«Любовь в современном мире лишена ложных предрассудков, и свободной цивилизацией опрокинуты ложные сигналы стоп, эти, пожалуй, архаичные запреты, которые сковывали свободу человеческих чувств между ним и ею, или между ним и ним, или ею и ею Каждый свободен в выборе партнера».
Советский писатель Никитин уже имеет представление об этом: накануне побывав в одном из «интим-баров», он был сражен «унизительной оголенностью» намерений его посетителей, «кем-то узаконенных, обыденных в своей простоте» и шокирующих впервые такой бар посещающих людей.
И потому писатель не сомневается в своём ответе на вопрос Дицмана:
« Видите ли вы в сексуальной проблеме непристойность?»,
« Когда насилуют и извращают саму природу, она заболевает и гибнет, и вместе с ней, конечно, человек. А это уже страшнее, чем заражение химическими отходами биосферы».
Диалог главного редактора немецкого книгоиздательства Дицмана и советского писателя Никитина заканчивается важнейшими вопросами и для времени 70-ых годов, и для дня сегодняшнего.
« Испытываете ли вы прежнюю ненависть к немцам как к нации, которая воевала против России?».
« Нет, не нахожу. Я не испытываю ненависти к немецкой нации, как вы сказали, потому что всякий национализм последнее прибежище подлеца. Народ никогда не виноват. Но наши взаимоотношения не раз замутнялись кровью. И я всё время помню, что в последней четырехлетней войне Россия потеряла двадцать миллионов1, а Германия восемь миллионов человек. Это страшные, невиданные в истории потери».
« В шестом веке, господин Никитин, от легочной чумы погибло сто миллионов человек».
« В вашей фразе есть оттенок успокоительного сравнения. Однако те люди шестого века погибли не оттого, что стреляли друг в друга».
Ах, если бы почаще напоминали об этом амбициозным водителям нашего сегодняшнего, многое забывшего или много не знающего (?) неспокойного мира.
Говоря о творчестве русского писателя, Дицман убеждённо настаивает:
« И, тем не менее, вы больше пессимист, чем оптимист. В ваших книгах нет умиления».
« Вы чересчур категоричны насчет пессимизма. Вы не правы, я оптимист. Мне всё время кажется, что ключ от истины лежит в ящике моего письменного стола. Писание романа это терпение и мучительный путь к цели. И всё тогда наполнено смыслом. До следующей книги».
Поиск истины, выстроенной на правде, и всегда наполняющее произведение смысловое содержание вот творческое кредо Вадима Никитина и стоящего за ним и восхищающего искусством творческого воплощения сложнейших вещей, много и нестандартно думающего русского писателя Юрия Васильевича Бондарева.
Вот почему сегодня, когда со времени написания романа прошло уже 45 лет, совершенно очевидно, что диалог Никитина и Дицмана о смысле человеческой жизни, о поиске истины, о пути к смысловому искусству при всей сложности и неоднозначности происходивших и происходящих событий остается чрезвычайно интересным, нужным, важным.
И незаконченным
Конечно, роман не исчерпывается темой войны и политического противостояния Запада и России. Он и о неостановимом для всякого серьёзного писателя поиске истины.
Почему невозможно забыть лейтенанта Андрея Княжко, с белым платком в руке ступающего по майской траве к особняку с немцами?
Для чего поистине божественная красота мира, открывшаяся герою романа в сибирской тайге, так неожиданно и жестоко разрушена, расстреляна вместе с прекрасными белочками, радостно ожидавшими восхода солнца?
Почему вообще так легко сломать «великую и хрупкую целесообразность земли»?
Взять чужую боль на себя как это? Это вина перед чужой болью, попытка ее уменьшить? И не в этом ли самое человечное, самое существенное, что в нас есть, в чем и проявляется божественная суть человека?
Для чего произошла встреча Никитина с Эммой?
Почему пребывание в Германии двух писателей-друзей разрушила их дружбу?
Бесконечные мучительные вопросы Никитина самому себе.
И нет исчерпывающего ответа ни на один этот вопрос. Есть только неустанное движение писателя, а вместе с ним и читателя навстречу всем заложенным в эти вопросы смыслам, движение к заветному берегу безусловной истины, любви и надежды.
Читая роман «Берег», эту удивительную книгу о войне и о последующей жизни, которая, к сожалению, не становится проще и легче, ловишь себя на том, что надо многими возникающими при чтении мыслями, поверх них, всплывает, какое-то необъяснимое, пробивающее содержание даже самых тяжких, самых горестных страниц чувство, сравнимое разве с умиротворением? Казалось бы, откуда оно в такой серьёзнейшей книге? Мне представляется, всё идет от автора, от удивительной гармонии писательского чувства, рожденного большим напряжением душевного поиска, глубиной честной мысли и чистотой внутреннего состава самого писателя.
