В завершение нашего обзора скажем еще несколько слов о том, какое место уготовано совершенству в нынешней «ситуации постмодерна». Сегодня, как пишет Р. Тарнас, «начинают особенно цениться пластичность и постоянное изменение действительности и знания, отдается предпочтение конкретному опыту перед застывшими отвлеченными принципами, появляется убеждение в том, что ни одна априорная система мысли не должна тяготеть над воззрениями или исследованиями человека. Становится общепринятым, что человеческое познание субъективно определяется множеством факторов; что объективная сущность, или вещь-в-себе, недоступна и не позволяет делать о себе никаких утверждений и что ценность всех истин и представлений должно постоянно подвергать непосредственной проверке. Критический поиск вынужден смиряться с неоднозначностью и множественностью, а обретенное решение в любом случае будет знанием скорее относительным и подверженным ошибкам, чем абсолютным или определенным» (Тарнас, 1995, с. 336). Очевидно, что для постмодернизма не существует совершенства, поскольку не существует объективной истины (ибо истина без сомнения порождает фанатизм).
В то же время, важность субъекта познания для постмодернизма позволяет говорить о некоторой возможности совершенства. По мысли Жоржа Батая, самосознание как самодостоверное знание делает человека совершенным или абсолютным. Я отождествляет себя с Богом, и человек, достигнув собственного предела, становится завершающим знанием, совпадает с ним: «Познание ни в чем не отличается от меня: я это оно, и я есть существование» (Батай, 1994, с. 242). Так картезианское cogito получает свое логичное завершение в постмодернистском солипсизме.
Впрочем, сам постмодернизм не представляет собой целостного мировоззрения, и классическим представлениям о совершенстве может быть также отведено определенное место в современной культуре (ведь здание постмодернизма возводится не из нового материала, но из обломков идей и смыслов предшествующих культурных эпох). Возможно, следует говорить о совершенстве динамическом, изменчивом (что для классического, «статичного» понятия совершенства было невозможно). Чем более изменчива вещь или идея, чем больше она дает возможностей для неожиданных интерпретаций, в конце концов, чем больший на нее спрос (или мода) тем она совершеннее. И если для Фомы Аквинского совершенство Бога означало Его простоту, то для постмодерниста совершенство нынешнего безбожного мира заключается именно в его сложности. Но, наверное, не следует одним словом называть принципиально противоположные явления, поэтому вопрос о месте совершенства в культуре постмодерна оставим открытым.
Мы вкратце проследили историю становления понятия совершенства и совершенного. Но представление о нем дано нам скорее в образах, нежели в понятиях. В следующей главе мы будем говорить о том, как складывались и развивались образы совершенного, идеального человека, как потом они, подобно Тени из пьесы Е. Шварца, попытались подчинить себе человека их создателя.
Глава 2. «В человеке должно быть все прекрасно»: прокрустово ложе совершенства
Я действительности нашей не вижу.
Я не знаю нашего века,
Родину я ненавижу
Я люблю идеал человека.
Совершенство всегда совершенство кого-либо или чего-либо. Абстрактное совершенство еще труднее представить себе, нежели свободу или игру как таковую. Однако простое перечисление образов совершенства было бы подобно ставшим знаменитыми благодаря Х.Л. Борхесу китайским энциклопедиям, где в классификации мирно уживались животные, «только что появившиеся на свет», «покрытые шерстью» и «нарисованные верблюжьей кисточкой на холсте».
Универсальная, аксиологическая основа совершенства связывает его с другими «вечными ценностями», но констелляции красоты, истины, добра, полноты, справедливости, многообразия, любви, порядка, игры исторически и культурно обусловлены. Такая из «вечных» ценностей, как справедливость, во многих философско-эстетических концепциях оказывается внеположной совершенству. Другие определенно ближе: полнота, красота, истина (см. напр.: Tsanov, 1940). Игра также может быть совершенна своей «возвышенной бесцельностью».
Игорь Ефимов в эссе «Солженицын читает Бродского» проницательно отметил, что человеку свойственно и утешительно думать, что высокие порывы (к разумному, к прекрасному, к доброму, к высокому) никогда не могут вступить в противоборство друг с другом.
Глава 2. «В человеке должно быть все прекрасно»: прокрустово ложе совершенства
Я действительности нашей не вижу.
Я не знаю нашего века,
Родину я ненавижу
Я люблю идеал человека.
