Через час я уже был в Павлово-на-Оке и стоял возле двухэтажного дома, который был составлен из такого доисторического кирпича, который давно уже изъеден и источен ветром, солнцем и дождем почти до конца и, кажется, рухнуть должен с минуты на минуту. Но тут жил дядя Яша, да и не первый год жил. Он и сейчас сидит в квартире, меня ждет. Он не боится, что дом развалится. Я поднялся на второй этаж по прогнившей и трескучей деревянной лестнице, постоял, выдохнул и позвонил в квартиру, дверь которой была обита траурным старинным черным дерматином, простроченным свежими гвоздиками с выпуклой золотистой шляпкой.
На эти шляпки я любовался минут двадцать. Звонил периодически.
Длинными, короткими, потом вперемежку, даже азбукой Морзе звонил через точку, тире, точку наугад. Азбуку я не знал совсем. Дядя Яша или проверял меня на стойкость и настырность, то есть, на популярные мужские качества, либо мылся в ванной и голым выйти не спешил. То, что он спал, исключалось, поскольку звонок был настолько громким, что мог разбудить не только одного мёртвого. Всё кладбище мог поднять.
Идти мне было всё равно некуда и я решил стоять и звонить. Всё-таки это было каким-никаким, но занятием. Примерно через полчаса дверь неожиданно распахнулась так быстро, что если с той стороны меня хотели бы застрелить, то мгновенно застрелили бы. За ручку двери держался толстый как сеньор Помидор дядька лет пятидесяти, обросший серо-белым волосом до упора. Похожий на него мужик изображен на фото в учебнике по физиологии как пример повышенной волосатости. Живого голого места не было на книжном мужике. А дядя Яша всего-то имел кудрявую хиповую гриву до плеч, бороду почти до пупа и усы, растекающиеся по бороде. Они завивались под молодого барашка в дебрях бороды. И оттого дядя Яша напоминал лицом Робинзона Крузо при теле сеньора Помидора. Мало того: он был в майке и трико, поэтому волосатость свирепствовала и на руках, и на груди. Да, похоже, по всему телу завивались всякие седые с прожилками бывшего цвета волосяные кренделя. Дядя Яша улыбнулся так широко, что я даже испугался. Вполне мог порваться рот или выпасть зубы.
-Захо-оди ! воскликнул он так, будто стоял на столичной сцене и должен были докричаться до задних рядов.
Если разбудил извините! заорал я погромче, потому как дядя Яша вполне мог плохо слышать из-за обилия волос в ушах и над ними. Извините, говорю!
Да ну тебя. Чего го-орланишь? Разбудил о-он, как же! дядя Яша нежно взял меня за ворот рубахи и двумя пальцами аккуратно втянул в квартиру. Я тут как раз киноо смо-отрел п-оо телеку. Не помню как называется. Ноо про-о разведчика нашегоо, кото-роогоо ну просто-о чудоом не раскрыли. Оой, что о-он там тво-орил! На грани хоодил. По-о лезвию Так чтоо не оото-орвешься. Извиняй уж, чтоо пришло-ось ждать..
В квартире у дяди Яши было две комнаты и, само собой, игрушечная вполне кухонька. Одна из комнат использовалась как жильё, другая как склад всего, что можно складывать, вешать, и просто зашвыривать поверх уже наваленного. В жилой комнате стоял дореволюционный кожаный диван с прямой высокой спинкой и пухлыми валиками по бокам. Кожа была прошита ромбиками мягкой проволокой. Раньше он, наверное, стоял в кабинете у какого-нибудь статского советника нижегородской губернии.
В угол дядя Яша поставил такой же старорежимный секретер. Крышка его была откинута и внутри проглядывались несколько книжек, скульптура матроса из чугуна по пояс, круглые часы с римскими цифрами и витыми металлическими стрелками. На крышке лежала книга «Водные пути российских рек» и вразброс располагалась всякая посуда. Тарелки, фарфоровые чашки, серебряные ножи и вилки с ложками. Сбоку от секретера находилась крашеная суриком табуретка. На ней как-то поместился огромный и дорогущий по тем временам цветной телевизор «Рубин», а завершала композицию двурогая антенна с толстым как швартовочный канат шнуром. Больше в квартире не было ничего. На кухне одиноко тосковала газовая плита, украшенная сверху кастрюлей и чайником, закопченным до цвета земли, на которой выжгли всю траву.
Я только начал думать о том, каким образом и в каком положении буду спать, но дядя Яша, похоже, мог считывать чужие мысли. Он сунул руку влево от двери комнаты-склада и вынул по очереди толстый стёганный матрац, простыню желтого цвета, подушку и лоскутовое теплое одеяло.
Я только начал думать о том, каким образом и в каком положении буду спать, но дядя Яша, похоже, мог считывать чужие мысли. Он сунул руку влево от двери комнаты-склада и вынул по очереди толстый стёганный матрац, простыню желтого цвета, подушку и лоскутовое теплое одеяло.