И ещё, думается, многое в творчестве Юрия Бондарева идет и от того, что в жизни его случились люди, встреченные им на войне. Ведь совсем не случайно, что конец войны главный герой романа «Берег» будет вспоминать с большой теплотой, как особенное и даже счастливое время своей жизни.
И не только потому, что война подходила к концу, цвели яблони, и пришла любовь, а ещё и потому, что в том, невероятно трудном времени были удивительные люди, и был Андрей Княжко. Присутствие таких людей в человеческом сообществе накладывает на всё особый отпечаток, придает всему смысл и особую цену. Когда такие есть всё оправдано. Такие люди идеал, на абсолютной необходимости которого в человеческой жизни, по крайней мере, в русском миропонимании настаивал Лев Толстой: «Идеал вот путеводная звезда. Без нее нет твердого направления, а нет направления нет жизни». Думается, что память о таких людях и об объединявшей их великой цели, каждый раз поднимая планку возможного, немало способствовала тому, чтобы в авторе романа утвердилось именно то, что сделало его большим и уважаемым человеком и писателем даже в среде яростных идеологических противников.
Пожалуй, трудно сказать наверняка, откуда пошло, думается, неслучайное сравнение человеческой жизни с рекой. И если жизнь наша река, то у нее должны быть, не могут не быть берега. Осознавал ли прекрасный русский писатель Юрий Васильевич Бондарев всё значение, которое он вкладывал в название своего романа «Берег»? Возможно тогда, в 70-ых, он задумывал произведение прежде всего о смысле человеческой жизни, о необходимости в ней заветного берега как высокой мечты о достойной цели своего пребывания на земле. Именно к такой высокой цели своей жизни устремлены главные герои его романа.
Но вот прошли десятилетия, и наступившие времена вносят в название романа новые смысловые оттенки. Берег ещё и от слова «беречь», оберегать», в рассматриваемом же случае оберегать реку нашей жизни, сохранять ее, являя собой преграду всему портящему чистоту и устойчивость живительной влаги. Объявленная Западом пресловутая «свобода» всё духовно- нравственные табу отменяет, все смысловые берега человеческого присутствия на земле размывает, превращая полноводную, радующую глаз реку нашей жизни в болото. Может ли нормальный и ответственный человек это допустить?
После развала СССР, в период нашего мучительного переосмысления своего советского прошлого, в годы глухого бессилия перед почти всё перекрывшими душными западными «ценностями», нетрудно было отчаяться и впасть в уныние. Но время показывает, что спор Запада и Востока о правых и виноватых, о победителях и побежденных, о том, во что верить современному человеку, куда идти, далеко не окончен. И роман Юрия Васильевича Бондарева мощное подспорье в поиске истины и правды.
Ведь ещё тогда, в 70-ых, его вполне преуспевающей героине госпоже Герберт, так полюбился почему-то Навон красивая и тихая площадь в Риме.
В интернете читаем: «Каждый, кому удалось здесь побывать, отмечает необычную и величественную атмосферу этого места, его живописность и умиротворенность». Это площадь ушедшего навсегда старинного покоя, где всё твердо стоит на своих незыблемых местах.
И нетрудно почувствовать за любовью к этому месту страшную тоску умной, тонко чувствующей женщины по тому желанному устойчивому покою, который дарует только чистая человеческая жизнь с ее предсказуемыми и честными правилами. Об этом мечтала и мечтает, думается, не одна она.
Слово «берег» означает ещё и покой, некую абсолютную (в которой не может быть сомнения) надежность и незыблемость.
Роман Юрия Васильевича Бондарева «Берег» о вечной и, думается, самой достойной мечте человека выстроить жизнь, в которой были бы высокие, красивые и надежно защищающие ее берега.
О книге Владимира Васильевича Карпова «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира»
«Чтобы лишить народ исторического
будущего, нужно так или иначе
лишить его «зрячего прошлого» накоплений
исторического и культурного опыта».
В. Н. КузнецовНаша стремительная жизнь, сложная, полная тревог и потерь, всё-таки одаривает нас иногда, может быть, лучшим из того, на что она способна, встречей с особенным человеком. Такой человек как подарок миру, как яркая солнечная вспышка, озаряющая собой все, к чему ни прикоснется, высвечивающая в окружающей жизни то, чего мы часто, в суете повседневности не замечаем. Такой солнечной личностью стал для многих людей, знавших его, наш земляк, разведчик и писатель, Герой Советского Союза Владимир Васильевич Карпов.