Загадка человеческого характера, настойчивое желание приблизиться к её тайне, к пониманию того, из чего что произрастает вот над чем бьется всегда напряженная мысль писателя.
Пронизывающий сердце рассказ «Земляки». Он о как бы нечаянной встрече и незамысловатой беседе двух стариков. Но с первой и до последней строчки рассказ держит читателя в каком-то необъяснимом внутреннем напряжении. И столько в нём скрытого драматизма, столько участия к судьбе этих стариков, что заканчиваешь чтение и долго не можешь унять тревогу. Но писатель далек от того, чтобы показать жизнь своих героев как скорбную. Да она такой и не была. Потому что она Жизнь (!), полная великой тайны и «непосильной красоты», на которую, к сожалению, в привычной торопливости не всегда успевает человек налюбоваться.
«Тут сам не поймешь: зачем дана была эта непосильная красота? Что с ней было делать?.. Ведь чего и жалко-то: прошел мимо- торопился, не глядел. А выйдешь на свет и уж жалко своей же грусти, кажется, вот только вошло в душу что-то предрассветно-тихое, нежное; но возрадуешься, понесешь, чтобы и впредь тоже радоваться, и нет, думы всякие сбивают, забываешь радоваться».
В рассказе «Земляки» не утоляемое временем восхищение красотой родной земли и сожаление, что человек в бесконечной суете своей мало умеет ей радоваться, мало задумывается и часто только в старости с особой силой оценивает.
«Стариковское дело спокойно думать о смерти. И тогда-то и открывается человеку вся сокрытая, изумительная, вечная красота Жизни. Кто-то хочет, чтобы человек напоследок с болью насытился ею. И ушел. И уходят. И тихим медленным звоном, как звенят теплые удила усталых коней, отдают шаги уходящих. Хорошо, мучительно хорошо было жить. Не уходил бы!».
Как же надо было любить жизнь, как чувствовать красоту земли и живущего рядом человека, чтобы, будучи ещё молодым, так писать об этом. Именно этот рассказ задает тон размышлениям писателя о таких важнейших категориях, как жизнь и смерть. В рассказе «Залетный» читаем: « человек это нечаянная, прекрасная, мучительная попытка Природы осознать самое себя. Бесплодная, уверяю вас, потому что в природе вместе со мной живет геморрой. Смерть!.. и она неизбежна, и мы ни-ког-да этого не поймем».
Об этом и рассказ «Думы», в котором звуки ночной, не дающей уснуть гармошки, рождают у председателя колхоза Матвея Рязанцева неожиданные воспоминания о своём прошлом. Его тревожат мысли о том, а что же была его жизнь, и было ли в ней то, ради чего стоило жить? «Но как вспомнится та черная оглушительная ночь, когда он летел на коне, так сердце и сожмет тревожно и сладко. Нет, что-то есть в жизни, чего-то ужасно жалко. До слез жалко».
Поиск правды, размышление о том, как она непроста эта правда вот предмет особой заботы сельских жителей Василия Шукшина. Правдой ли является то, что выдает за правду по сути равнодушный к людям Макар Жеребцов (рассказ «Непротивленец Макар Жеребцов»). И нужна ли жестокая правда Павла из рассказа «Капроновая елочка»? И за какую такую правду бьется так дотошно, так искренне, до слез, дед Ермолай из одноименного рассказа? Для него правда, то есть честность человеческих слов и ответственных поступков это то, без чего жить просто нельзя, невозможно. Без такой правды всё теряет смысл. И потому он буквально до слез страдает, когда видит, что мальчишки, сколько дед Ермолай их ни умолял, так и не сознаются в своём обмане.
«Теперь, много-много лет спустя, когда я бываю дома и прихожу на кладбище помянуть покойных родных, я вижу на одном кресте: «Емельянов Ермолай ич». «Емельянов Ермолай Григорьевич, дядя Ермолай. И его тоже поминаю, стою над могилой. Думаю. И дума моя о нём простая: вечный был труженик, добрый честный человек. Как, впрочем, всё тут, как дед мой, бабка. Простая дума. Только додумать я ее не умею, со всеми своими институтами и книжками. Например: что был в этом, в их жизни какой-то большой смысл? В том именно, как они ее прожили. Или не было никакого смысла, а была одна работа, работа Работали да детей рожали. Видел же я потом других людей вовсе не лодырей, нет, но свою жизнь они понимают иначе. Да сам я её понимаю теперь иначе! Но только когда смотрю на эти холмики, я не знаю: кто из нас прав, кто умнее?».
Думается, писатель с годами, конечно же, ответил на этот вопрос. А если не успел, ответило время. Жизнь осиротела, скукожилась без таких людей, без их правды и, потеряв несущие опоры, стала такой ненадежной.
