Радиво! Вот хто! Германец на нас напал. Не сёдня, завтра всех мужиков под гребёнку сгребут и на войну отправют. Вот!
Глухая тишина. Слышны лишь лёгкий ветер в сосне у дороги и кукушка в лесу отсчитывающая кому-то года жизни.
Первый от потрясения оправился Филимон Берзин.
Кузьма Кузьмич, а ты чаем чего-либо не перепутал?
А чего мне пере перепа перепапутывать-то? Чай, ещё не ополоумел! Своими у́хами слышал, как по радиве говорили о войне. Германец, он басурман этакий, Антантой на нас опять пошёл, эт значит, всё по там, как его там сдвинув треух, дед почесал затылок, пытаясь вспомнить, с какой стороны света напал враг. Вспомнил! Прям, взад на нас с запада! Вот!
Это в какой же такой в зад, в жопу что ли, немец нас поцеловал?! выплеснул со смешком Парфён Павлович Пимокатов, председатель лесозаготовительной артели колхоза «Таёжные зори», центральная усадьба которого находилась на удалении двадцати километров от села.
Площадь зашлась смехом.
Вы чего это? громко прокричал Филимон. Народ, охолонитесь! Война! А вам бы всё смешки!
И вновь на площади тишина. Поняли люди, что не до смеха со дня сегодняшнего, пора платки для слёз из сундуков доставать. Война пришла в их дома.
Со всех сторон площади к деду Кузьмичу полетели вопросы. Отвечая на них, он гордо держал голову, насколько позволяла ему его слабо гнувшаяся хрустящая в позвонках шея.
Ерапланы таковали нас в за с запада, вот. Сам слышал, народ сказывал, что с огнём они ерапланы, всё едино как драконы, и в лапах у них бочки с карасином. Бочки те бросают на землю и всё синим пламенем горит. А ещё строчат, прям, зараз кучами пуль, не одной пулькой, а сразу по сто штук с дула. И ружьев таких мильён у басурманов германских. Ещё, сказывали, всякие там у германца машины с бронёй, как у лыцарей, только большие они и на гусеницах, как тракторы наши и называются они танки.
Ты, дед, пошто народ-то пужаешь? строго проговорил Пимокатов.
А ты на меня не кричи! Ишь ты, какой начальник тут выискался! Хто тут тебя такого выбирал? Я, к примеру, за тебя руку не поднимал. Вот и помалкивай, мал ещё старших учить и перебивать. Слухай, когда тебе умные люди правду истинную талдычат!
Ты, что ли тут умный-то выискался? Сморчок старый!
Не сметь оскорблять! Ты ишо под стол пешком ходил, когда я с германцем воевал. Во, смотри! распахнув на груди брезентовую накидку, дед показал всему народу Георгиевский крест.
По площади пролетел шелест слов.
А что? Может быть взаправду война?
Радива-то у нас нет!
Верьте больше ему, с усмешкой, брешет, как сивый мерин, что с него возьмёшь?
Герой выискался! со злобой.
Вы того Помалкивали бы. Сами небось и пороху не нюхали, а туда же, упрекать героя, охальники Постоянно глотку дерёте, всё-то вам не то и не это! строго проговорил Пимокатов. Это я тебе, Спиридониха, и тебе, Макарыч, говорю. А перед тобой, Пантелеймон Кузьмич, винюсь. Извини, не по злобе, по недомыслию, будь я неладен. Только ежели взаправду война, власти приедут и всё растолкуют, а покуда расходитесь, люди, по домам. Завтра, ежели что, сам в район поеду, проговорил и первый направился с площади в сторону своего двора.
Но ехать не пришлось.
Районные уполномоченные
С первым ещё серым ночным покрывалом, упавшим на таёжную деревеньку, в окно дома Пимокатова кто-то громко постучал и по голосу: «Открывай, Парфён Павлович!» председатель артели узнал служащего районного военкомата Александра Мефодьевича Карпухина.
Видно и взаправду беда пришла в наш дом, подумал Парфён Павлович, снимая с двери брус, запирающий дом от непрошеных гостей. За так просто по ночам высокие начальники не разъезжают.
Лет двадцать назад зима пришла на Алтай в сентябре, и октябрь вдарил крепкими морозами за тридцать градусов при малоснежье. Снег лёг на землю только в середине декабря, а до того земля в тайге сияла серыми проплешинами, отвердевшими к началу зимы до крепости гранита. Птицы на лету замерзали, медведи не успели нагулять жир и не ушли в спячку, худо зверю пришлось в тайге, не сладко и людям в деревнях и городах алтайских. В деревни повадились медведи, заходили в подворья селян, в сараях крушили всё подряд, проникали даже в сени, запоры-то никто не ставил, с тех пор все стали закрывать свои дома на крепкие засовы.
