А затем я тебе это говорю, что я хочу жить вечно, Гриша, и быть вечно с тобой. Но я, одна из стихий Земли, увы, не вечная в мирозданье. Я тебе неправду говорила, что я вечная. Я знаю, что придёт время, и Земли не будет, она сгорит. И сгорит она не от внутреннего жара. А сгорит от более сильного огня, который испепелит и Землю и её стихии.
Я знаю это, священник в церкви намедни говорил. Потом, у меня в приятелях Прокопий дьяк из Казанского прихода Ворыпаевской церкви, с ним нередко беседы ведём. Большого ума человек. Когда у нас в деревне бывает, всегда у меня в дому останавливается. Барский сын из Петербурга приезжает мимо моего дома не проходит. Мы с ним в детстве дружили.
Ты не обижайся. Миролюбиво сказала Горновица. Никто тебя лаптем не считает. Ты очень и очень славный и житейски мудрый человек. Договорились? Не будешь обижаться?
Григорий кивнул и, помолчав, спросил:
Ты боишься за свою жизнь!?
Не совсем так, ответила Горновица. Если вы со своим дьяком такие грамотные скажу: в древних знаниях огня есть утверждения о том, что избежит смерти только любовь и всё то, что ею благословлено. Я не совсем понимаю это выражение. Любовь ведь не вещество, это не камень, не вода. Непонятно. Я предполагаю, что вечен только человек, а точнее, его душа, которой я ни разу не смогла обладать так, как бы мне этого хотелось. Она всегда зримо уходила, проходя через пространства великих температур. Никакие огненные преграды не смогли ей помешать. Никакой температурный предел её не удержал.
Разве это о чём-то говорит? спросил Григорий.
Это говорит о многом. Перебила его Горновица. Если б я научилась этому человеческому чувству любить, то я бы тоже приобщилась к вечности, я бы обожествила свою огненную душу и стала бы такой же бессмертной как и человек. Во мне тоже бы были две сущности. Я знаю человека. Чем он немощнее и слабее, тем бессмертнее и могущественнее. Я видела много раз души слабых, больных и немощных Я знаю Я хочу быть Гриша слабой, я хочу быть немощной В человеческой немощи сила, но почему? я не знаю. В мире стихий всё наоборот.
Это вряд ли возможно сказал Григорий. По нашей православной вере простая телесная немощь силы не даёт, это обыкновенная дряхлость, не более.
А что даёт?
Прокопий говорит, что должна быть цель бессмертия.
А что такое, Гриша цель бессмертия? Я действительно этого не знаю. В древних знаниях огня об этом ничего не сказано Там говорится только о том, что стихии земли всегда находятся в противоборстве и единстве.
Прокопий сказывал, что цель существования, это единение с Богом, с Творцом всего и вся. И что Бог это и есть сама любовь
И, если словом «любовь» обозначить человеческую душу то
Это не можно
Знаю Гриша знаю. И потому мне хочется научиться плакать. Плакать, как плачет твоя Устинья и другие люди. Ведь они плачут от земной слабости правда? Я видела их в ваших храмах. Я наблюдала за ними из огня зажжённых свечей. Они там тоже плачут. Только они там совсем другие. Я не могу тебе этого объяснить Но, их слёзы сильнее огня. Я не могла на эти слёзы смотреть. Они обжигали меня, не смотря на то, что я сама огонь Я тоже иногда плачу, только мои слёзы текут огненными струями, в них нет бессилия и силы одновременно, как в тех, что я видела в храмах. Когда я злюсь я становлюсь молнией и это всегда ужасно. Я не люблю себя за это.
Ты тоже, Гриша, стихия, твой дух стихия, только стихия более мудрая и глубокая, способная покрыть все другие стихии, способная оживотворять и напитывать нас содержанием и более глубоким смыслом нашего бытия. Мы это видим и ужасаемся вашей, покоящейся в дремоте силе и не можем приблизиться к вам, так близко, как бы нам хотелось. Вы не знаете, что вы боги, а мы знаем, что вы боги. Мироздатель бережёт вас от этого знания, чтоб вы не повредились. Потому, что только бог имеет вечную жизнь. Только, почему вы находитесь на земле мы не знаем? И вы всегда поступаете не так как мы, ну почти всегда, за редкими случаями. Я знаю, что вас подвигает на эти поступки. В вас есть некое облачко таинственной энергии, которое, когда вы так поступаете, всегда производит некий танец. Я называю его танцем вашего незнаемого духа, вашего внутреннего созидания. И чем энергичнее и прекраснее танец этого облачка, тем величественнее ваши поступки и тем светлее становится это облачко. Ты этого не знаешь, но ты это чувствуешь. Твоё облачко, Гриша, производит великолепные танцы, самые лучшие, что есть у людей, это так. Это облачко танцует, когда ты лепишь свои игрушки. И чем красивее игрушка, тем великолепнее в тебе танец облачка. Каждая, слепленная тобой игрушка, наделяется частью твоего облачка и они тоже, по сути, вечны. Я была бы очень счастлива, если б часть твоего танцующего облачка осталась и во мне. Сотвори, Гриша, во мне меня, пусть я тоже стану твоей игрушкой
Помолчала. Спросила, искоса поглядывая на игрушечника.
