Бывал Павел Павлович и на транспортёрных галереях. Если стояла сухая погода, то воздух, проходя снизу-вверх, как по тоннелям, поднимал и пыль, кружил её, пусть не всегда приметную глазу, но хорошо улавливаемую материалом.
Если через неделю-другую Шилин не стирал кепочку, то она становилась жёсткой и цветом под стать той породе, что дробила его мельница. После стирки, которую он производил во время купания в душевой, головной убор, высыхая на его же голове, белел, приобретал естественный цвет, хотя внешний вид её при этом не улучшался. Она старела быстрее хозяина. Слишком сложные задачи выпадали на её долю.
И ещё одна особенность наблюдалась за хозяином этого головного убора. Когда кепочка была на голове, Павел Павлович был спокойным и рассудительным. Когда же она по какой-то причине отсутствовала, Шилин впадал или в меланхолию, или в возбуждение. Словно, вместе с ней, с него снимали и череп. Единственное время, когда он с ней ненадолго расставался это на зиму. На два-три месяца её место занимала старая солдатская шапка, которая от многолетней службы от пыли и пота, стала напоминать каску, если не внешне, то по содержанию.
Шилин был простоват и наивен, хотя всегда хотел казаться серьёзным, разумным. Бывал он вспыльчивым, но отходчивым. Через час-другой, это уже прежний человек если кепочка была на месте. Ему шёл пятьдесят шестой год, и он с тоской поговаривал о пенсии. Раньше надеялся, что в пятьдесят пять лет уйдёт, по льготному списку. Как два или три года назад ушёл его товарищ Федя Борисов, машинист шаровых мельниц. И Шилин хотел переквалифицироваться в пастухи к своим козочкам. На даче держал ярку, овцу и двух ягнят. И уж когда выйдет на пенсию развернётся, увеличит поголовье. Сельскохозяйственную программу будет выполнять за себя и за тех, кому она по барабану. Но не получалось. Администрация что-то тянет, не отпускает его на заслуженный отдых.
Павел Павлович сам не курил, и неодобрительно относился к курящим, особенно к женщинам. Принимал это за их распущенность.
Не бабы пошли шалашовки.
В смене хоть и держался особнячком, но Пал Палычу всегда были рады, и чтобы не создавать ему дискомфорт, старались при нём не курить. Опять же женщины.
Мария не курила, и уж по одному этому Шилин к ней благоговел, и при необходимости всегда шёл ей на помощь, иногда и подменял её, если Машу отпускал мастер с работы раньше.
У Маши как раз выдался тот самый случай нужно было обязательно уйти с работы. И тут помощь Палыча, выручка его опять была очень кстати. Она ещё до обеда с ним на эту тему разговор заводила. И он с той же готовностью согласился.
Но, предупредил, без разрешения Филиппа, я не могу тебя отпустить. Я хоть и хороший начальник, но, как видишь, маленький.
Застав в пультовой Нину и Шилина, Маша им обрадовалась. Присутствие единомышленников всегда окрыляет.
Маша спросила:
Филипп не приходил?
Нет ещё, ответила Нина. Через полчасика нарисуется.
Вы-то, Нина, Палыч, меня отпустите?
Беги хоть счаз. Но сама понимаешь развёл Шилин в стороны ладони, лежащие на столе.
А если к Хлопотушкину подойти, отпустит?
Михалыч отпустит. Это человек. Он завсегда идёт людя́м навстречу. Только он, это, опять же без мастера не сможет решить этот вопрос. Опять всё сомкнётся на Филе. Так что, Филька на смене и начальник, и добрый деятель.
Добродетель, поправила Нина, хмыкнув в усмешке.
Вот-вот. Иногда добрый, иногда одиозный, (слышал где-то это словцо одиозный и понял его как ругательное или порицательное, но культурное.) Так что, как расположишь его к себе. Вон, у Нинки спроси, как енто делается? с усмешкой кивнул он на женщину.
Нина вскинула на него настороженный взгляд.
Чего ты мелешь, мельник?
Чего? Знам чего, не проболтамся.
Вот и помалкивай.
Маш, я чё-нить сказал?
Маша, улавливая намёк, усмехнулась. Но поддержала Шилина.
Да ничего вы не сказали. Об чём вы? я даже не поняла.
Нина достала из нагрудного кармана куртки-спецовки припрятанную сигаретку, сунула её между губ, а из бокового кармана спички.
Ты ладно тут курить. Иди вон, на улицу, кивнув на уличный выход, сказал Шилин с едва уловимой виноватинкой.
А у меня как раз здесь курилка. Видишь, и пепельница на столе, она взяла с подоконника окошечка со стороны мельницы пепельницу из жестяной консервной банки и выставила на середину стола. В ней было несколько окурков и пепел.
Маш, я чё-нить сказал?
Маша, улавливая намёк, усмехнулась. Но поддержала Шилина.
