Фрейд оставляет открытым вопрос о развитии и пересечении во времени двух тенденций или двух психических сил Я, стремящегося к удовольствию, и Я, стремящегося к реальности. Ответ на этот вопрос прояснил бы, почему невроз приобретает окончательную форму в определенный момент времени (учитывая, конечно, что предпосылки для его развития появляются гораздо раньше).
В 1914 году, в работе «Воспоминание, повторение, проработка» Фрейд подробно освещает важнейшую для психической реальности тему повторения. Это краткая работа, но предваряющая фундаментальный труд «По ту сторону принципа удовольствия» и содержащая в себе ключевые идеи:
цель анализа устранение изъянов в воспоминаниях
забывание имеет разные формы; это как тотальная амнезия (прежде всего, детская), так и «разобщение связей, непонимание последствий и изолирование воспоминаний» [43]; то есть воспоминания теряют свой смысл, будучи вырванными из контекста
навязчивое воспроизведение препятствует лечению, так как заменяет собой вспоминание забытого; с другой стороны, оно и есть особый «способ вспоминать»
навязчивое воспроизведение проявляется и в отношении к аналитику (является частью трансфера)
стремление пациента «действовать, вместо того чтобы вспоминать» может быть опасным в процессе лечения, приводя к опасности для здоровья или для жизни
допущение трансфера, анализ сопротивления и его проработка помогают избавиться от навязчивого повторения, «отреагировав» тот аффект, который лежал в основе вытесненного материала.
В статье «Бессознательное» 1915 года наиболее ярко и отчетливо звучит мысль о том, что в бессознательном (или, иными словами, в системе Ubw) нет времени: процессы, происходящие там, никак не меняются с течением времени и вообще не имеют никакой связи с временной последовательностью. Система же Vbw (предсознательное) занята, помимо других задач, тем, что располагает представления во временном порядке.
«Печаль и меланхолия», 1916 год: Фрейд рассуждает об утраченном объекте, об объекте, который умер в реальном мире, или же «умер» для психики конкретного индивида, то есть утрачен в качестве объекта любви. Здесь можно говорить о том, что для бессознательного метафорическая смерть мало чем отличается от смерти реальной; в обоих случаях объект утерян, и психика будет предпринимать различные уловки, чтобы пережить эту потерю. С другой стороны, если в бессознательном нет представления о времени, там не может быть и представления о смерти, потере; значит, речь идет о какой-то еще инстанции, связанной с сознанием. А с другой стороны, «умерший» в реальности объект может прекрасно остаться существовать в бессознательном, и время может никак не влиять на его существование в таком качестве.
Самое удивительное в случае меланхолии в том, что непонятно, что именно утрачено; этого не помнит сам пациент, и это не может точно установить аналитик. Соответственно здесь всегда играет некую роль амнезия: либо на сам потерянный объект, либо на причину его особой ценности.
В связи с этой работой Фрейда важно подчеркнуть и другое: впервые на первый план выходит не бессознательное, не влечения, не какие-либо еще субъективные феномены, а объект, или шире Другой. Андре Грин постулирует в этой связи вопрос: в какой степени связаны объект и время? В случае с меланхолией это достаточно понятно: потеря объекта побуждает меланхолика вернуться к «орально-канибалистической» (по выражению Абрахама) фиксации: поглощению, инкорпорированию воображаемого объекта внутри психики; это глубокая регрессия. В целом же вопрос соотношения объекта и времени субъекта, времени субъекта и времени Другого отдельная тема, которая будет еще многократно поднята разными психоаналитиками и с разных ракурсов.
1920, «По ту сторону принципа удовольствия»: в этой работе Фрейд отходит от более ранней модели влечений, предполагавшей, что в человеке идет борьба между сексуальными влечениями и влечением к самосохранению. Навязчивое повторение, детскую игру с бесконечно повторяющимися сюжетами, явления переноса сложно объяснить исходя из той первой модели. Что заставляет психику постоянно обращаться к таким переживаниям, которые не имеют очевидного отношения ни к удовольствию, ни к самосохранению? Для объяснения этого механизма нужно предположить некую психическую силу, противоположную и удовольствию, и самосохранению: это влечение к смерти. Конечно, влечение к смерти не нужно понимать узко, как стремление к небытию или разрушению; скорее, это стремление к покою, комфорту, неизменности в противоположность беспокойству и развитию: это «выражение инертности, свойственной органической жизни» [46, с. 261]. Травматическое переживание, не будучи переработанным, усвоенным, не превратившись в воспоминание, постоянно будоражит психику, порождая поток несвязанной психической энергии; такой поток, в свою очередь, выливается в действия повторяющиеся и с виду бессмысленные, так как они приносят субъекту страдания.
