Душа. Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою.
Мария. И тебе радоваться, милый. Как хорошо, что ты пришёл. Мы тебя ждали.
Душа. Как Ты могла ждать меня, когда я сам не знал своего пути? Пошёл вот по этой тропинке Ноги занесли меня сюда случайно.
Мария. Разве это важно как? Просто ждали и всё. Прежде чем ты был под смоковницей, там, внизу, в начале пути, мой Сын видел тебя. Вот хлеб, он чудный, так все говорят. Он укрепит твоё сердце. Вот вино, выпей, и станет весело.
Неизвестно откуда, видимо из теней, сгустившихся под соснами, появляется столик, на нём кувшин, блюдо с хлебом и какие-то плоды, какие именно издалека не разглядеть.
Душа. Я знаю всё это во сне или в видении. Но как хочется, чтобы было на самом деле!
Мария. А тут всё и есть на самом деле. Возьми, поешь, отпей. Это, наверно, твоя странная одежда мешает тебе поверить. Ты скоро снимешь её, и ангелы дадут тебе новую, белую и чистую, как свет. Немного надо подождать.
Душа. Как я оставлю здесь свою одежду? Там, внизу, стоит автобус, люди Каким я вернусь к ним?
Мария. Не бойся. Тот, кто не верит, не увидит, а тот, кто верит, не удивится.
Душа. Но чистая одежда испачкается. Я разорву её о колючки спуск крутой, заросли густые
Мария. Ты хочешь найти повод, чтобы испугаться. Не бойся. Всё, что здесь, у меня, не испачкается и не разорвётся вовек. И бояться ничего не надо. Я когда-то боялась, я знаю.
Душа. Как одолеть страх?
Мария. Не знаю. Никак. Одолевать значит бороться, а бороться признавать силу врага. У страха нет силы. Просто делай как должен.
Душа. Как Ты сказала ангелу: «Вот я, раба Господня»?
Мария. Да. И И нет. Это были слова. Решение пришло раньше. Не знаю когда. Когда я играла в куклы. Или когда мама Анна кормила меня грудью. Чтобы жить, надо решиться.
Душа. И решение наше вера. Странно: решил, поверил и живу. Что же, вера воздух? Питьё? Пища?
Мария. Да.
Душа. Но все там думают по-другому. Они думают, что вера бумажка, которую подписал. Или переписал, или выбросил. А она то, что едят?
Мария. Да. Вера это еда, которая не приедается, питьё, которое утоляет всякую жажду. То, что даёт нам Отец.
Душа. Удивительно! Я же читал это сегодня, именно сегодня: «И взял я книжку из руки Ангела, и съел её; и она в устах моих была сладка, как мёд; когда же съел её, то горько стало во чреве моём». Как это может быть?
Мария. Поешь этого хлеба и выпей вина.
Душа. И больше ничего?
Мария. И больше ничего.
Из тишины и шевеления сосен вылепляется музыка, как пение далёкого хора. Пространство наполняется светом. Понемногу свет становится приглушённым, вечерним. Теперь мы видим, что возвышение, престол и та, что на престоле, икона, очень большая, гораздо больше человеческого роста. Перед ней фигура в потрёпанных брюках и тёмной рубашке Автор.
Автор оборачивается к нам, продолжает прерванную речь.
И больше ничего
Я ни к чему не нужен. Я, собственно, наг и сир.
Лоб клюёт бессонница. Ночь ничь не видит.
«Отче наш, вдруг говорю, Иже еси
на небесех! Да святится имя Твое, да приидет
царствие Твое» Тут пауза. Часы стоят.
Это был вдох. Наперерез дыханью
врывается: «да будет воля Твоя
яко на небеси и на земли» и выдыхаю.
Я ни с кем никому, в большой квартире, на дне
мёртвого моря-мира, склизко, забиты ставни
выпрашиваю: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь,
а есть не хочу, больно мне, и остави»
Именно так! Ребро поднимает вдох:
«нам долги наша, якоже и мы оставляем
должником нашим» Вечность журчит водой
в трубах они поют, как коммунары перед расстрелом.
«И не введи нас хором гудят за мной
во искушение, но избави»
Утро, всё кончено, тает мой дом ледяной
Пуля летит «от лукавого» и разбиваем.
Вспышка. Дверь. Лестница. Жизнь Магомедов кувшин.
Вот те и ночь! Ну уже не заснётся.
Отче наш! Ты один. Я один.
И ничего больше не.
Не остаётся.
Несколько шагов по водам. Об апостолах
Вонми, небо, и возглаголю,
и воспою Христа,
от Девы плотию пришедшаго.
Откуда берётся имя
У моей бабушки Веры была старшая сестра Анна, и была младшая Елена. Родственники будут сопровождать нас на некоторых участках нашего пути, поэтому познакомимся. Бабушка Вера Александровна, 1900 года рождения; Анна Александровна, моя крёстная (на детском языке Кока), 1898 года рождения; Елена Александровна (на детском тётя Лёля), 1904 года рождения. И были два брата, Павел (1902 года) и самый младший, Николай (1906-го). В их жизни запечатлелась вся русская история двадцатого века: от Порт-Артура до Беловежской пущи, через революции, войны, репрессии и блокады, но об этом не сейчас.
