знания и обесценивает предыдущие, иначе опыт не формируется, этим исчисляется и время, формальной и процессуальной необратимостью утраты и приобретения, запечатлённой градацией воспоминаний и их применением в ситуативной обстановке. Динамика деформации ценностей и траектория формирования приоритета.
Казалась скука, нет предела, сюжета не сыскать, всё в некоторой степени безмерно, от того и требуется познание, но не тут то было, нечто вздрогнуло пламенем взойдя на память эпох, то ли знаменем, то ли хлещущей новью, восходит смертоносными лучами вселенский напор, хлещет и ни с чем не считается, дьяволица, жар и любовь.
Отдай мне душу дьяволица, я буду чаруем ею до последнего всплеска нервного импульса,
Буду цербером трёхголовым хранить немыслимый дар,
И каждой из них поцелуй за поцелуем встречные порывы дыхания вкушать, гав, гав, гав,
Моя царица, и небес, и преисподней, за тобою для тебя от селе до коле видывать в пленении свободу, вселенские просторы взглядом опрокинутым за мирскую грань,
Отдаю пол жизни, а как доживу, отдам всю,
За жест восхитительный бросивший якорь в душу по самое взъевшее пропасть в мозгу,
Сингулярность схлопнулась, как раскладушка ненужная или зонт в урагане тонущий встряхнулся дождём атакующим покой,
Тихий скрежет будущего восходит мелодичным тоном, но он тужится, скоро заорёт,
И будет стелиться перламутром ковровым грядущее, по которому, по заумному распакуются дары, потекут вина Нилом вынося крокодилов в омут морской глубины,
Там на дне тот самый якорь притих, который не сдвинуть, не потому, что недостаточно сил, потому что не под силу вышвырнуть событие меняющее контур жизни накреняя плоскость мира, словно то корыто преисполненное массой консистенции малоподвижной, но то жидкость, пусть её уносит в даль, выше крыши, чтоб мало не показалось, ибо у вселенной нету дна, дно судьбой поношено и ею изваяно, хватает, чтоб не привыкать до смерти, до сих пор содрогаюсь.
Откликается палящим взором пламенная красавица из ледяной вселенской скованности:
«Засыхающие будни на плоскости стекольной,
Отражают изнанку сетчатки и внутренностей потаённых,
Океан истомлено швыряется волнами, но не дотягивается,
Влажная несоизмеримость не удел в пустыне, скрипят обездоленные пески в адском жаре,
И ни одной капли на глазах стынущих в скупой довлеющей ночи,
Какой-то алкаш взахлёб полудрёма с головою больною мычит,
Такой прелестный миг нарушен, а дни по дну ссыпаются наружу в залежи памятства эпох,
Как будто мох в тени застуженной, предстающей чередой покрывает камни конденсирующие его, словно шерсть животное, соприкасаясь смирно с окружающей средой порождающей в касании том волокнистую форму».
О, как же вам здесь томно в былинах несметного произвола,
Паразитический цветок сердце высасывает, вампирическая тварь плотоядная, но не мыслит он и не видит куда его лепестки простираются, края о непостижимое издирая, так и корни за влагой живительной прорастают украдкой, впиваются в почву недр души, подобно хищник в жертву,
Не отпустит, пока не изкромсает шипами, никто не одержит верх в симбиозе, взаимовыгода всегда обусловлена, вроде и вред обоюдный, но не будет без взаимопожирания ничего, ни секунды не выдержит в самовольном полёте вырванная из сердца роза, ибо хлынет напором и никогда не заживёт, не зарубцуется почва, где однажды впился её корень, а триумфальная кульминация каждого цветка, это жест нараспашку влекущий пчелу пьянящим нектаром и цветом буйства,
Так и иссохнет в объятиях ковких среди ранящих ласк, что продолжили друг друга невольно терзающей болью, мир своей порослью преисполнив, пока не иссякнут соки, пока есть чем вскормить в себе рост.
Нравится мне Солнце, люблю я его, целая жизнь, дармовое озарение безудержным потоком, да и я кусок сего хлещущего напряжения тоже, что в себе тонет словно, но отличий между нами всё же множество, целый список симптомов, целая симфония, заплелись промедлениями и всплесками накопительства сгустки жизни поскольку, глядят на отсутствие смысла упором в себя.
Эй, невзрачные мыслью! Откуда парад и куда, если не видно просторов в ваших темницах бездумья адского?
Схлопнулась потная задница с мокрыми трусами, перебирает жизни толк с взвеси на взвесь, на пляжу греется её вес, румянец, подобно плод поспевший, форма лепнины идеальной, еле виднеющийся пушок волосяного покрова от обезьяньего прошлого, чтоб не остыла в холодную пору, а может поможет ещё чего хлёсткое, дабы покраснение, как у того восхода море налившего светом и теплом,
Глядишь и утонут в непомерной заботе о доблести узоры новых трусов, западут в горизонты, как за мира край, по заслугам шлёпая, словно мух прихлопывая, как, как, как, прилипла сукна ткань и отпечаталась текстура в эпидермальных слоях насиженной мудрости.
Кто ты, дивный странник? Откуда метишь волевой наплыв? Раз уж встреча состоялась, к жару моему прикоснись.
Какая-то труха, если не сказать полнейшая, превратилась из меня под гнётом чуждого имиджа и его предков, поколения эволюционирующей бездны обусловившей застой в каждой плоскости, каждым свойством.
Кончится ли он? Недра пропасти сами не кончаются, им нужен перерыв извне: метеорит, гамма всплеск, планетарный чих.
Досталось мне скупой несправедливости, достанется всем, космические просторы не дремлют, они неустанно балансируют всё, что выпендривается неподелу,
Сей стабильный комфортный век не нами обусловлен, а ровной орбитой во вселенской тишине, что небольшой зазор без сдвига, покуда не накроет если чем-то жгучим и увесистым сметая все убогие капризы и представления сценические имитирующего владычество зверя.
Но коли так, возьми и выскользни выше, где нечему сдерживать спех, где некак томиться, ибо застынув в пустоте, остаётся лишь невзрачную участь постигнуть, кою накрыть собою и сникнуть в ней.
Вон стих соскакивает с мысли, по букве, по сдвигу некоего смысла,
Вроде найден, но всё равно ищет непостижимое, словно утрачено исконное нечто,
Нарисованный гранью потёртой века о век, их жернова мелят уже оформленное ради результата опытом взвешенным, память скобля до эпохальным дыр,
Задача выпечь хлеб водрузила на умы задумки непомерные, несметно к цели стремя,
Вон за холмом скомканных временем мер восходит то, чего никто не видывал,
Никто не знает и никого ещё не было там, где спустя один миг окажетесь вы,
Так откуда же ведомо, не своею волей возникшим, что своею волей продолжатся они?
Или вовсе таковой нет в наличии? Слишком мелочно терзать небылины, дабы зверские нутра насытить, что заключены в темнице безпросветной во имя собственной гибели, лишь бы ничего и не сейчас за рамками привычек и наживы.