Всякая устойчивая цепь событий, потенциально несущая минимальную личную угрозу, то и дело обнаруживала особенность инициировать к жизни одну отвратительную склонность КГБ, ФСБ, органов, людей при власти и женщин: надо свои проблемы сделать проблемами других. Зная этот элементарный закон природы, можно уже без труда вывести и все другие основные ее проявления а также делать в меру обобщенные прогнозы на будущее. Признается весьма разумным, математически верным и в высшей степени трезвым, что Москве незачем небольшие владения. Большие владения будут лучше. Они будут платить просто потому, что они есть. И тогда в рабочем активном ассортименте появляются
«приоритеты»7, которые удивительным образом совпадают «с национальными интересами других регионов и национальных единств». Чистым, звонким голосом, кивая в придвинутый поближе микрофон, московский президент будет с половиной континента делиться глубоким удовлетворением и «отрадно сознавать, что республика ставит приоритеты Руссии выше частных, национальных интересов». А президент татарский, республика которого ничего такого не ставила, будет рядом молчать. Москва всегда хорошо знала, когда и где нужно столбить жилку. Надо только успеть точно рассчитать время, когда воспользоваться чужой порядочностью. Чтобы достичь того, чего хочется, надо то, чего хочется, в самый деликатный момент неожиданно представить всем как уже свершившийся факт избитый метод управления людей достаточно обычного ума и, кажется, всех правителей п.н., начиная со Сталина, за исключением разве Ельцина (у последнего не от избытка совестливости, а скорее от недостатка воображения). И тогда сразу же возникает масса ненужных вопросов. Потому что на них можно дать массу содержательных движений подбородком, но невозможно ответить. Когда назревает бестактный вопрос, с какой стати вдруг Каганат должен стал Москве «в федеральный бюджет» отстегивать 54% своих национальных денег, в то время как их ему самому едва хватает, чтобы нормально жить, появляются
«частнособственнические, узкоконфессиональные» интересы. Если кто-то со стороны, ни в чем толком не разобравшись, начнет теряться в догадках, что конкретно Новый Каганат, Горный Алтай или Ханты-Манси будут иметь светлого и хорошего, выиграй московский президент войну против горцев, или что конкретно Новый Каганат, Горный Алтай или Ханты-Мансии потеряют светлого и хорошего, если московского президента с его бесконечными войнами и траншеями трупов по фрагментам выпустят в бессрочный отпуск, то все, имеющие хороший слух, невольно понижают голос, оглядываются через плечо и только теперь начинают отчетливо осознавать, насколько же важным было успеть вывести на орбиту
«сепаратистов», еще до того, как в чьих-то рецепторах зародился и по нервным волокнам побежал первый импульс сомнения, и потом неутомимо повторять, пока континент не начнет понимать, что это плохо.
Московскому президенту удалось это понять раньше других. То, что все делается им сознательно и хорошо представляя конечный результат, говорит отчетливо проглядывающая структура направленного воздействия. И теперь как следствие, уже бабушки начинают вносить свой посильный вклад в нелегкую борьбу с международным терроризмом, заглядывая на ночь себе под кровать. Это могло бы быть весело, если бы не подсказывало продолжение и чем все закончится. Преднамеренная суггестия берет начало с прямого внедрения в сознание специальных т.н. вирусов (формул, произнесенных лицом со статусом авторитета, президентом с нужной мимикой). Как только такое внедрение происходит на уровне популяции (эфирный сигнал на половину континента), формулы-вирусы принимают активную форму как естественная часть сознания.
По взаимодействию между источником подобного внедрения (суггестором) и объектом гетеросуггестии (суггерендом бабушками, заглядывающими под кровать, и всеми остальными) различается устойчивый программный характер таких отношений. Всякая программа всегда безошибочно выделяется по двум показателям: есть то, чего она очень хочет, но о чем не может сказать открыто, и есть то, чего она очень не хочет, но о чем не может сказать вообще. Осталось только попробовать ответить, чего же хочет программа, чего-то все время не хотя?
Всего этого, быть может, я не стал бы писать совсем, занявшись более интересными делами, мне вообще-то нет никакого дела до чьих-то программ, но тот же человек однажды в интервью потрясенным иностранцам достаточно скромно, едва ли не на всю планету признался, что он не занимается «популизмом». Еще бы ему им заниматься когда им уже ничего не решить.