А воот по-од телевизооро-ом и стели, он обозначил пальцем место для матраца. Через тебя мне экран спооко-ойноо видно-о. И ты будешь всё видеть если подушку по-оставишь ребром. Времени уже 22 часа. Надо полягать уже. Вставать раноо. На заре прямоо-таки схо-одим на рыбалку. Рыбо-ой и поозавтракаем. А к девяти по-ойдем к учителю Шапо-ошникоову. О-он тут всё про-о всё знает и поото-ому везде тебя прооведет, по всем музеям и с кем надо по-ознакомит. Считай за день мо-ожешь на целую книжку фактоов нако-овырять.
Нормально, согласился я, кинул матрац под табуретку, потом уложил простыню, подушку ребром, бросил тяжелое как гиря одеяло, снял штаны и кофту-лапшу и залез внутрь этой конструкции, над которой что-то ворковал телевизор. Дядя Яша раза в два быстрее постелил себе на диване, скинул на крышку секретера майку и снял трико, после чего я сел и дурными глазами вперился в его ноги. Точнее в ногу. Вместо второй ноги у дяди Яши почти от бедра был пристёгнут коричневый протез из кожи, дерева, пружинок и ремней с застёжками. Он отстегнул протез любовно, быстро и ловко. Так раздевают женщину крупные специалисты по охмурению этих самых женщин.
А-а! перехватил мой безумный взгляд дядя Яша. Этоо я по пьяне на причале как-тоо по-сво-оему перелезал через перила баржи воо время шварто-овки. Там и к причалу, и к барже шины от грузоовиков крепят, что-обы смягчать касание боорта с причало-ом. Ну, у меня но-ога между шинами и поопала. А баржа ещё двигалась. Врачи поодержали меня три дня на койке. Уко-олы колооли, ноогу щупали. На четвертый день пришли они аж вчетвероом, ещё по-о-о-очереди ноогу потискали и главный ихний сказал, чтоо надо-о резать. Кооро-оче удалять надо ногу. Там все кости перемололо-о. Ничегоо не сделаешь. Ну и оотпилили на друго-ой день. А ты видел, чтооб я хро-омал? Хожу как все. Как ты. Протез мне тут делали, в Павлоовоо. По-отому и хооро-оший протез.
Он мало того, что не хромал. Утром, когда щли на рыбалку на Оку, он меня опережал. И шли мы почти бегом. У нас было 2 удочки, вареная кукуруза и банка с червями, которой дома у дяди Яши не было точно. Зацепил он её по дороге в глубине какого-то куста. Заранее припас. Идти нам надо было километра три. Здоровый человек с двумя полноценными ногами добирался бы примерно полчаса. Мы , по моему, дошли быстрее. А может так показалось мне, потому, что дядя Яша всю дорогу беспрестанно нёс всякую ахинею в основном про хреновую местную навигацию, особенно зимнюю. Но внутри этой темы смог-таки разместить несколькими фрагментами легенду, а, может, правду о том, что он на павловском стадионе 2 раза в неделю гоняет футбольный мяч с докерами. Хотя те пьют водяру похлеще него, но бегают. Потому, наверное, и живые ещё. Набирается три команды и играют навылет. А зимой он с ними же играет в хоккей с мячом на том же поле, которое сами и заливают, сами же и гладят-ровняют в сильные морозы.
Судя по тому, что за разговором мы спустились от его дома к берегу минут за двадцать не врал дядя Яша. Да и лишнего про себя не выдумывал. И мне это понравилось. Как, собственно, и он сам лично.
Устроились мы на утоптанном песке с галькой вперемежку. Место, значит, популярное было. Закинули удочки и уперлись взглядами в поплавки.
Во-от тут, прошипел как змей дядя Яша, наклонясь корпусом ко мне под очень острым углом, прямо здесь водится лещ, плоотва, язь, о-окунь, со-ом, щука и .эта ещёкак её Забыл. Вспоомню, скажу.
За час мы поймали три леща, четыре плотвы и одного окуня. Вот окуня как раз поймал я. А он всё остальное. Смотали удочки, поскольку дядя Яша плюнул в воду и сказал рыбе, что мы уходим, а она чтобы, наоборот, сидела тут, ждала и никуда не сплывала. Потому как мы ещё придем. И мы пошли обратно в гору. Уже помедленнее и молча. Дома, пока жарилась рыба, дядя Яша короткими бросками взгляда смотрел на меня угрюмо, отрывая глаз от сковороды на пару секунд. Видно было, что он хочет что-то произнести, но обдумывает как это получше сделать. Наконец, когда рыба была готова, он принес её на крышку секретера, перекрестился, взял себе леща покрупнее и сказал: Ты, Стасик, жить хо-очешь оостаться в Нижнем?