Если завершить рассказ об этом волнующем событии просто фразой «Я сошёл с пасторского мостка под пение упомянутых гимнов», это было бы неправдой. А полная правда в том, что несмотря на мою предварительную, довольно хладнокровную, работу над составлением моего церковного выступления, я так расчувствовался, что слёзы сначала стали просто душить меня и не давали мне говорить, а потом они просто хлынули ручьём. Еле-еле я дошёл до места в моём «спиче», где молитва должна была быть произнесена по-русски. Тут я попросил мою Татьяну, стоявшую рядом, прочитать молитву. Жена оказалась эмоционально более устойчивой и спокойно справилась с текстом.
Через два часа мы уже пересекли границу между Свазилендом и Южной Африкой и рулили по крутой горной дороге по направлению к столице Северного Трансвааля городу Питерсбургу, где я получил место в хирургическом отделении после успешной сдачи экзаменов в Медицинском Совете ЮАР.
Письма русского буш Хирурга
Пишу для счастья, не для славы,
бумага держит, как магнит,
летит перо, скрипят суставы,
душа мерцает и звенит.
И что сравнится с этим мигом,
когда порыв уже затих
и строки сохнут? Вялый ветер,
нездешний ветер сушит их.
Автобиография
Мне 65 лет Принимаю поздравления!
В своей на зависть блестящей автобиографии Миша Клячкин, в прошлом советский кардиоторакальный хирург и доктор медицинских наук, а ныне американский частнопрактикующий хирург, писал, что его прадедушка, угнетённый российским антисемитизмом по причине своей некрещёности, действительный статский советник, был автором учебника латыни для студентов-медиков.
В очередной эмигрантской перепалке этот гениальный внук гениального деда бросил мне:
Ах, я сейчас расплачусь по поводу твоего пролетарского происхождения!
1. Происхождение
Нда-а-а Мне с этим делом просто не повезло никакого национального угнетения. И даже более того никакой связи с пролетариатом.
Моя мама темноволосая красавица Мария родилась в Астрахани в семье кожевенных дел мастера Василия Хаперского (возможно, «Хоперского» с реки Хопер?). Мой отец, Дмитрий Петрович из семьи мелких торгашей Рындиных села Поим, Чембарского уезда, Пензенской губернии.
Рындиных по Поиму было много, но за семьёй моего отца была закреплена ещё и уличная фамильная кличка «Гусаровы». Не буду строить спекуляций по поводу происхождения официальной фамилии и уличного прозвища семейства моих предков, отмечу только, что они мне по душе: и рынды, и гусары боевой народ.
Вероятно, в силу зова крови своих воинственных пра-пра-пра-мой отец записался в смутные годы гражданской войны в школу красных командиров. Однако русские гусары известны своей доблестью не только на полях сражений, но и в застольях. Именно эта часть наследственного гена порушила отцу блистательную военную карьеру за пьяную драку с сельским священником Дмитрий Петрович Рындин получил свой первый срок.
Голод выгнал мою мать с тремя детьми из Поима на поиски работы в столице. Отец появился позже, после двух отсидок зачал меня, а вскорости был призван в Красную Армию, с которой прошёл всю войну.
С подходом гитлеровских войск к Москве моя героическая мать опять, на этот раз уже с четырьмя детьми, меняет место жительство её отправили в эвакуацию.
Это странное слово вошло в моё детство с большой буквы Эвакуация. Собственно говоря, эвакуацией было просто возвращение матери в Поим, где мои сёстры и брат работали на колхозных полях за голодный паёк. В поисках дополнительного их подкорма моя мать обходила окрестные деревни и сёла с ручной швейной машинкой за плечами, подрабатывая в роли портнихи янихи[4].
Истинный героизм этой женщины я оценил много позже из пьяных рассказов моей тетки Мани:
Мать твоя ради куска хлеба исхаживала многие вёрсты по расквашенным весенним раздопольем дорогам, иногда по пояс в ледяной воде.
Все вышесказанное сведения из устной семейной хроники. А моё самосознание начинается с обрывочных картинок:
в бревенчатом доме у большой русской печи мать вручает мне тарелку с блинами, которые я несу в горницу сидящему на табуретке плачущему сморщенному старичку моему деду;
Мать твоя ради куска хлеба исхаживала многие вёрсты по расквашенным весенним раздопольем дорогам, иногда по пояс в ледяной воде.
