Не найдётся закурить?
Да найдется, у нас такого добра, весело засмеялся один из них, совсем ещё молодой.
Протянул две папиросы.
Благодарю. А не знаете, когда следующий пароход?
Обещали с утра. Странно, что у нас это спрашиваете. Вы постарше и намного благороднее нас.
Да уже не до таких мелочей, потупил офицер голову, снова закуривая.
Ваши крепче, заметил он.
Турция!
А где брали?
Там дальше по улице есть кабак, старший показывал пальцем. Вот до того перекрестка, где сейчас пропылила автомашина, а потом налево. Там увидите. Идите в сторону Ай-Софии, или как её тут зовут. Шесть минаретов.
Спасибо, братцы. Как же приятно слышать русскую речь в этом чужом мире. Везде одни турки.
Стемнело, разговор скомкался. Шел двадцатый год. Проклятая Советская власть выгнала, отторгла от себя все, что возможно, и кого не смогла убить выгнала. В черни нет ничего плохого, кроме ее гордости, когда она прорывается наверх, не имея за душой ни гроша. Ты достиг! Ты смог! Сверг режим! А что дальше? Миллионы погибших и раненных, эвакуации, перестройки, голод. Зато ты смог! А что смог? Лет через семьдесят поймешь.
Если пароход приходит к утру, то, вероятно, до рассвета. На пароходе должна быть его невеста. В Крыму всех расталкивали по судам как могли, и он ее не уберег потерял. Но она жива, просто приплывет позже. Все же спасибо туркам. У самих неспокойно отголоски Великой войны повсюду, а ко всему прочему нищета, но она всех забрала себе. Интересно, где коротает эту ночь барон Врангель?
Узкие улочки Стамбула, пыль, женщины в неряшливых одеяниях, мужчины агрессивного вида и русские. Много русских. Ночь. Ноябрь. А словно бабье лето. Но ночь прохладна.
Прошел мимо кабака, на который указали ему солдатики. Решил заглянуть позже. Лишь погремел в кармане мелочью об портсигар. Папирос там три. А часов до парохода минимум пять. Каждый из них как маленькая жизнь тянется, завывает в сознании. Неизвестность позади, неизвестность впереди, неизвестность сейчас. Сапоги в пыли чужого города на чужой земле. А дальше во Францию? Хоть куда, лишь бы пароход пришел, а там его Даша. Но как о ней позаботиться там, где ничего нет? Главное жизнь, наверное.
Улица за улицей, мечеть за мечетью, вторая папироса за первой, и часы незаметно переползли заполночь. От второй порции табака затошнило. Остановился, прислонившись к стене дома.
Дома, дома, и везде одинаковые. Лишь минареты торчат с разных сторон, а на другой стороне Золотого Рога тоже дома, как на сопках Владивостока.
Слышно чьи-то пьяные крики. Грабят? Насилуют? Надо ждать пароход, а там Одна и та же мысль вращалась в голове. Беспокойство и ком в горле. У него даже нет ее фотографии на случай, если навсегда исчезла. Нет, такого не может быть. Чертова папироса спутала мысли.
Сделав круг по кварталу вокруг Ай-Софии, офицер вернулся к тому же месту, откуда начал свой путь. Теперь здесь тихо и пусто. Час ночи. Побрел в сторону порта дожидаться там. Наверняка найдутся и молодые офицеры, а кто-то с такой же бедой, и будет о чем поговорить. Да и кабаки там наверняка есть. Хотя есть ли там такие же папиросы? Последняя, что тряслась в портсигаре солдатская, сладкая.
Ноги устали и еле несли тело под чужими звёздами. По дороге встретилось ещё несколько русских, явно подвыпивших. Сутки вольницы перед отправкой дальше дорого стоят. Кто выжил в мясорубке на Перекопе, тому жизнь как птице.
Как же спутывается сознание от всей этой чуши, что творится в мире. Крупная брусчатка сменилась брусчаткой помельче, а это значит, что Золотой Рог уже близко. Заглянул за угол кабак. Написано что-то вязью неважно. Зашел внутрь.
За столиками сидят такие же офицеры, только форма у них почище. Курят и пьют. Тоже нужно чем-то смочить горло. Кто-то узнал его в дальнем углу.
Володя, послышался знакомый голос, айда к нам.
В дыму и полумраке он не мог разглядеть лиц за столиком, но уверенно пошел на звуки своего имени.
Айда, айда, присаживайся напротив.
Господи, это ты, Вань, воскликнул Володя.
Ну а кто еще?! Нашелся! Товарищи, вина плесните! Не откажешься?
Не откажусь!
Чья-то рука с сигарой подтолкнула к нему стакан, а другая налила в него густую красную жидкость.
Здесь такие виноградники! Пей!
