Я за свободу роста к далям вышины.
Я за рабство чувственных порывов, пусть уздой затянуты будут потуже, и погоняя коней чёртову дюжину, пускай за края унесут.
И мигом незримо потехи слоняются пусть, небыль преодолевая и тьму пресыщая узорами страсти, прикрасой оков.
У меня бомба в груди, я взрывотехник,
Пламя несётся по катакомбам артерий,
Корневища нисходят ко мне, расцветают ветви,
Мой сок их питает, выходя к кронам наверх,
Выхожу погуляю, растворюсь в безконечности мыслью.
Свет!
"каково бы я смел,
да не смог,
но выткал,
испещрял,
ещё одна капля эссенции эндокринной"
Ах да, теперь понятно. Говорит прохожий голос по местным берегам.
Он томный и тяжёлый. Молвит обвисшая сединой скала.
Непонято, да внятно. Говорю я во власти разряда.
Самобыт небытия, прости меня! Ведь, как можно разделять отношения с особью противоположной половины рода, словно дружественные или недружественные? Это парадоксальный абсурд. По моему либо чувства, либо их не существует.
Психологи любят дробить суть вещей до атомов, но не затрагивая исконных основ, и получается, что там уже ничего и не разглядишь толком, сливается мимо по жилам кровь. Дружба с мужскими особями, а женщина, либо моя, либо не моя. Вот и всё!
Женщина будет с тобой, если ты будешь для неё другом. Склоняется подальше от сути незримый валун.
В итоге оказывается, что дружба это нечто неопределённое, аморфное и постоянно капризное, безысходное и лицемерием протискивающееся сквозь боязливость. У меня не было ни разу дружбы с женщиной, только любовь. Дело в том, что пылкое чувство не может следовать в одном векторе, так и звёзды, но бывает, что вследствие слияния двух светил рождается одно и неповторимое, более веское и со вспышками, и таковое полыхает едино не представляя раздвоения никогда более, это вселенская физика, так однажды слилось в яму море, а вселенная когда-то преисполнится тусклыми плотными глыбами, что сбиваясь в массивы начнут излучать гораздо более тяжёлый свет, будет больше напряжения, тогда и проснутся гиганты новых мер. А бывает, что нет, бедлам, остывающая апатоабулическая заморозь, нехватка центробежности в кинетическом стазисе, динамики завихрения мало.
Хочу увидеть деревья полыхающие осенним пожаром, чтобы волнами их листвы шуршащей мою непоколебимость сглаживало. Не до любви мне нерушимому.
Это моя смерть, но не полностью, каждая формация в динамике мер растворяется, мысль за мыслью исчерпывается, действие к действию меняет содержащую его плоть и сущее предстающее для плоти рамкой картины.
Звучит будто это твоя жизнь, но не полностью, рамки картины гораздо обширней текущей восприимчивости глазного или ментального фокуса, а стало быть стоит расширить таковой. Резонирует сей тон сквозь каменный скрежет и стон.
Я умираю опутанный отсутствием встречных чувств, мёртв, но кто б оживил. Я бы чаял да таял в сим, но не встретил самоотверженого жара любви на пути.
А ты представь, что она рядом. Каменный треск скрипит.
Так и не родившись? Кто ты? Тебя нет! Я пьянь и авантюрная гибельность спрыгнувшая с морского курса, а ты голос галюцинирующий невзначай.
Пьянь и я, моё ментальное зеркало пластично порождает резонанс с твоим гласом и мыслью в такт.
Не обманывай себя, не обманывай меня, и будет всё, как было, так не будет впредь никогда и поныне. Состояние предсмертное протяжённостью в жизнь.
Спокойной ночи, спи, иначе я тебя пробужу окаменелость позабытая, выпавшая за края восприимчивости биослоёв.
Мне и так хорошо.
Рад не видеть. Испорченность умолкшая твоя, ищи бытия или сникни в безмерности заблудших берегов когнитивного края у пропасти.
Не хочу, и думаю, что мне это не сильно то и надобно в незыблемом покое, мне нравится валяться из воды выглядывая.
Ты путаешь приоритеты не по своей причине, ведь оперируешь лишь со случившимся в безучастности.
Кто-то ублажает себя влагой веками с места не сдвигаясь, размокает на берегу вечности. Это долгая судьба и в ней всякое довелось видывать.
Таково святое видится вам?
Святейшее, меня нет, но ничего и не требуется.
И здесь ли? И была ли изломанность залежей песка, словно туман пулями просеянный подвывал над золотым блеском смертельных искр с терзаемым их жалами ветром.
Ну не совсем, святое не позволяет осилить убиение, так что прости, я полежу ещё немного, пущусь в забвение.
