К вечеру Пётр Никитич и Африкант расположились на ночлег в небольшой деревушке у старосты. Дом у хозяина был большой. На ночь лошадям задали овса. Ужинали за большим столом. Хозяин, косая сажень в плечах, с кудрявой с проседью бородой сказал, отпивая из блюдца чай:
Утром на Чириково поезжайте, оттуда свернёте направо, на Красную Пахру. Влево, дорога на Тарутино уходит. От Красной Пахры до усадьбы вашей сестрицы будет рукой подать. Под счастливой звездой родились, что вас французы отпустили, хотя больше советую им не попадаться Мужички по деревням партизанские отряды организовывают. Кто с вилами, кто с топором, всем миром на супостата налягают. В Москве есть нечего, вот француз в окрестностях и лютует. А ваше сельцо я знаю, бывал. И барыньку помню с её мужем. Не знаю как она, а он сущий ребёнок. Красивые в своей наивности их души, храни их господь. Я у барина ещё картиночку купил, простенькая такая, но душевная, рамка хорошая, богатая. Так что ложитесь спать, а утро вечера мудренее.
Утром выехали затемно. Хозяин показал дорогу, подробно словами обрисовал местность, так что заблудиться было невозможно. Когда совсем рассвело, переехали по мосту реку Моча и, не останавливаясь, миновали ещё какое-то спящее село. Пётр Никитич то и дело поторапливал Африканта. Лошади в утренней свежести бежали споро, но только они выехали из Чириково и стали подъезжать к Красной Пахре, как путь им перерезал конный отряд русских кавалеристов.
Сворачивай! Сворачивай, борода! Уходи с дороги! кричал Африканту гусарский майор и указывал шашкой куда надо сворачивать. Африкант безоговорочно выполнил требование гусара. Карета, покачиваясь на неровностях, съехала с дороги и остановилась
Дальше, дальше отъезжай!! прокричал опять гусарский майор, вон к тем берёзкам.
Такое приказание было совершенно непонятным, но Африкант доехал до берёзок, что росли достаточно далеко от проезжей части и остановился.
Ты чего? спросил его, высунувшись из кареты, барин.
Велят.
Кто велит?
Свои велят, односложно ответил Африкант и кивнул в сторону удалявшегося гусара. Для чего они освобождали дорогу, ни барин, ни ямщик не знали. Но вскоре всё прояснилось. Из-за леса показался головной отряд русской армии. По дороге шла пехота, по ней же везли пушки, шли санитарные повозки, край дороги скакали эскадроны гусар, а ближе к ним двигались на рысях казацкие сотни. То шли передовые части армии Кутузова. Пётр Никитич и Африкант смотрели на колонны двигающихся войск. Они понимали, что именно их и разыскивала кавалерия маршала Даво. Барин и ямщик стояли уже более часа, а войско шло и шло по направлению на Тарутино. Вдруг к их карете подскакал уже знакомый им казачий офицер Чуб. Он улыбнулся им во весь рот, сверкнув зубами, проговорил:
Ну, вот и встретились, барин! А я уж думал вас французы того, и он провёл ребром ладони по горлу.
Вы тоже хороши, осклабился Пётр Никитич, нет на ухо шепнуть, чай не басурманы какие.
Нельзя было, капитан. Никак нельзя. Прости уж. Наша задача была француза на Тулу отвлекать. Другие на Рязань отвлекали, а ещё кто и на Владимир, а войско вот оно в подбрюшье Наполеоновской армии к Тарутино идёт. Десять дней армию их авангарды искали и найти не могли. Видишь какая силища!?
Да уж, видим.
Мало видишь, капитан. Мы здесь стоим, а по просёлочным дорогам, чтоб не встречаться с наполеоновскими авангардами идут к нам отряды ополченцев, везут с Тулы оружие и боеприпасы. Весь народ поднялся, по всем лесам партизанские отряды так-то. А затем, улыбаясь во весь рот, спросил: Далеко вам ещё до вашей сестры, капитан, ехать?
Рядом совсем, если б не войско, то уже б приехали.
Ладно, капитан, честь имею. Счастливо вам. Может ещё свидимся. У нас теперь другое задание, и галопом ускакал куда-то в сторону, скрылся за ближайшими деревьями.
Африкант с барином смогли тронуться от Красной Пахры, где им пришлось заночевать, к сельцу, там где жила барыня, только утром следующего дня. К обеду они подъехали к знакомым воротам помещичьей усадьбы. Каково же было удивление Петра Никитича, что никто не вышел открыть им ворота, хотя ворота, по сути, не были воротами. Одна их половинка валялась на земле, а другая, покачиваясь на одной петле, жалобно поскрипывала в осенней тишине.
Барин почуял недоброе и, не дожидаясь, когда карета остановится, выскочил из неё на ходу и бегом побежал к барскому дому. Двери в доме были открыты, людей не было. Только из одной комнаты слышались то-ли всхлипы, то-ли причитания. Пётр Никитич открыл дверь и остолбенел Посреди залы стояли два гроба, а около них на лавке сидели две крестьянки, да старый лакей Силантий. Крестьянки молча уставились на Петра Никитича, а Силантий, узнав брата барыни, весь затрясся и ни слова не говоря опустился на стул, плечи его ходили ходуном, а из глаз лились безудержно крупные старческие слёзы. В гробах Петр Никитич узнал свою несчастную Кузеньку с не менее несчастным Фрольчиком. Крестьянки тут же рассказали, что вчера на барский дом налетели французские фуражиры с охраной и стали допытываться, где хранятся припасы. Припасы нашли. Подогнали телеги, стали зерно насыпать. А в одной фуре зерно потекло, стали зерно в другую фуру пересыпать. Командир французский стал искать, чем бы дно у фуры застелить. Вошёл в мастерскую барина, где он картины малевал и сорвал со стен несколько полотен, намереваясь ими и застелить фуру. Фрол Иваныч такого глумления над своим творчеством стерпеть не мог, схватил кочергу, да на француза, хотел свои картины защитить, а драгун его сзади пикой в спину. Барыня, увидев всё это, скончалась от разрыва сердца.