Вино показалось крепким. Скорее, это портвейн, но так даже лучше.
Нравится?
Нравится!
Отлично! А ты сам как сюда забрел? И почему грустный такой? Я все вижу, Володь!
Айда, айда, присаживайся напротив.
Господи, это ты, Вань, воскликнул Володя.
Ну а кто еще?! Нашелся! Товарищи, вина плесните! Не откажешься?
Не откажусь!
Чья-то рука с сигарой подтолкнула к нему стакан, а другая налила в него густую красную жидкость.
Здесь такие виноградники! Пей!
Вино показалось крепким. Скорее, это портвейн, но так даже лучше.
Нравится?
Нравится!
Отлично! А ты сам как сюда забрел? И почему грустный такой? Я все вижу, Володь!
Пароход жду с невестой.
С Дашей со своей?
Точно, Володя отхлебнул еще.
Через пару часов придет, не беспокойся, послышался голос справа. А пока с нами подождешь.
Всех успели вывезти, Володь, сказал его знакомый.
Да, Крым чуть не стал нашим могильником. Но знаете что? Все еще будет! Советской власти долго не простоять. Не смогли съесть ее мы, она сама себя съест рано или поздно. И Россия снова станет великой.
Колчака жалко, вздохнул Иван.
Всех жалко. Но пластинку с начала не поставишь.
Не успели мы с прошлой жизнью попрощаться, улыбнулся Володя.
Володя звучит так странно. Уже четвертый десяток разменял, а все еще все зовут Володей, как няня тридцать лет тому назад.
Иван был за столом за старшего, и по его указанию принесли еще вина и папирос:
Главное ловить каждый час своей жизни, дружище! Главное ловить! констатировал он. У Антона Ивановича вообще жена погибла, похлопал он товарища по плечу.
Соболезную.
Голова мутнела с каждый глотком. Мучила мысль о том, как хмельному встречать любимую и как не потерять в толпе.
Да мы все вместе пойдем туда. Я же ее видел! Найду! подбадривал Иван.
Ночь тянулась и тянулась, словно она последняя и за нее нужно все успеть.
Они просто остановились у тебя, кто-то слева указал Володе на его часы. Уже скоро. Заведи их пока. Сейчас половина четвертого. И еще минутка.
Пальцы не слушались и с трудом справились с механизмом. Захотелось в уборную.
По очереди, весело скомандовал Иван. Ты после меня, Володь.
Голова кружилась в облаке дыма. Вдруг в толпе ему почудилась какая-то девушка, очень похожая на его Дашу. Она помахала кому-то рукой и устремилась к выходу.
Даша!
В ответ только хлопок двери. Володя резко выбегает из кабака, но понимает, что на улице совсем не ночь, а скорее вечер. Снова вечер. И часы снова остановились. Он озирается по сторонам, пытаясь понять, что произошло. Может он много выпил? Но воздух свеж и моментально его отрезвил.
2.
На солдатах, проходящих мимо, совсем другая форма. Но они тоже говорят по-русски. Район совершенно обветшал, и неизменными остались только минареты Ай-Софии.
Что произошло? Володя ловит за руку прохожего.
Ты чего, дружище?
Я где?
Стамбул.
А что на тебе надето?
Ты чего, перепил? Вроде трезвый. На тебе такая же, советская!
Володя осматривает себя и с ужасом признает, что одеты они со случайным собеседником одинаково, а заодно замечает, что никакого кабака за его спиной нет просто дом. Солдат уходит.
Володя присаживается на крыльцо и достает последнюю папиросу из портсигара, закуривает. Взгляд на брусчатку, по которой стучат каблуками офицеры. Что это за форма? Где Даша? Может он что-то перепутал? И почему снова закат? Солнце медленно упало за Ай-Софию.
Дружище, папироски не найдется? обращается прохожий.
У самого последняя, Володя переворачивает раскрытый портсигар и из него ничего не выпадает.
А может рубль найдется?
Да, найдется, Володя шарит по карманам, но вынимает из них царские монеты.
Прохожий удивлённо переводит взгляд с монет на Володю, и резко уходит.
"Что не так?", крутится в голове.
Нужно идти в порт. Но ведь еще даже не ночь? Осматривает дома. Они будто состарились и смотрятся ещё колоритнее.
И флаги везде другие. Но всё та же величественная Ай-София, видевшая за тысячу лет всё зло, которое копилось в мирной жизни, а потом выплескивалось на город, чьим сердцем она являлась. Разное зло, схожее лишь в своей абсурдности.
Володя встал, прошёлся туда и обратно вдоль фасада дома, пощёлкал крышкой портсигара.
Дорогу к заливу он помнил, но идти было рано. Однако там можно найти и кабак, и папиросы. Все лучше, чем коротать время, сидя на прогретом за день крыльце, но в совершенном одиночестве.