Ты этого не хочешь делать. Ведь так? ».
Так Григорий тряхнул кудрями. Нельзя нарушать соответствия Он помолчал и вдруг спросил, глядя прямо в глаза Горновицы: А можешь ты объяснить, почему ты выбрала меня, игрушечника?.. Без всяких там танцующих облачков? И он сделал замысловатое движение рукой.
Не скажу сказала вдруг она игриво и совсем по-женски.
Почему же?
Секрет. И Горновицаа, улыбнулась Григорию так, что у него, как-то приятно защемило сердце. Здесь она отодвинулась в оранжевом мареве к дальней стенке горна и оттуда громко со смехом проговорила. Дрова прогорели Игру-ше-чник и исчезла.
Такие встречи стали проходить каждый раз, когда Григорий начинал обжигать изделия. А вскоре, к Григорию пришёл сосед Демьян-горшечник. Подошёл, когда Григорий колол дрова для обжига.
Здорово, сосед.
Здоров, сосед. Чего я тебе спонадобился?
Дело у меня к тебе есть.
Что за дело?
Деликатное дело, Григорий. Слышал я неделю назад, как ты с кем-то разговаривал около горна. Смотрю никого нет, а ты, вроде, как и на вопросы отвечаешь, и сам вопросы задаёшь.
Не знаю, ты о чём, грубо ответил Григорий.
Ой, ли Только я, Григорий, всё знаю. Когда ты в сарай за поленьями пошёл я к горну, да в отверстие смотровое и заглянул
Демьян до этого смотрел на Григория испытующе и с хитрецой, а после того, как он признался ему в том, что видел Горновицу, стал почему-то заискивать перед игрушечником и вдруг перешёл на шёпот. Видно он сильно волновался.
И что из того, что видел огненную бабочку? спросил Григорий, не зная, что сказать Демьяну и пытаясь собраться с мыслями.
А то, Григорий, то-о-о продолжил Демьян. Ты сам то, не знаешь или притворяешься? Так если с этой Горновицей поласковее, то и дров для обжига готовить не надо будет. А обжиг, не мне тебе говорить, почти полцены горшка тянет. Смекаешь? Знаю, что смекаешь, только почему-то пнём прикидываешься?
А от меня-то ты чего хочешь!?
Жалости хочу Снисхождения ко мне и моему семейству. В нужде бьёмся. Пудами глину перелопачиваем, а достатку, сам знаешь нет, и не предвидится. Тебе глины лопата нужна для игрушек, а мне пуды для горшков.
А чего ты от меня-то хочешь?! озлился Григорий.
Отдай её мне Гриша Богом молю . Он упал на колени. Она ведь, девонька эта, тебе не нужна совсем. Я же это из разговоров понял, потому и рискнул к тебе подойти. Я же честно, без злого умысла, в открытую
Так возьми, Демьян! Как брать то будешь, кузнечными клещами что ли да в карман? Григорий засмеялся. Карман прогорит.
Это моё дело, Гриша, суетливо проговорил Демьян. Главное, чтоб твоё согласие было, а там я всё улажу. Ты только один раз дай мне обжечь мои горшки в твоём горне. Добро?
Обжигай, если так уж невтерпёж, и Григорий пожал плечами. На этом разговор закончился. Но не закончился у него разговор со своей женой. Когда Григорий с соседом разговаривал, Устинья топила печь. Не успело в печи как следует разгореться пламя, как Устинья увидела в огне маленького роста девушку с пшеничными волосами. Устинья отшатнулась от печного жерла и, думая, что это ей почудилось, заглянула в печь ещё. Нет, не почудилось. Девушка сидела и раскачивалась на горящем полене, а, увидев Устинью, проговорила:
Не слишком ласково, Устинья, гостей встречаешь.
У Устиньи от её слов и от испуга застрял комок в горле. «Горновица», подумала она. Девушка, ни мало не смутившись, продолжала говорить.
Ой, Устя. Не завидую я тебе. Людская жизнь на земле сплошные муки и забота о хлебе насущном. Ведь так!?
Так, вымолвила Устинья, не понимая, куда клонит незваная гостья.
Радостей то, Устя, всего ничего. Продолжала говорить девица, а там ещё болезни всякие липнут, скот падает, в поле неурожаи Перечислять можно долго. А, самое страшное, согласись, пожары, ведь верно?
Да, уж. Вор стены оставляет, а огонь и стены пожирает, ответила Устинья, следя за каждым движением Горновицы. Особенно её поразило лицо девицы. Оно, улыбаясь не улыбалось. Всё было как-то не так. «Почему она заговорила о болезнях, а закончила пожаром? крутилось в голове у Устиньи. Она кто демон? Батюшка говорил, что демон связать может, и холод от него, что сразу узнаешь. Да и не слышала я, чтоб демоны в пламени были. Странно. Нет, мне этого не понять, а раз пришла, то обязательно пояснит, раскроется. Эвон как её пламя от горящих дров облизывает, а ей ничего»