Кто-то сказал, что допустить в отношении чего угодно можно все, что угодно. Если допустить, что дома в самой Москве принимаются падать не на радость интернациональному маньяку, а потому только, что дикие племена горцев исчерпали последние легальные способы объяснить ей наконец, что они не хотят иметь ничего общего с п.н. и не хотят строить у себя их очередной обшарпанный вариант приоритетного концентрационного лагеря, а хотят, в меру своего дикого горного разумения, строить у себя Прибалтику и Арабские Эмираты, то тогда пришлось бы принять, что и театральные заложники могли бы при известных обстоятельствах остаться в живых, а потом, конечно, кто-нибудь бы обязательно не удержался и со всеми вытекающими последствиями предъявил всё президенту, в виде конкретного обвинения, что не будь его победоносной чеченской кампании, все дома бы стояли, как стояли. И «центральным» властям с рядом извинений пришлось задействовать все земли и небеса, чтобы это обвинение так никто и не произнес.8
Тот нарастающий, неподконтрольный шквал ненависти и ужаса был готов обернуться катастрофой для всякого причастного руководства, и следовало немедленно дать ему приемлемое отводящее русло. Это означает следующее: весь процесс был необратим намного раньше. Исходным пунктом здесь послужит то, что не сдающихся горцев рано или поздно должны были определить международными террористами дальше шли лишь необратимые этапы с общим заданным концом. Конечный же вариант этого конца на настоящее время принято деликатно называть «полицейским государством». История русской диктатуры как биология паразитирующих организмов: она не способна меняться. Зная руссиян, можно было предсказать, что никакой второй Прибалтики горцам они не дадут. Зная горцев, можно было предвидеть, что, когда они исчерпают целиком легальные способы защиты, это вряд ли их остановит. Оставался один шаг, чтобы очень легко перенести образ своих взорванных бомбами домов на дома противника. Хорошо известно из сравнительной этологии, как крайне опасно в общении с тем, кто оценивает свободу очень высоко, не оставлять выбора и перекрывать выход. Запертый волк бросается на входящего в клетку не для реализации природной наклонности к агрессии, а потому что ему некуда уйти. Горцев можно ненавидеть, горцев можно жалеть. Природа одарила их мужеством, но видимо, за счет разума. Дома уже не могли не упасть много раньше. Много раньше, с первой мысли горцев о национальной независимости и самоопределении, стране этих домов предстояло пройти поэтапный, механический прообраз будущей государственно-полицейской структуры. Боюсь вновь показаться фаталистом, но с этим вам мало что можно было сделать. Просто здесь дело в приоритетах.
Так земли и небеса были одарены существованием
«террористов», которые от рождения не едят и которые не спят, а лишь поглощены непраздными сомнениями, где бы что-нибудь взорвать, еще не взорванного. Насколько близко сидящий в Москве президент принимает к сердцу все несчастья горцев, показывают полные искренней, надрывной боли слова: «Что сделал с Чеченской республикой Масхадов До чего он довел экономику» На горцев слова не произвели впечатления. Как будто это он бомбил промэнергоцентрали и жилые объекты. Как было бы хорошо, если бы каждый стал смотреть только за собой. Мир, наверное, лишился бы половины своих неприятностей в истории, научившись вовремя выталкивать на заслуженный отдых наиболее убежденных из своих доброжелателей. Мне не раз приходилось слышать, что у горцев какая-то уникальная память на события, имевшие отношения к любому, в ком родственная кровь. То, что обычных жителей забрасывал бомбами не Масхадов, они будут помнить очень долго. Уже легко предвидеть, что конкордат «приоритетных» приложит усилия (в том числе и за счет Каганата), чтобы их память стала короче. Память этих освобожденных явно окажется длиннее, чем того бы хотелось москве. Однако далее в неисчерпаемых особенностях современного мира обнаруживается что-то уже совсем новое. Вскоре выясняется, что для прогрессивных начинаний и эволюционных преобразований уже недостаточно бывает, чтобы твои политические несвязности решали лишь полконтинента, надо их сделать еще проблемой всей планеты. И только в таком случае можно ожидать, что кто-то где-то еще очень не скоро наберется духа встряхнуться и сложить вместе несколько фактов с внятно озвученным обвинением.