Воскликнул я: Господь мой! Ведь и у меня были красавцы-сыновья, подобные сему всаднику. Ни одного не осталось в живых. Кто закроет глаза старику, кто наследует плоды трудов?
Услыхал юноша мой плач, слез с коня, обнял меня старика за плечи и говорит проникновенные слова: Перед тобой тот, чье сердце устремится к сердцу Тамар, внучки твоей. А захочешь вернуться в родные края спасу тебя, приведу в милый твоему сердцу Сион, где сияет свет Господа.
Я спросил, как зовут его, откуда родом и кто отец его, и уклончив был ответ: Скажу и не поймешь меня, а со временем все узнаешь. Тут показал мне юноша знакомое кольцо, что когда-то я дал Тирце для малютки Тамар. Этот знак верности я получил от Тамар, той, что всех на свете для меня дороже, сказал он и указал на кольцо. Услыхал я эти слова, затрепетало сердце, и я проснулся.
Сладок был сон для истерзанной несчастьями и бедами души. Я воздел очи к ночному небу. Блеск светил пробивается сквозь тьму, что окутала землю. Я воззвал к Богу: Господь, снова пошли мне сон, пусть яркими звездами рассеет он мрак в моем сердце!
Я вновь уснул, и другой сон сошел ко мне. Вот сижу я в вашем доме, дорогие Иядидья и Тирца. Богатые покои, стены все в узорах из слоновой кости. Прекрасный юноша передо мной, а по правую руку его стоит Тамар, наряженная невестой. Надеты на ней драгоценные украшения и платье отделано чудесным тонким кружевом, и вся она совершенство красоты. А вы, дети мои, смотрите на жениха и невесту, и печать всего земного счастья лежит на ваших лицах.
И только юноша оборотился ко мне и приготовился говорить, как разбудил меня грозный голос, прорычал кто-то в самое ухо: Хватит спать, рассвело уж, прочь ступай! Встал, пошел со всеми. На сердце горько, и в душе пустота. Чудный сон нейдет из головы. Нашел человека, толкующего сны, и тот сказал, что не пустое это видение, и уверил меня, что настанет день, и не во сне, а наяву придет прекрасный юноша, полюбит Тамар, спасет меня из вражьих когтей и наследует мое богатство. А вы, дети мои, не забывайте этот сон. На этом кончаю, и мир вам, дорогие Тирца, Иядидья и Тамар.
Иядидья прочитал письмо, и слезы навернулись ему на глаза, и Тирца плачет. Тут Зимри с утешением: Не жалуйтесь на шипы у розы, радуйтесь, что есть роза среди шипов. Рано оплакиваете Хананеля. Полегчало у него на сердце, как вырвался из трехлетней вражьей осады уж поверьте мне. Да и не один он в Ашуре, а среди своих. Сны, что видел на берегу реки Квар, для него великое утешение, и мысли его о вас, и верит он, что все сбудется.
Зимри и Иядидья
Иядидья заметил, читая письмо, как Тирца все поглядывала на Азрикама. А как кончил читать, попросил отрока удалиться.
Благородная моя Тирца, обратился к жене Иядидья, не верь снам, хоть утешают они твоего отца в беде. Не сличай привидевшийся образ с нашим Азрикамом и не горюй о том, что тот статный и с черными кудрями, а этот невысок и простоволос. Не отвращай сердце Тамар от Азрикама. Помни, я заключил нерушимый союз с другом своим воеводой Иорамом, и робкая соломинка мечты не переломит крепкий ствол жизни.
А что, если Наама родила сына, и он примет с годами облик юноши, что явился отцу во сне? возразила Тирца.
Пусть так. Да ведь она пошла за полюбовником. Кто сведет пятно материнского позора, приставшее к сыну? Всякий крикнет ему: Ты дитя порока, порождение блуда! А вернется Иорам и выгонит его прочь, утоляя ревность. Впрочем, к чему болтать о пустом? Ясно, как день, что Наама вновь не появится там, где на нее пальцами станут показывать, вслед свистеть, и где рано или поздно меч правосудия опустится ей на шею. Прошу тебя, благородная Тирца, не упоминай более имени недостойной, дабы не срамить дом Иорама, горячо сказал Иядидья.
В Сионе Иядидья был известен, как муж чистый перед Богом и сердечный с людьми. Не взглянувши на человека, не судил о нем, а если видел перед собой честные глаза, то знал наверняка: это непорочная душа стоит перед ним. И увеличивалось число тех, кто в доверии у него, и все они скромного вида. Нечего удивляться, что и Зимри, прямым и ясным своим взором, подкрепленным напутствием главного коэна, склонил к себе сердце Иядидьи.
Вот тебе моя рука и мое доверие, Зимри! Отныне ты мой домоправитель, торжественно провозгласил Иядидья. Сделать поспешно что камень бросить: попробуй, верни назад! подумал Зимри, но сказал другое.
И голова и руки мои к твоим услугам, господин, отчеканил Зимри в ответ.