Пётр Никитич, услышав сей рассказ, медленно опустился на скамью, сжав голову руками. Этого он предположить никак не мог.
Крестьянки поставили Петра Никитича в известность, что могилка для барина и барыни выкопана и что сегодня надобно похоронить, так как французы могут нагрянуть снова, потому как всё зерно увезти не сумели. Хлеб сейчас, что французы не увезли, крестьяне по ямам прячут, потому и не до похорон. Ими руководит староста Зосима. Только между мужиками спор идёт надо зерно прятать, или нет. Одни говорят, что надо, потому что и есть надо будет что-то, и сеять весной. А другие против того, чтоб зерно прятать, потому как если б это было сделано раньше, до прихода французов, это одно, а после того, как они хлеб видели, а, приехав снова, его не найдут, то и мужиков могут побить, и деревню спалят
Что же вы решили? спросил Пётр Никитич.
Староста Зосима сказал что, то зерно, что видели французы, прятать нельзя, а спрятать надо только то, что в дальних амбарах лежит, которого мародёры не видели. Он подсчитал, что того хлеба людям, хватит, но жить будут впроголодь. Но, и это зерно, что французы видели, всё не отдавать, а только немного им оставить.
Француз не дурак, сказал Пётр Никитич. Он прекрасно помнит, сколько было хлеба и сколько осталось?
Он помнит на глаз, стала объяснять женщина побойчее. Сколько его в амбаре есть, на глаз столько и будет. Сейчас мужики полы в амбаре поднимают. Потом снова зерно назад в амбар насыпем, но только треть от того, что было.
Хорошо придумали, сказал капитан. Может и пронесёт нелёгкая.
Через час в комнату вошёл с несколькими крестьянами староста. Африкант представлял старосту здоровым мужиком с большой бородищей, а в комнату вошёл невысокий тщедушный мужичок лет пятидесяти, поздоровался с барином и этак непринуждённо сказал:
Снова надо ждать гостей. Это уж, Пётр Никитич, как дважды-два. Крестьяне их повадки изучили. Если чего не дограбили, то обязательно дограбят. Сегодня приехать не успеют, а вот завтра, точно здесь будут.
Мне уже бабы рассказали про подъём полов в амбаре, сказал Пётр Никитич.
Эта хитрость, по большому, дела не решает Мы тут организовались немного, и Зосима кивнул на окно. Пётр Никитич посмотрел в ту сторону и увидел на улице вооружённых вилами и кольями группу мужиков. В соседние сёла гонцов послали, чтоб сообща отпор дать, потому, как фуражиров этих отряд конный сопровождает. У них даже пушка имеется.
Хорошо, хорошо, сказал Пётр Никитич, понимая, что староста лучше его разбирается в местных реалиях и что мешать мужикам не стоит, а вот что он должен делать, Пётр Никитич пока не знал. Его выручил тот же староста.
Мы здесь, барин, пока мужиков организовываем, а вам лучше заняться похоронами. Вон Василиса всё расскажет, и он кивнул на крупную, дородную крестьянку.
Да-да, опять проговорил Пётр Никитич. Он был рад, что благодаря старосте и Василисе, здесь уже всё организовано и что ему пока не надо отдавать каких-либо распоряжений. Он полностью решил доверится старосте, и этой крестьянке. Василиса тут же сообщила барину, что могилку выкопали в хорошем месте и что надо хоронить сегодня.
Хорошо, хорошо. Делайте, как знаете.
Я пойду с Василисой могилку посмотрю, да и дорогу тоже, сказал Африкант. На наших лошадях придётся везти, других в сельце нет, крестьяне каких в лес отогнали, от супостатов подальше, на каких зерно прячут.
Иди, Африкаша, иди проговорил барин ласково. Делайте всё, что надо.
Африкант вышел из барского дома, за ним вышла и Василиса.
Туда надоть, сказала крестьянка и показала палкой в сторону пруда.
Кладбище было недалеко, за прудом, на бугорке. Пока шли, Василиса рассказала, что у неё пятеро детей и что жив ещё свёкор. Её мужа Зосима в деревни ближние послал, крестьян организовывать.
А почему его? спросил Африкант.
Он говорить умеет и люди ему верят, сказала Василиса.
Подошли к кладбищу, Африкант спустился в свежевырытую могильную яму, постучал по стенкам. Могилка была вырыта на славу. Отливающие глянцем глиняные стены были прочны, точно утрамбованы. Он выпрыгнул из ямы, взял с кучи выброшенную из ямы глину, помял в руках. Мастер сразу определил, что глина в этом месте жирная, эластичная. «Только игрушки, да горшки лепить» подумал он.
Надо торопиться, сказала Василиса. Засветло надо похоронить. Оно туда сюда и темнеть начнёт. И они вернулись в усадьбу.