Да ничего вы не сказали. Об чём вы? я даже не поняла.
Нина достала из нагрудного кармана куртки-спецовки припрятанную сигаретку, сунула её между губ, а из бокового кармана спички.
Ты ладно тут курить. Иди вон, на улицу, кивнув на уличный выход, сказал Шилин с едва уловимой виноватинкой.
А у меня как раз здесь курилка. Видишь, и пепельница на столе, она взяла с подоконника окошечка со стороны мельницы пепельницу из жестяной консервной банки и выставила на середину стола. В ней было несколько окурков и пепел.
Чувствовалось, Нина завелась.
Ну ладно. Коли так, пошёл я.
Иди. Там шнек стонет, смажь. Не то оба скрипите, чего непоподя.
Павел Павлович поправил на голове кепочку, и чему-то добродушно усмехаясь, вышел. Выходов из пультовой было два. Первый в цех, к печи, и состоял из тамбура с двумя дверями. Тамбур был построен уже недавно, в целях гашения шума от мельницы и печи. Второй выход через пультовую на улицу аварийный, тоже пробитый в стене после ввода цеха в эксплуатацию.
2
Нина Притворина пришла на дробильно-сортировочный завод (ДСЗ) почти сразу после школы. Лето «поошивалась» в областном городе, в попытках куда-нибудь поступить, даже сдавала экзамены. Но баллов не добрала. И не то, чтобы хуже всех сдавала вступительные экзамены, а вот одного балла не хватило. И что удивляло, вместе с ней поступали абитуриентки и с худшей подготовкой. Только глянешь в аттестат и видишь, какая зафиксирована в нём зрелость. Однако ж, вот. Не она, а эти подружки как-то умудрялись проходить и учиться. Если, конечно, учатся.
Раздосадованная, Нина вернулась обратно домой, с упрямым намерением попытать счастье на следующий год. Но, увы, вместо зубрёжки увлеклась другими занятиями, в результате которых пришлось выходить замуж.
Гришка оказался парнем заводным и покладистым. Вернулся в посёлок после горного техникума и на ДСЗ уже год отработал мастером. К нему она и попала транспортёрщицей в смену. Когда дружили, влюблялись, встречались, казалось, была влюблена. Оттого и не устояла перед ним. Буквально через две недели он сломил её сопротивление, правда, вялого при первых же атаках, и горячих при ответных порывах. А там и беременность.
На вид Нину красавицей не назовёшь, но в ней с годами развился женский шарм, который проступал в улыбке, во взгляде. После родов она округлилась, но не до явной полноты, а в формах, которые сглаживали угловатость. И ещё она почувствовала в себе острую сексуальную потребность. Эта чувственность заводила её даже при кормлении ребёнка. Когда он брал сосок в ротик, сосал молоко это были адовы муки, особенно мучительны, когда не было дома Григория. Порой ей становилось жалко мужа при гашении этих приступов. И даже после кормления ребёнка, груди оставались самым чувствительным эрогенным зонами.
И однажды, уезжая со второй смены раньше, но поздно по времени суток, не ожидая даже сама от себя такого, вдруг согласилась прокатиться с водителем автобуса на берег Угры. Вечер, перетекающий в ночь, был тёплым, ласковым и как будто бы наэлектризованным какими-то молекулами, атомами ли, которые будоражили сознание, щекотали тело, особенно груди, растекаясь чувственностью по телу. До возвращения мужа со смены оставалось больше двух часов, и почему бы за это время не искупаться. О цели, ради которой отпустил её муж с работы домой, забылось. А причина приезд матери Нины, та вернулась из Жиздры от старшей дочери, у которой провела остаток отпуска. Она позвонила зятю на работу под вечер и попросила его отпустить дочь пораньше.
После этого купания тот парень ещё не раз вывозил её на природу, и пружина, которая когда-то притянула её к мужу, понемногу ослабла, стала податливой и к другим.
Потом она перешла работать в цех «муки», где работала её мама. И тут нашла дополнительный допинг. Тут её слабость совпадала с наклонностями Филиппа. Научились проделывать эти мероприятия незаметно, по-тихому и на удовольствие. Позже Филипп увлекался и другими, но про неё не забывал. И это тоже совпадало с её интересами и запросами. И хоть проводились эти мероприятия скрытно, однако Шилин каким-то образом их всё-таки вычислил
Вениамин Филиппов хоть и не считал себя большим специалистом в той области, в которой отработал уже пять лет, однако кое-какие специфические тонкости усвоил. Придя в цех слесарем в механическую бригаду, он вскоре перевёлся машинистом помольного оборудования. В то время ввели такую должность. До этого в смене было шесть рабочих должностей: машинист шаровых мельниц, машинист помольного оборудования, кочегар газовых печей, транспортёрщик (ца), сменный слесарь и мастер смены. Конечно, самих рабочих было втрое больше, на каждый смене по девять, а то и по двенадцать человек.