Откуда берётся имя
У моей бабушки Веры была старшая сестра Анна, и была младшая Елена. Родственники будут сопровождать нас на некоторых участках нашего пути, поэтому познакомимся. Бабушка Вера Александровна, 1900 года рождения; Анна Александровна, моя крёстная (на детском языке Кока), 1898 года рождения; Елена Александровна (на детском тётя Лёля), 1904 года рождения. И были два брата, Павел (1902 года) и самый младший, Николай (1906-го). В их жизни запечатлелась вся русская история двадцатого века: от Порт-Артура до Беловежской пущи, через революции, войны, репрессии и блокады, но об этом не сейчас.
Сейчас вот о чём.
Меня крестила Кока.
Как это было, я, естественно, не знаю.
Вот сейчас, рассказывая самому себе собственную жизнь (а это неизбежно, чтобы перейти к теме «Святые и я, грешник»), я вижу, какой она (жизнь) оказалась запутанной. Всегда хотел жить просто, а получалось сложно. Поэтому немного терпения: о сложностях моего крещения.
В то время, когда я родился, крестить человека было не такто легко. На весь Ленинград с его уже почти четырьмя миллионами жителей существовало чуть больше десятка действующих церквей, причём половина кладбищенские. Все они просвечивались насквозь светильниками КГБ. Ходить в церковь, а тем более крестить побаивались. Но в моём случае это не главное. Я изволил телесно родиться на два месяца раньше срока. Стояла холодная, промозглая осень, моя мама простудилась и не доносила меня. А я, едва показав свету своё крохотное тельце, заболел и вполне даже собирался умереть. Так рассказывали очевидцы. Кока, Анна Александровна, когда-то до революции училась в Свято-Владимирской школе при Новодевичьем монастыре. Она хорошо знала молитвы и Писание. Она меня крестила «страха ради смертного», сама, без священника. Точные обстоятельства моего крещения теперь уже не знает никто только Бог. На мои вопросы об этом, которые я, конечно, задавал, став взрослым, все родственники, в том числе и Кока, отвечали уклончиво. Думаю, они просто боялись советской власти и не хотели поддерживать во мне интерес к церковной теме.
Можно засомневаться (и я задумывался над этим): а было ли крещение?
Было.
Вот странно: было же это сочетание людей, времени и действия. А увидеть, рассказать, как было никто никогда не сможет. Как меня держала Кока на руках, погружая в воду за пузико или под мышки? Как наливали в холодную воду кипяток? И было ли мне тепло или холодно? Я плакал? Радовался? Кто стоял рядом? О чём говорили? Где это вообще было дома или в больнице? Никто не узнает никогда. Но это было. И может быть, там, после слова «никогда», вне времени, мне будет дано увидеть и прожить это явление чуда. Когда с тобой происходит нечто самое главное, а ты даже не можешь запомнить, как это происходит.
Это было именно потому, что подтверждено последствиями. Причина главных событий нашей жизни не в прошлом, а в будущем. Я был крещён не потому, что кто-то этого хотел, и не потому, что обстоятельства к этому вели. Ровно наоборот: никто этого не хотел, даже никто и не понимал, что происходит, и обстоятельства вели в противоположную сторону, холодную и пустую. Причина моего крещения в том, что через пять лет после него я услышал про Боженьку, через восемнадцать пришёл к Скоропослушнице, а ещё потом меня осенил Свет, и в двадцать один год я понял, что должен пойти встретить Христа и съесть Вечность на маленькой ложке.
Теперь ещё об одном сложном изгибе моей жизни.
Мне наречено было имя Андрей.
Наверно, при крещении. Этого никто никогда доподлинно не узнает.
Мой отец был поляк. Звали его Анджей то есть Андрей. Его родители, мои дедушка и бабушка, пропали без вести во время войны в кровавом варшавском вихре. Как он, шести-восьмилетний, с младшим братиком Ждиславом, выжил ещё одна из тех историй, которые никто уже не расскажет. Но выжил и после детского дома, после школы был направлен учиться в Советский Союз. В Ленинградском университете познакомился с моей мамой. И вот я родился.
Долго думали, как меня назвать. Мама решила, что назвать по имени отца. В свидетельстве о рождении записали Анджей. Потому что иначе получалось как-то нелепо: Андрей Анджеевич. А когда крестили, нарекли Андреем. И дома всегда звали Андрей, Андрюша.
Только вот во имя какого святого Андрея нарекли неизвестно. Никакого.
И когда я узнал, что у всех крещёных есть святые покровители, то почувствовал, что и мне нужно. Как сиротка, проведавший, что у всех детей есть мама и папа, начинает приискивать себе маму и папу в окружающем мире. Бабушкин брат Павел, дядя Павля, как-то шутливо назвал меня: «Андрей Первозванный». Потом в какой-то книге я увидел красивый крест, и звезду с блестящими камнями, и подпись: «Орден святого Андрея Первозванного».