Лошадь засопел и откашлялся. Достал из пакета последнюю пивную банку. Скомкал пакет. Встал, выкинул пакет в урну. Вернулся на скамейку, открыл банку, опрокинул содержимое в горло. Закурил. Помахал сигаретой в воздухе, словно пытаясь написать что-то дымом.
Да, убили. Самые лучшие, самые чистые Их всегда убивают
Ты пьяный, что ли? спросил Рыба.
Я-то, конечно, пьяный, кивнул Лошадь. Но если отвести меня сейчас к капельнику и протрезвить, то никакая девочка ни хрена от этого не оживет, так-то. Потому что девочки ни хрена не оживают, когда их убили.
Как убили-то? Елисей стал уже злиться на этот пьяный бред.
Так. Подтащили к окну и вышвырнули на асфальт, голубку, Лошадь шмыгнул носом.
Кто убил? Елисей вдруг подумал, что вот сейчас преступление раскроется, Аглая выйдет от своего психолога и ему, отцу придется как-то перекроить ее картину мира, хотя бред, бред, конечно. Кто убил-то?
Я! Лошадь стукнул себя кулаками по коленкам, отчего из пивной банки в его руке полетели хлопья пены. Я и убил!
Потом Лошадь с трудом поднялся, скомкал в кулаке пивную банку и выбросил в кусты. Не оглядываясь, зашагал прочь. Но метров через десять передумал. Свернул к кустам, расстегнул брюки и в ожидании мочеиспускания воздел руки и закричал небесам:
Я убил голубку!
Глава 6
Высокие дубовые двери института распахнулись, и на пороге появилась Аглая. Ее обнимал за плечи какой-то мужик, немолодой, но по-молодежному модно одетый. На нем были узкие брюки, открывавшие щиколотки, свободный кардиган, пышный шарф, а на голове камуфляжных цветов бейсболка с надписью Wu-Tang Clan. На шаг отставая от них, но что-то нашептывая Аглае на ухо, семенила молоденькая девушка в мусульманской одежде. Платье и хиджаб на ней были розовые и расшитые пайетками. Аглая указала своим спутникам на Елисея и что-то пояснила мусульманке и мужику из «Ву-Танг Клана». Те радостно закивали. Следом за их троицей из дверей повалили еще студенты. И Елисей пошел знакомиться.
Мужик в бейсболке, когда Елисей приблизился и катаракта перестала мешать ему различать лицо, оказался Матвеем Брешко-Брешковским, лучшим, во всяком случае самым известным, психологом, специалистом по подростковому суициду, основателем знаменитого благотворительного фонда «Живи» и прочая и прочая. Администрации института следовало отдать должное пригласили звезду. Елисей много раз слушал его выступления по радио, был подписан на его подкасты, читал несколько интервью с ним и пару раз жертвовал его фонду деньги.
Здравствуйте, Брешко-Брешковский улыбнулся, взял в обе руки руку Елисея и долго не отпускал. Вы папа Аглаи! он не спрашивал, он утверждал. Елисей, можно без отчества? А меня просто Матвей.
Елисей не успевал отвечать.
Это хорошо. Это очень хорошо, что вы с ней рядом. Поверьте мне, я знаю. Я пережил то, что переживает сейчас Глаша. Я был подростком, когда покончил с собой мой старший брат. Это было страшно. И страшней всего было то, что я испытывал острейшую боль, а люди вокруг меня не испытывали никакой боли. Или не испытывали такой боли, какую испытывал я. Кроме горя утраты, я испытывал еще и глубочайшее одиночество. Это страшно.
Елисей, руку которого Брешко-Брешковский все еще удерживал в своих мягких ладонях, оглянулся и увидел, что студенты выстроились полукругом и слушают. И Брешко-Брешковский хорошо говорил.
Представьте себе, я был всеобщим любимцем, мальчиком из хорошей семьи, талантливым, подающим надежды, но в день, когда погиб мой брат, весь мир как будто отвернулся от меня. Мама была сражена горем. Отец покинул семью, не в силах выдержать царившую в доме атмосферу траура. Во дворе, в школе товарищи звали меня играть в веселые игры и совершать шалости. Представляете, каково это быть приглашенным на день рождения к красивой девочке на вторые сутки после похорон брата? Глупость или бестактность с ее стороны? А ведь именно это со мной и произошло. Это было невыносимо. Я оскалился. Я огрызнулся. Я готов был скалиться и огрызаться всегда. Я день ото дня становился все более трудным, все более травмированным и все более несчастным подростком. Если бы тогда рядом со мной не оказалось людей, которые протянули мне руку помощи, не знаю, кем бы я вырос. Я всерьез думаю, что после перенесенной тогда травмы не смог бы стать востребованным и успешным человеком, сломался бы.