1920, «По ту сторону принципа удовольствия»: в этой работе Фрейд отходит от более ранней модели влечений, предполагавшей, что в человеке идет борьба между сексуальными влечениями и влечением к самосохранению. Навязчивое повторение, детскую игру с бесконечно повторяющимися сюжетами, явления переноса сложно объяснить исходя из той первой модели. Что заставляет психику постоянно обращаться к таким переживаниям, которые не имеют очевидного отношения ни к удовольствию, ни к самосохранению? Для объяснения этого механизма нужно предположить некую психическую силу, противоположную и удовольствию, и самосохранению: это влечение к смерти. Конечно, влечение к смерти не нужно понимать узко, как стремление к небытию или разрушению; скорее, это стремление к покою, комфорту, неизменности в противоположность беспокойству и развитию: это «выражение инертности, свойственной органической жизни» [46, с. 261]. Травматическое переживание, не будучи переработанным, усвоенным, не превратившись в воспоминание, постоянно будоражит психику, порождая поток несвязанной психической энергии; такой поток, в свою очередь, выливается в действия повторяющиеся и с виду бессмысленные, так как они приносят субъекту страдания.
Итак, в том, что касается концепции времени, в этой работе Фрейда есть 2 фундаментальные темы: дальнейшее исследование травмы и навязчивого повторения, которое в целом находится в русле более ранних работ; и принципиально новая тема, более глобальная и отчасти даже философская: человеческий путь как дуализм жизни и смерти, причем они являются неразрывными и зачастую участвуют вместе в одних и тех же процессах.
Наконец, еще одна значимая работа, в которой есть рассуждения о психическом времени, это «Я и Оно» (1923 год). Здесь вновь идет речь об объектных отношениях, о том, что Я «содержит историю объектных выборов» [49, с. 318]; причем наиболее значимы те идентификации с объектами, которые происходили в самые ранние годы, а самая значимая из них идентификация с «отцом в личное доисторическое время» [49, с. 320]. Именно из этой первой идентификации формируются Идеал Я и позже Сверх-Я; в которых, по мнению Фрейда, оказывается отражено не только родительское влияние, но и универсальные черты, свойственные человеку как виду.
Концепция психического времени по Фрейду представляется наиболее полной и достоверной из всех моделей; тем более что многие психоаналитики не уделяли этому вопросу подробного внимания и оставляли в наследие лишь некоторые ремарки или дополнения, а не целостные временные модели. Поэтому в данной работе не будет подробного анализа альтернативных точек зрения; будет дан краткий обзор основных персоналий, оппозиционных Фрейду или добавивших важные нюансы в психоаналитический взгляд на психическое время.
Характеристика психического времени: альтернативные точки зрения и современные воззрения
Современник Фрейда Отто Ранк предложил концепцию «травмы рождения»: есть одно-единственное по-настоящему травматическое событие в истории страдающего индивида, из него следуют последующие неврозы и внутренние конфликты; и это событие рождение на свет. Комфорт пребывания в материнской утробе остается привлекательным для человека, так что в течение жизни он разрывается между желанием вернуться в то блаженное состояние и страхом заново пережить травму. Эта концепция сразу встретила активную критику со стороны З. Фрейда.
Британская психоаналитик Мелани Кляйн, основоположница целого психоаналитического направления, разработала принципиально новую концепцию младенческого психического развития и его этапов: она предположила, что эти этапы не сменяют друг друга хронологически, а являются базовыми, присутствующими с момента рождения. Это параноидно-шизоидная и депрессивная позиции (впрочем, они могут быть названы «этапами» с большой натяжкой, так как не привязаны к хронологической линии времени и могут активизироваться в любом возрасте, сменяя друг друга). Эта схема предполагает также очень раннее формирование Супер-Эго (причем у младенца оно обычно бывает излишне ригидным и садистическим) и весьма ранние проявления Эдипова комплекса. Ее упрекали и продолжают упрекать за спекулятивность этих теорий, невозможность их с точностью подтвердить или опровергнуть; действительно, когда речь идет о ребенке довербального возраста, трактовка его игр и поведения по умолчанию носит характер гипотезы; также не все психоаналитики разделяют генерализацию, обобщение младенческого опыта, уверенность в том, что всем младенцам свойственны примерно одинаковые страхи и фантазии.