Все вышесказанное сведения из устной семейной хроники. А моё самосознание начинается с обрывочных картинок:
в бревенчатом доме у большой русской печи мать вручает мне тарелку с блинами, которые я несу в горницу сидящему на табуретке плачущему сморщенному старичку моему деду;
холодный стальной тамбур железнодорожного вагона возвращение из эвакуации;
дымящая двухконфорочная плита-голландка в большой, на три семьи, комнате барака «Мосжилстроя» Москва (!);
огни салюта и круговерть прожекторов в тёмном небе Победа (!);
появление в дверном проёме комнаты ладного и выбритого мужчины в гимнастёрке и шинелью в руках возвращение отца с войны.
Древнее село Кожухово, стоящее на высоком берегу Москва-реки, было набито различных ведомств бараками и их многонациональными обитателями русскими, цыганами, евреями Наш барачный быт более всего был сходен с описанием поэта-песенника[5] Владимира Высоцкого: « система коридорная на 38 комнаток всего одна уборная».
И мне ничего лучшего не добавить к песенным стихам Высоцкого про наших идолов того времени «воров в законе», про «толковища до кровянки», про то, что наши коридоры закончились «стенками» для некоторых их обитателей. Здесь прошли все мои школьные годы с первыми, вымученными во время классных уроков, стихами, с воспитательным увлечением театром, с первыми жаркими поцелуями.
Любке Хейман я не посвящал и не читал своих ужасных стихов они почему-то доставались Лидии Кисиной, отличнице комсомолке конькобежке и правильной во всех отношениях девочке с плоскими грудью и задом и кривоватыми ногами.
У смуглолицей Любки была головка Кармен, большой улыбчивый рот с морщинками коричневой выкладки губ, горячие пиалообразные груди и обжигающие бедра. В то пору официально благословлялись только бальные танцы, но наши бедра нашли друг друга в танго и фокстроте в пыльных кожуховских дворах, куда эти возбуждающие мелодии свободно изливались из выставленных в окна радиол. После этих уличных танцев мы застревали с Любкой в каком-нибудь тёмном закоулке, где целовались часами.
Наша страсть протекала вполне невинно кроме неограниченного числа поцелуев, мне разрешалось не слишком сильно тискать Любкины груди, ниже пояса руки не допускались. К её бедрам можно было только прижиматься. Таков был регламент тогдашнего возраста. Однако и того вполне хватало для обоюдного ухода в неземное блаженство, когда вся кровь убегала в междуножья, где моя непочатая плоть непрерывно пульсировала и мокрила мне трусики, а мои скромные тестикулы к концу нашего свидания превращались в свинцовой тяжести болезненные яйца.
Так непочатым я и закончил школу. Наши бараки пошли на слом, и мы получили сказочную комнату в коммунальной квартире нового большого дома по Университетскому проспекту, на Ленинских горах. Туалет, ванная с горячей водой, мусоропровод это же почти коммунизм, который и сам, по словам Никиты Сергеевича Хрущёва, был вот-вот на подходе!
Московский международный фестиваль молодежи и студентов 1957 года залечил мои страдания по поводу неудачной попытки пробиться в звёзды советского драматического театра и открыл мне практическую полезность английского языка.
С приближением 1 сентября 1957 я чувствовал себя всё отвратительнее что делать в жизни? Пролетарской романтики хватило только на три месяца трёхсменной работы на автозаводе после ночного выпрессовывания лонжеронов для автомобилей марки «ЗИЛ» сил на стихи уже не оставалось. Стала очевидной необходимость поступления в институт. В какой? И хотя у меня никогда не было проблем с математикой, мозги были настроены на гуманитарный лад. Однако, как показали доклады Хрущёва, история и литература были слишком подвержены политическим веяниям.
Мне показалось, что медицина должна быть политически независима болезни буржуев и пролетариев протекают одинаково во все века. Я бросил завод и сел за учебники.
Конкурс во 2-й медицинский институт Москвы в 1958 году был приличным на одно место претендовали семь абитуриентов. Я сдал на пятерки экзамены по физике, химии и английскому языку, но получил тройку за сочинение всю жизнь страдал плохим знанием русского письменного языка. Однако набранные 18 баллов были вполне приличны на фоне общего уровня знаний абитуриентов.