Грошев вытер стол, убрал с него все лишнее, протер заодно и стулья, с огорчением видя, как на тряпке остаются темные от пыли следы.
Обследовал холодильник. Батон в упаковке, нарезанный, масло сливочное и растительное, горчица, буженина в вакууме, пяток яиц, помидоры, огурцы, несколько банок овощных, рыбных и мясных консервов. Готовить Грошев не любит, запасов не держит чтобы всегда был повод промяться до магазина после сидячей работы. Кстати, пора закупиться, люди пишут, что исчезает гречка, что все запасаются туалетной бумагой, сахаром, консервами, слухи о карантине всё настойчивее. Чем мы лучше несчастной Италии или Испании, где карантин давно уже введен? А в Индии будто бы полицейские палками людей с улицы прогоняют. Надо думать, вранье, но вранье характерное. Надо сходить, надо; может, сегодня и надо.
А денег не миллионы, и тут вспомнилось, что он уже неделю собирается позвонить Тонкину.
Тонкин его работодатель, дает переводить англоязычные детективы, а в последнее время и скандинавские с автоматическим подстрочником. Когда Тонкин первый раз подсунул такой детектив, шведский, Грошев спросил:
И как я буду переводить, если я в шведском ни уха ни рыла?
С немецкого переводил же.
Я его немного знаю, а тут совсем ноль.
Перестань, та же германская группа. А главное фантазируй. Считай, что делаешь авторизованный перевод. У тебя стиль такой, что им и не снилось; если бы они так писали, мировыми звездами стали бы. Когда свою книгу напишешь уже?
Пишу. Но это не детектив.
Ну да, ты же интеллектуал!
И вот Тонкин должен ему денег. Довольно приличную сумму. Отговаривался тем, что в холдинге, куда входит его издательство, реорганизация, плюс переезд, плюс, сам понимаешь, кризис.
Полгода, Толя! упрекал Грошев. Полгода я жду этих денег!
Но я же плачу!
В рассрочку, по чуть-чуть, мне едва хватает на жратву и коммуналку!
Все сейчас так живут, Миша.
И ты?
Слушай, ну неприлично умному и взрослому человеку говорить такие вещи! Ты социалист, что ли? Хорошо, предложу тебе свое место, двенадцать часов работы в сутки, ответственность, никакой личной жизни пойдешь?
Я к тому, что себе ты наверняка платишь вовремя и полностью?
А вот и нет, Миша, холдинг платит и тоже задерживает.
Теперь к этому добавится ссылка на вирус, на эпидемию. И все равно надо звонить, ругаться, пригрозить приехать и поговорить лично, глаза в глаза. Но не сегодня.
Юна вышла из комнаты с полотенцем в руках.
Можно душ принять?
Можно. Постой, я там кое-что
Грошев зашел в ванную, прикрыв дверь, осмотрелся: нет ли чего личного вроде белья на виду? Белья на виду не было, но все, конечно, очень убого. Когда приделывал задвижки, не думал об этом, а сейчас стало досадно. На дне ванны полоса ржавого цвета, слив работает плохо, и, принимая душ, приходится стоять по щиколотку в воде. Раковина со сколами, с грязным ободком вокруг стойки крана, сам кран поворачивается туго, и ручка тоже тугая, чуть резче поднимешь ее плещет и брызжет, опускаешь еле течет. Над ванной красуется пластиковая разноцветно-полосатая мочалка с ручками, чтобы можно было намыливать спину, ибо потереть-то некому.
Но ведь эта Юна, судя по всему, тоже не в хоромах жила. Да и замечают ли молодые люди что-то, кроме себя? Грошев в юности в каких только квартирах не побывал, и у бедных друзей и подруг, и у обеспеченных, и у богатых по советским скромным меркам; разве рассматривал он обстановку и вещи? Нет, не до этого было.
И Грошев вышел, ничего не сделав.
Там, если надо, шампунь и все прочее, но мужского типа, сказал он.
У меня все есть. Юна показала пластиковую сумочку. Только фена нет.
В шкафчике под раковиной, а розетка над зеркалом.
Спасибо.
Грошев взялся готовить завтрак-обед. Салат из помидоров и огурцов, яичница-глазунья, буженина, масло вынул из холодильника, четыре ломтя хлеба подсушил в тостере. Заварил чай, хотя обычно пользуется пакетиками. Чай этот был кем-то подарен с рекомендацией, что у него уникальный вкус с ароматом тибетских трав. Грошев аромата не почувствовал, для него любой чай отдавал травой, необязательно тибетской, поэтому если он и пил его, то с молоком, а обычно глотал растворимый кофейный напиток кружками, как пьют американцы. Бочковой, по выражению друга Кропалева, тоже человека одиноко живущего, но в пищевых пристрастиях взыскательного; он в своем блоге частенько описывает сравнительные качества различных продуктов и напитков, многие из которых Грошев не пробовал и не собирался. В частности, ни разу не ел суши и роллы, даже иногда этим хвастал, и все удивлялись: «Прямо-таки ни разу? Совсем?» «Ни разу. Совсем».