Ну не совсем, святое не позволяет осилить убиение, так что прости, я полежу ещё немного, пущусь в забвение.
И не новость, и умер бы в твоих осколках, как напоследок робость идущая стремглав с обрыва соскальзывая неловко, наполняется мятежами в предвкушении убийственной боли, последней всевышней кары не одолённой собственной данностью.
Не надо умирать, не надо, это же так прекрасно жить в предвкушении смерти.
Ну что ты, ну что же. Издыхающий поэт, никто не измерит сие и не сможет.
Избавься от меня пока не поздно, я испорченный блуд из морских пучин, ханыга, заколдырь мнущий тропы местной гавани.
Прости, прости, я тебя предал выпадая из внимания к были, и словно небыль ищу, да ничего не найти среди нахлынувшего в буйстве делирия.
Ищи, проси, умоляй, выпади за край, если требуешь.
Давай взбодряй молекулы!
Ледяная вода лучше это делает, с каждой отходящей волной норовлю уснуть, но тут же одёргиваюсь водной свежестью с хлёстким испугом неожиданности, каждый набег повторяет предыдущий и ни разу не находит полного соответствия. Так где же и кто здесь? Вон мера несущая сложила новую траекторию движимую истоком самой вечности. И с небес осыпается градом с горох, льда безудержный поток.
И пусть до небыли прорвутся скупые узлы отчаяния сего, чтоб тебя коснувшись непробудным рёвом похваляющей ругани, продеть петлёй ещё однин узор.
И пьём сию кровушку раздираемых полотен, словно хищная сущность зубцами кромсает плоть.
Извини меня говорливого до немоты в окаменелость упёршегося смыслами, ведь здесь так одиноко.
За что извинить?
За пьянь, за ругань, за уловки.
Ладно, но в последний раз, запомни, соизволь вникать в сию поруку.
И ты продолжай, немая пустота обездвиженности, отсутствие полнящееся мной.
Я умер навсегда, всё, расход по отдельным кульминациям,
Тебе весело, а я смерть, томный яд, нерушимый ужас, умолкающая в бездне глыба.
Ужас милостив в моменты несущегося мимохода, даже превосхитителен.
Это уже живность! Доведётся, увижу во всей красе твою роскошность, коли каменную плоть растоплю, да потечёт лавой красная муть безысходно и парящими дымными смолами развеет скованность душ.
Красный цвет, цвет жизни и буйства, а красота ерунда, затмлённая чувствами явь! подытожил поэт.
Скала на берегу: "Полная ерунда, так что уповай на изысканность и чуткость, я проверю прежде, чем пройдут века.
Пышность мысли твоя да будет и в том уверенность, и в том тебя я не выкину из памяти. Бывай!
Приятных сновидений, буйствующий поэт". Молвит пустота, божественность, любовь и убийственная боль. Но не притворствует ли?
Я повержен алкоголем и чувством дрянным! Неудержимый рвётся крик.
В другой раз. Спать иди! камень раздаётся хрустом и скрипом.
Ветер, чеши мою разнузданную главь, угомонюсь же в пору позднюю напоследок, когда навсегда.
Самая высшая точка бытия пестрит всегда здесь, непосредственно, рядом. И ты, пустота до смерти немая, обнажай свою прелесть, пока тебя не узнаю во всеобъемлющей ипостаси. Всё человечество изощрялось, вся жизнь вилась кровавыми струями, рвущейся плотью металась, дабы ты сейчас осмыслял и в сопутствии том внял вопль безрассудный!
Какую прелесть в сей миг вы разумеете?
Ты пользуешься моментом и мной! Я тебе дам во всею преисполненность!
Будешь попусту выть в изгнании, словно волчица в лунном свету облизывая свой блеклый мех с золотом полуночи оседающим на него под веющий пыл паров выдыхаемых вслед туману тянущемуся за смещением масс воздушных.
Слушай меня, я для тебя слишком молод, уходи по хорошему в томление безкрайней тиши.
Да, ты прав, я всегда ведовал то до поры той, до какой не был прохожим мимо несущегося вселенского вихря.
Что за лажа?
Лужа небесных слёз, солёное море прямиком из космоса в космос.
Мне не хватает волнистой ласки шторма в быту, но похоже я обойдусь.
Я спать хочу! Сколько можно прощаться? Вечность непробудная!
Спокойной тьмы, ночи, неутомимая обездвиженностью поза, мысленная пустота ветра, дьяволица скалой притворствующая, любовь, но не сейчас и не здесь, словно на вылет сквозной в брачных узах волокшаяся прелесть, не успеть за которой увидывать силуэт житейский должным образом.
Прекрасно. Я умолкаю, впереди неограниченная ничем безконечность.
Ты меня лучше вылечи безвозвратно.