Думается, писатель с годами, конечно же, ответил на этот вопрос. А если не успел, ответило время. Жизнь осиротела, скукожилась без таких людей, без их правды и, потеряв несущие опоры, стала такой ненадежной.
Интересен, любопытен и при всей внешней простоте совсем не прост русский человек из сибирской глубинки Василия Шукшина. И то, что видится снаружи (внешность, одежда, профессия, материальная обеспеченность) почти никак его не характеризует, а, главное, практически не важно для него самого.
Казалось бы, ну что такого особенного можно разглядеть в ничем с виду не примечательном Алеше из рассказа «Алёша Бесконвойный». Пастух, скотник, кочегар, у которого пятеро малолетних детей и при этом никем неотменимая установка в субботу не работать. Пять дней он безотказный и добросовестный труженик. Суббота для себя.
«Что же он делал в субботу? В субботу он топил баню. Всё. Больше ничего. Накалял баню, мылся и начинал париться. Парился, как ненормальный, как паровоз, по пять часов парился». Про баню, длинною в день, читать как-то даже не очень хочется. Но рассказ, конечно же, не про баню. Она здесь только фон, хотя написан этот «фон» с таким знанием дела, с такими занимательными подробностями и с такой любовью, что можно было бы с полным правом сделать к рассказу подзаголовок «Искусство топить и мыться в бане». Но это для любителей бань. Рассказ то об Алеше «Бесконвойном», о насущной его потребности отрешиться на какое-то время от ежедневной суеты и сутолоки и, раскрепостив в теплом уединении тело и душу, подумать. О чём? О важном: о жизни и смерти, о странностях любви, о всегда волнующей красоте родной природы за околицей, о детях, о будущем. И размышления его так интересны, так нетривиальны, что жалеешь, когда рассказ заканчивается. А прозвище односельчан «Бесконвойный», как это часто и бывает у русских сельских жителей, совершенно справедливо, потому, что «конвойным», то есть управляемым он быть никак не желает. Скотник это внешнее, видимое со стороны, а внутри полная разнообразных мыслей и глубоких чувств жизнь души. И потому банный день для него день для души, без которой как же жить русскому человеку?
И как же жить ему без русской народной песни? В творчестве Василия Шукшина такой песне всегда особое место и почет. И рассказ «В воскресенье мать- старушка» как раз о том, что в талантливо исполняемой русской песне голос народной души, ее полет. Такая песня высшее проявление самого сокровенного, глубинного, что эту душу составляет.
Ещё один простой- непростой герой Шукшина Семка Рысь, «забулдыга, непревзойденный столяр» из рассказа «Мастер».
« У тебя же золотые руки!» скажут ему. «Ты бы мог знаешь как жить! «Ты бы как сыр в масле катался».
« А я не хочу как сыр в масле. Склизко».
Семке совсем не интересно работать, чтобы только заработать побольше. Ему интересно другое. Заприметил он в трех верстах от родной деревни маленькую, явно старого времени церковку, и стал приходить сюда, чтобы полюбоваться: «И стоит в зелени белая красавица столько лет стоит! Много- много раз видела она, как восходит и заходит солнце, полоскали ее дожди, заносили снега Но вот стоит. Кому на радость? Давно уж истлели в земле строители её, давно распалась в прах та умная голова, что задумала ее такой, есть земля, и сердце, которое волновалось и радовалось, давно есть земля, горсть земли. О чём же думал тот неведомый мастер, оставляя после себя эту светлую каменную сказку? Бога ли он величал или себя хотел показать? Но кто хочет себя показать, тот не забирается далеко, тот норовит поближе к большим дорогам или вовсе на людную городскую площадь там заметят. Этого заботило что-то другое красота, что-ли? Как песню спел человек, и спел хорошо».
И Сёмкина душа заболела прелестью этой церковки, и руки его талантливые захотели такой желанной для себя работы поддержать и сохранить эту необыкновенную разрушающуюся красоту. Жаль только, что чиновников, от которых зависело дело, волновала не красота, не радость людская, не гордость за русского Мастера, а формальности, которые закрывали доступ к финансированию. Как это всё грустно, и как бесконечно жаль и людей, и Мастера, и Семку, с его душой и талантом.
Но для такого честного художника, как Шукшин, было бы не вполне оправданно писать о сплошь особенных людях, наполняющих сибирскую глубинку. Живут в ней и другие, например, трусовато-подловатый Наум Кречетов (рассказ «Волки») или бесчестно проживший свою жизнь Тимофей Худяков (рассказ «Билетик на второй сеанс»), который к старости вдруг так захотел получить шанс на вторую жизнь, чтобы прожить ее по-новому.