Психолог наконец выпустил Елисея, и тот, чтобы ответить хоть как-то, буркнул:
Как тут можно помочь?
Как тут поможешь? Брешко-Брешковский развел руками. Мы с Аглаей говорили о ее потере. Ваша дочь пройдет пять непременных стадий принятия. Отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие собственно. На каждой стадии рядом с Аглаей должен быть кто-то близкий, чтобы помочь ей посмотреть на себя со стороны, отрефлексировать свое состояние, сказать себе: «Я злюсь, потому что прохожу стадию гнева». Таким образом стадия будет зафиксирована и пройдена. Будут пройдены все пять. И настанет время для главного.
Психолог сделал многозначительную паузу и довольно жеманно, как персонаж маньеристской картины, раскинул руки.
Главного? переспросил Елисей.
Главного, да! Брешко-Брешковский воздел перст к небу.
Елисей невольно посмотрел наверх. Там в темнеющем небе летели две вороны. Одна несла в клюве что-то съестное, а другая атаковала удачливую товарку и пыталась добычу отнять.
Главного, да, продолжал Брешко-Брешковский, не опуская перста. Когда человек переживает опыт горя, опыт потери, тут важнее всего не просто измучить себя, но переоценить ценности. Осознать, что главной ценностью в этом мире является человеческая жизнь. И еще осознать, что никто из нас в одиночку не может защитить эту базовую для нас ценность. Вы чем занимаетесь по профессии?
Фармакоэкономикой, отвечал Елисей.
Прекрасно! психолог всплеснул руками. Вам ли не знать, что современные таргетные препараты могут эффективно лечить рак, но мало кому из людей доступны по деньгам.
Это точно, Елисей кивнул.
Почти никто не может спасти свою жизнь самостоятельно. Но все мы вместе можем спасти десятки, сотни, тысячи жизней. Пожертвовать что-то: деньги, время, усилия и мир изменится, мир станет местом, где онкологические пациенты выздоравливают.
Я согласен, кивнул Елисей снова. Но что-то упустил нить. При чем здесь таргетные препараты?
А при том, в голосе психолога слышалось даже некоторое торжество, молодые люди сводят счеты с жизнью, потому что мир вокруг них жесток. Никто из нас в одиночку не может сделать мир более человечным, но если все мы, пережив и осознав свои потери, воспримем череду своих поступков как служение, как миссию, как крестовый поход
Крестовый поход? Елисей покосился на мусульманку, но девушку эта метафора, кажется, не смутила.
Да! Крестовый поход, цель которого стяжать смягчение нравов, вот тогда мир изменится
Бамбук! каркнул у Елисея за спиной пьяный голос.
Простите? Брешко-Брешковский смутился и попытался найти глазами крикуна в стайке студентов, слушавших эту речь об изменении мира и смягчении нравов.
Елисей тоже оглянулся.
Пустой бамбук! это говорил Лошадь, он выбрался из кустов, стоял поодаль, раскачивался на каблуках, запустив руки в карманы, и каркал. Пустой бамбук!
То есть вы называете меня болтуном? Брешко-Брешковский оправился от смущения и бросился в бой. Почему? Вы не хотите, чтобы мир изменился и стал добрее?
Не хочу. Опрокинутое в глотку пиво подействовало на Лошадь как следует. Вы так уже наизменяли мир, что жить невозможно.
Вы против прогресса? усмехнулся психолог.
Я за девочек против мудаков.
Вы хотите меня оскорбить?
Хочу! Потому что девочку убили, а вы несете тут всякую хрень про мир изменился и стал добрее.
Кто убил? Выглядит как типичный суицид.
Я убил, потому что ушел с работы, а если бы я остался, то увидел бы гада. Потому что я за науку.
При чем здесь наука?
При том, что, по науке, никто не может выброситься из окна гостиной, если гостиная пуста и заперта на ключ. А в пятницу в гостиной лопнуло стекло, я вызвал мастера на понедельник и запер гостиную на ключ, и она была пуста, когда я ее запирал. И открыть ее мог только кто-то, у кого есть мастер-ключ. А у девочки не было мастер-ключа, потому что в тот же день утром она забыла ключ в своей комнате, и я сам открывал ей дверь мастер-ключом. Так что я за математику.
При чем здесь математика?
Вы ведь Брешко-Брешковский? Лошадь был хоть и пьян, но Брешко-Брешковскому все же не удавалось перехватить инициативу в этом их уличном диспуте.
Он самый, психолог слегка поклонился.
И ваш фонд вырос?
На порядки! Эта реплика у психолога получилась слегка визгливой. Десять лет назад мы радовались, собрав пятьсот долларов. Теперь собираем пятьдесят миллионов долларов в год.