Так-то оно спокойше будет, говорили люди. А ежели кому из человеков приспичит, то постучит в дверь али в окно, чай, руки не отвалятся!
В дом вошли Карпухин и незнакомый Пимокатову человек, представившийся заместителем начальника районного отдела партии, какого именно Парфён Павлович не разобрал. Тот сходу, не дав хозяину дома раскрыть даже рот, строго проговорил: «Собери людей, нужно срочно довести до них постановление нашего советского правительства и лично товарища Сталина! И никаких отговорок, увидев недоумённый взгляд хозяина дома. Время не терпит. Завтра нам нужно быть ещё в двух сёлах».
Погоди, Иван Иванович. В селе, поди, ещё никто ничего не знает, а мы на председателя сразу наскоком. Объяснить надо всё человеку, чтобы спокойно и без шуму поднял людей. И повернувшись лицом к Пимокатову, сказал. Речь держать будем, Парфён Павлович.
Поднять это не сложно, обстоятельно расставляя каждое слово, ответил Парфён Павлович. Только, где я всех размещу? На площади темень, хоть глаз выколи, а избы большой, чтобы всех уместить, в селе нету.
А ты меньше разговаривай и выполняй, что тебе сказано! грубо ответил уполномоченный от районной партии.
Через полчаса всё село стояло на сельской площади.
Поднимая селян, Парфён Павлович говорил, что прибыли важные начальники из района и хотят держать перед ними речь.
Другого времени не нашли, ворчали одни, как по ночам шастать, как волки.
С лампой карасиновой выходить, али как? спрашивали другие. Темень, ноги можно переломать.
А это как хочешь, отвечал председатель артели и шёл к следующему дому.
Вскоре безмолвная толпа людей стояла на сельской площади, в центре её. Рядом с грозными посланцами района, невиданными селянами никогда в их отдалённом от района месте, одиноко мерцал бледный огонек. В полной тишине и в кромешной темноте, в хмуром небе не было луны, и не светили даже звёзды, люди слушали надрывную речь уполномоченного районного комитета партии.
война, товарищи! 22 июня фашистская Германия напала на нашу страну Союз Советских Социалистических республик! Товарищи, я не вижу ваших лиц, мне видны лишь ваши силуэты, и вы не видите моего лица, но я не безмолвен, как не безмолвен сегодня весь наш советский народ Сегодня мы говорим всему миру и фашистам, напавшим на нашу страну, нас не победить! Мы уничтожим фашистскую гидру в её же логове!..
После партийного руководителя перед селянами выступил представитель районного военкомата. Он призывал людей к спокойствию и порядку, который никто не нарушал, но так было принято в выступлениях начальников всех рангов, призывать и требовать. В конце своей речи он приказал всем мужчинам в возрасте от семнадцати до шестидесяти лет прибыть в районный военкомат.
Времени вам даю, как бы, ровно двое суток. Послезавтра, как бы, быть на месте, в призывном пункте, как бы. С собой иметь, как бы, недельный запас продуктов, в заключение сказал он и сглотнул твёрдый комок, застрявший в горле от «сухой» речи.
После речей приезжего начальства в центр площади вышел Парфён Павлович.
Может быть, кто-нибудь хочет высказаться, казать, значит, чего-нибудь, товарищи односельчане? обратился он в темноту.
А что тут говорить?! Итак всё ясно! О войне нам обсказал всё доходчиво Кузьмич.
И стоило ради этого народ тревожить.
Понаехали, продыху от вас нет, начальничков!
Неслось со всех сторон площади. Темно, поди узнай, кто говорит, не страшно. Можно и кулаком погрозить ненавистным начальникам.
Народ смелый, кричит из темноты или из-за угла, когда не видно его, а на свету молчит, знает, чем грозный кулак власти пахнет, нюхал его и нюхает до сих пор.
В тишине пронёсся всем знаковый голос.
Ну, напал немец, ну и что? Мы народ русский, пужаный, быстро сломаем ему хребет. Дурак, немец! Вот чё я вам скажу! Получит в жопу пинка крепкого!
Верно говоришь, Макарыч, напыжившись, проговорил Пимен Фролов, молчаливый мужичок, из которого и в доброе время невозможно было выдавить слово. А тут темно, вот и разговорился, три слова сказал.
С карасинчиком, пинка-то! бойко проговорила Спиридониха
Не-е-е, со скипидарчиком! поправил её разговорившийся Пимен.
По площади пролетел задорный смех.
Драпать будет до своей неметчины, аж пятки сверкать будут! Разнёсся победный выкрик. Это кто-то из молодёжи решил поднять боевой дух сельчан своим бойким, звонким голосом.