Через полчаса сидели за столом. Лицо Юны, показавшееся, когда Грошев ее впервые увидел, серовато-бледным, сейчас чуть окрасилось румянцем, волосы распушились и стали похожи на шалаш из темного сена, надетый на голову. Бывает свои волосы, а будто парик, вот у Юны именно так.
Все в ее лице было как-то нескладно и друг другу неподходяще. Тонкий и прямой нос уместен на удлиненном лице, а у Юны лицо равносторонне-треугольное, с остреньким подбородком; пухловатая и довольно красивая нижняя губа подошла бы капризной симпатичной блондиночке, но на этом знаменателе покоился тонкий числитель губы верхней, умаляя дробь красоты; в круглых глазах хороши были бы наивность и простодушие с долей стеснительности, а они смотрят со скукой рано созревшей мудрости, которую ничем не удивишь.
Нравится? спрашивает Грошев о яичнице и буженине, о чае.
Да, нормально, отвечает Юна.
Извини, на десерт ничего. Я сладким не слишком увлекаюсь. Мед есть. Хочешь батон с медом?
Не очень. А водки нет у вас? Я иногда немного Как транквилизатор. Успокаивает.
Была водка у Грошева, полбутылки в холодильнике, и он охотно достал ее и налил Юне стопку. Ему понравилось, что у девушки обнаружилась слабость, недостаток: с людьми, у которых есть слабости и недостатки, всегда меньше церемоний.
А вы? спросила Юна.
Мне еще работать.
Чуть-чуть не вредно. Я же не алкоголичка, чтобы одна пить.
Я иногда пью один, и я не алкоголик.
Вы понятно, вы один живете. Тогда я не буду.
Хорошо, выпью. Чуть-чуть.
И Грошев налил себе на донышко стопки, но под взглядом Юны добавил. И еще добавил. Не до края, но две трети получилось.
А эта барышня умеет мягко давить, подумал он, с ней нельзя расслабляться. Как, впрочем, и с любой особью женского пола.
За встречу, сказал Грошев.
Юна кивнула и выпила одним глотком. Без лихости, но и не делая вид, что для нее это исключительная редкость, очень просто и спокойно выпила и деловито заела куском буженины.
Где учились, что закончили? спросил Грошев.
В школе, потом, после девятого, в педколледж поступила на льготный бюджет, знакомые матери помогли Не закончила, правда.
А что за фирма у вашего дяди, кем он хотел вас устроить?
Понятия не имею. Я его никогда не видела.
И какие планы в таком случае?
Побуду у вас, пока не уедете.
Пока не уезжаю, позвонили планы изменились.
Грошев, разглядев девушку, решил: пусть останется дня на три-четыре. Он не обнаружил в себе никакого к ней интереса и слава богу. Ни красотой она не блещет, ни умом, провинциальная заурядочка, с такой рядом жить все равно что с дальней родственницей, никаких эмоций, только легкое неудобство, компенсируемое приятным сознанием, что приютил сироту.
Грошев понравился себе этим решением, захотелось небольшой награды, он предложил:
Еще по одной?
Давайте.
Не запьянеете?
Я на это крепкая. И можно меня на «ты».
Без проблем. Но меня, уж извини, на «вы», и Михаил Федорович. Не люблю я эту моду нынешнюю.
Это не мода, а для удобства. И чтобы на равных. Или оба на «вы», или оба на «ты».
А то, что кто-то старше, роли не играет?
Какая еще роль? Дольше прожил человек и что? Это заслуга какая-то?
Разве нет?
Нет. Мало ли кто как жил. А то получается, как типа в больнице сказать: я уже год болею, а ты только что в палату пришла, давай меня на «вы» и уважай, а я тебя на «ты» и в упор уважать не собираюсь. Заслужи сначала!
Странное сравнение. Но, значит, не надо заслуживать?
Что? Чтобы как к человеку относились?
Путаница у тебя в голове, Юночка. Ничего, что я так тебя назвал? Не харассмент, в суд не потащишь?
Очень смешно, хмыкнула Юна.
Хмыкнула, как показалось Грошеву, почти презрительно.
Все они такие, миллениалы эти, ни черта за душой, ни знаний, ни умений, часто и профессии никакой, а важничают и высокомерничают как настоящие. Надо бы на место ее поставить, да лень. Пусть, пусть обнаружит себя. Грошеву даже творчески выгодно материал для наблюдения.
Ладно, сказал он, оба на «ты», и я просто Михаил. За равенство!
Выпили.
Молча ели. Грошеву не придумывались вопросы, Юна тоже ни о чем не спрашивала. А могла бы: все-таки перед ней незнакомый человек, с которым придется быть рядом какое-то время. Чувствовалось, что она к Грошеву совершенно равнодушна, как к случайному попутчику в купе. Равнодушна вообще ко всему сидит над тарелкой, ест, не поглядывая даже по сторонам, а ведь любому человеку бывает любопытно осмотреться в незнакомом месте. И что задумалась о своей доле, тоже незаметно. Просто сидит и ест, потому что есть хочет, вот и все. Удивительно бесцветная девушка.