И голова и руки мои к твоим услугам, господин, отчеканил Зимри в ответ.
Говоря по правде, голову и руки свои Зимри сроду ни к какой работе не прикладывал, а все искал, как бы половчее обмануть и получше нажиться. Оттого опасался сперва, не вышла бы наружу его история. Главное же, все прислушивался и присматривался к тому, что говорят и делают в доме, его приютившем. А утаенную от Иядидьи печать к письму Хананеля, хранил, как зеницу ока, и все говорил: Печать эта мой новый тайный идол. Придет время, и сослужит службу.
Негодный Азрикам
Азрикаму, юному отроку, десять лет, и живет он в доме Иядидьи и Тирцы. Он не дружен с хозяйскими детьми Тамар и Тейманом. Каверзы замышлять горазд и все поколотить норовит брата и сестру. Иядидья и Тирца своих жалеют, а за чужого им досадно и тревожно. Яблоко от яблони близко падает. У Хагит раздоры да брань на уме были, таков и сын ее растет, думает Тирца.
Добрые Тамар и Тейман не любили пакостника и драчуна Азрикама. Сей отрок чужд и враждебен моему дому, думает Иядидья, удалю его до поры до времени, пусть воспитуется в поместье отца своего. Не хочу, чтобы теснил моих деток. И, наверное, если отделить его, то доброе сердце Тамар с годами забудет детские обиды и не ожесточится к нареченному. Иядидья призвал Ахана, домоуправителя Иорама, и просил его забрать к себе Азрикама и беречь дитя, как зеницу ока, и пестовать его, а лишь по субботам и праздникам возвращать домой. Ахан подчинился, ликуя втайне, а Иядидья весьма оценил сей поступок и поставил его в заслугу Ахану.
Азрикам в доме Иорама все тот же колючий терновник. Он рос, и с ним росла его неприглядность. А Тамар с годами становилась все прелестней, и красота и душа ее расцветали. Как разнились они меж собой! Азрикам со слугами жесток, и с людьми скуп, и даже нищему не подаст. Тамар, само милосердие, любезна всем домочадцам, и сердце ее болит болью бедняка, покуда не поможет тому. Азрикам бахвалится богатством и знатностью своего рода, а якшаться с юношами низкого звания почитает за постыдное. Скромная Тамар не чурается девушек из неродовитых семей и со всеми проста и добра. Лицом и сложением Азрикам похож на грубую деревянную статую, которую неумелый скульптор покрыл золотом, чтобы скрыть худую работу. А знатность Тамар словно драгоценное обрамление алмаза ничего не скрывает и даже не украшает, а лишь оттеняет чудо сияющих граней.
Азрикаму шестнадцать лет, и он мал ростом, лицо веснушчатое и в рытвинах, и голова с волосами соломенного цвета неуклюже возвышается над широкими плечами. Тонка и стройна, как пальма, шестнадцатилетняя Тамар. Совершенна красота ее и благороден нрав. Всякий, кто видит ее не в силах глаз оторвать. Иядидья и Тирца, любуются на свое чадо, и сердца родителей ликуют.
Излишни слова решительно и во всем противоположны Азрикам и Тамар, и ничто в мире их не роднит. Лишь в голове Иядидьи нерушима эта связь, как нерушим союз его с Иорамом. А скольким достойным отцам, озабоченным женитьбой сыновей, он отказал! Тот, у кого на уме и на языке одни лишь белые кони в яблоках, тот и во сне видит белых коней в яблоках.
Зимри и Азрикам
Письмо Хананеля хранилось в комоде у Тирцы. Как-то раз, Тамар, уже девица, наряжалась в материнских покоях, и увидала письмо и прочла его. И чудный дедов сон вскружил голову Тамар. Все стоит у нее перед глазами статная фигура с мечом и в шлеме. И вот уж не деду, а внучке снится, что она невеста прекрасного всадника. И сколь любила она того юношу в своих снах, столь отвращал ее Азрикам наяву. Увидит его и содрогнется.
Азрикам не слеп. Вот призвал он к себе Зимри.
Это по твоей вине, любезный, избегает меня Тамар, и враждою полны глаза ее. Все снится ей черноволосый красавец, который и на свет не родился, небыль пустая. Письмо, тобой привезенное, яд, деготь, что чернит мой лик в голове девицы. А теперь потрудись-ка расположить ко мне Тамар. И сделай это незаметно, тонко, с умом. Я щедро тебя награжу, все получишь, сказал Азрикам.
А я знаю, что Тамар тебе дороже всех богатств мира, и знаю также, что не завоюешь ты ее любовь ни за какие сокровища. Здесь лукавство требуется, мой юный господин! Но я не пущу в ход свою хитрость и уловки, на которые горазд, покуда не уверюсь всей душой, что ждет меня достойная награда. А пока дай мне три дня на размышление: дело не простое, ответил Зимри.
Миновали три дня.
Что надумал? вопрошает Азрикам.