Совершенство всегда совершенство кого-либо или чего-либо. Абстрактное совершенство еще труднее представить себе, нежели свободу или игру как таковую. Однако простое перечисление образов совершенства было бы подобно ставшим знаменитыми благодаря Х.Л. Борхесу китайским энциклопедиям, где в классификации мирно уживались животные, «только что появившиеся на свет», «покрытые шерстью» и «нарисованные верблюжьей кисточкой на холсте».
Универсальная, аксиологическая основа совершенства связывает его с другими «вечными ценностями», но констелляции красоты, истины, добра, полноты, справедливости, многообразия, любви, порядка, игры исторически и культурно обусловлены. Такая из «вечных» ценностей, как справедливость, во многих философско-эстетических концепциях оказывается внеположной совершенству. Другие определенно ближе: полнота, красота, истина (см. напр.: Tsanov, 1940). Игра также может быть совершенна своей «возвышенной бесцельностью».
Игорь Ефимов в эссе «Солженицын читает Бродского» проницательно отметил, что человеку свойственно и утешительно думать, что высокие порывы (к разумному, к прекрасному, к доброму, к высокому) никогда не могут вступить в противоборство друг с другом.
«Увы, история духовной жизни показывает нам, что это не так.
Что Прекрасное сплошь да рядом отказывается подчиняться требованиям разумного, доброго, полезного.
Что Высокое может требовать от нас недоброго («Оставь отца и мать своих»).
Что культ Разумного приводил к Робеспьеру и Ленину» (Ефимов, 2003, с. 409).
Но совершенное, существуя в напряженном пространстве противоречий между «вечными ценностями», нередко граничит не только с одной из «бытийных», универсальных ценностей, но и с ее противоположностью. Так, соседство совершенства и истины нет необходимости эксплицировать. Но вот примечательное свидетельство проявления совершенства в обманчивости, кажимости, лживости: «Женщины самые непостоянные среди двуногих, но даже из них мало кто сравнится в непостоянстве с кошками. Кошки лживы. Они обманчивы, как обманчиво совершенство. Никакое другое существо не двигается с такой совершенной грацией. Только мертвые могут быть так раскованны» (Старджен, 1992, с. 309).
В одном из апокрифических Евангелий (Евангелие от Филиппа) содержится своего рода объяснение этой противоречивой отнесенности совершенства: «Невозможно, чтобы некто видел что-либо из вечного, если он не станет подобным этому. В истине не так, как с человеком, который в мире: этот видит солнце, хотя он не солнце, и он видит небо, землю и другие предметы, не будучи всем этим» (Апокрифические Евангелия, 2000, с. 242).
Совершенство граничит с неотмирной истиной, и там нет места лжи и лживости; но в пределах человеческого мира совершенным может оказаться и такое начисто лишенное признаков близости к истине существо, как кошка. Или женщина: в тех же апокрифических Евангелиях, на сей раз от Фомы, есть эпизод, когда «Симон Петр сказал им: Пусть Мария уйдет от нас, ибо женщины недостойны жизни. Иисус сказал: Смотрите, я направлю ее, дабы сделать ее мужчиной, чтобы она также стала духом живым, подобным вам, мужчинам. Ибо всякая женщина, которая станет мужчиной, войдет в царствие небесное» (там же, с. 291).
Существует довольно распространенное мнение, что «совершенным может быть все от геометрической фигуры до человека. Мы можем говорить о совершенстве женской красоты или о совершенстве Бога, а также о совершенстве камня, пейзажа, звездного неба, картины или музыкального произведения» (Носоченко, 1999б).
Но могут ли быть совершенными грех, зло, уродство? Уместно ли говорить о совершенстве штампованных десятками тысяч предметов?
На наш взгляд, прилагательное «совершенный» сочетается отнюдь не со всеми существительными, и именно эта сочетаемость показательна в аксиологическом плане. Подчеркнем, не в моральном плане (так, можно говорить о «совершенном преступлении» преступлении, совершенном в соответствии с тщательно разработанным нестандартным планом, исключающем саму возможность улик), а именно в плане взаимосвязи совершенства с другими ценностями и уже через них с предметами, объектами, явлениями. В своем исследовании далее мы и попытаемся эксплицировать эту «сочетаемость» человека с «совершенными» состояниями, отношениями, объектами восприятия.