Бойцы уносили Ежова всё дальше от грохотавшего на поверхности боя. Они спешили, понимая, что немцы отнюдь не дураки, и вполне могут проверить люк. Беглецы не догадывались, что «боевая подруга» сослужила им последнюю службу. После того как танк её подвинул, БМП попала гусеницей как раз на крышку люка.
**
Давай за Петра, не чокаясь!
Глеб поднёс рюмку к губам, но заметив, что Михаил свою рюмку даже не поднял, пить погодил.
Ты чего, Шеф? Надо парня помянуть.
Михаил смотрел на друга с немым укором, и к рюмке не притрагивался.
Ах, вот в чём дело Глеб опустил рюмку, но на стол не поставил. Проявляешь, значит, солидарность с Ершом и Наташей, мол, раз тела Петра никто не видел, он может быть и жив. А меня, стало быть, в предатели записал, коли я поминки по крестнику справляю, так? Можешь дальше молчать, на твоей физиономии ответ и так написан. Так вот что я тебе на это отвечу, мой верный испытанный друг, Поминки по живым ещё никому из них вреда не приносили, они от этого только живее делаются. А вот ежели Петька всё-таки погиб на то, кстати, есть официальное заключение не помянуть его большим грехом будет. Так что кончай застолье портить, бери рюмку и помянем Петра. А потом, для равновесия, сразу выпьем за здравие всех ребят, что напрасно числятся погибшими. Так пойдёт?
Михаил сдался, и водка дважды ополоснула пищеводы, прежде чем руки потянулись к закуске.
Ты только с Наташей своей сомнительной философией не поделись, предупредил Михаил, цепляя вилкой кусочек селёдки, что, прикрывшись кружком репчатого лука, мок в масляно-уксусной заливке.
Обижаешь! возмутился Глеб, присматриваясь к холодцу, Я пока ещё в своём уме и, не удержавшись, добавил: Не в твоём, после чего довольно хохотнул.
И почему всё так криво получилось у поляков?
Вопрос Михаила повис в воздухе, поскольку непосредственно Глебу он его не адресовал. Но тот откликнулся довольно живо:
Знаешь, а у меня ведь тот же вопрос. И вот что я в связи с этим предлагаю. Ты распрямляешь политическую составляющую кривоватенькой проблемы, а после я разгибаю другой конец с военной точки зрения, идёт?
Считай, уже пошло, усмехнулся Михаил. После того, как в тридцать девятом Войско Польское отступило аж за Минск, встал вопрос: что с этим храбрым воинством делать дальше?
Ты это того, за базаром-то следи, заступился за союзников Глеб.
А я разве чё? усмехнулся Михаил. Ну, пристебнулся малёхо, считай что любя. Правительство Польши, что обосновалось в Лондоне, поначалу ратовало за то, чтобы всё войско потихоньку из Союза эвакуировать. Так, несколько дивизий оказались в Норвегии, сам знаешь, ненадолго. Процесс затянулся. Хлопотное это дело: войска морем переправлять. А тут и Гитлер своим «Тевтонским мечем» размахался. И та бОльшая половина численного состава, что ещё обреталась на союзной территории, в одночасье вновь стала Войском Польским.
Алаверды, Шеф! воскликнул Глеб. Позволь добавить?
Вообще-то это я должен был сказать «алаверды», когда пожелал бы передать тебе слово, назидательно произнёс Михаил.
Не вредничай! отмахнулся Глеб. Возродиться-то Войско Польское возродилось. Мы им и оружие вернули, то, что отобрали в тридцать девятом, когда они, как ты выразился, за Минск драпанули. Ой, теперь и я от подколки не удержался. Только и оружие то было так себе, и навык солдатики подрастеряли. Всяко выходило: прежде чем полякам в бой идти, требуется перевооружиться и переобучится. А это время. А нам наступать надо момент благоприятный. Вот и пошли мы на Белосток своими силами участие Армии Крайовой, это так, мы бы и без неё справились. Алаверды, теперь правильно?
Теперь правильно, кивнул Михаил. И, главное, своевременно. Участие в Белостокской операции Армии Крайовой, было действительно продиктовано одной лишь политической целесообразностью, и то, что Белосток освобождали как бы они, ария из той же оперы.
Под названием «А на хрена здесь русские, панове?» горько усмехнулся Глеб. Они ведь, как только мы освободили для них часть оккупированных земель, сразу стали тормозить наше дальнейшее продвижение на запад, или я путаю?
Не путаешь, успокоил друга Михаил. Но тут мы, честно говоря, сильно не противились. За такую «дружбу» отдавать жизни наших солдат не сильно-то и хотелось.
Не путаешь, успокоил друга Михаил. Но тут мы, честно говоря, сильно не противились. За такую «дружбу» отдавать жизни наших солдат не сильно-то и хотелось.
И правильно сделали, одобрил Глеб. До фронтовиков всё тоже очень быстро дошло. Нет, простые поляки к нам очень даже хорошо относились, когда начальства рядом не было. Ты ведь, верно, знаешь, что прямой контакт наших воинов с населением не поощряется.
Как не знать, вздохнул Михаил, когда они такой пункт в договор о совместных действиях внесли.
Даже так? удивился Михаил. Не знал. Думал, это просто негласное распоряжение.
Какое там! Они туда и такой пункт добавили, что дальнейшее освобождение польских земель будет осуществляться Войском Польским при поддержке союзных войск, а степень этой поддержки будут определять сами поляки.
Это я как раз в курсе, заметил Глеб. Не без моего участия сей пункт в договор вносился.
Ну, да, смутился Михаил, чего это я
Сколько копий мы тогда сломали, продолжил Глеб, Под копьями я подразумеваю, разумеется, карандаши. Когда они нам с Жуковым принесли для согласования карту ротации войск на линии фронта, мы с ним сразу за карандаши и схватились. Чего ведь удумали? Кусок фронта наш, следующий кусок польский, и так по всей линии. И ведь бодались до тех пор, пока мы не пригрозили отвести войска за линию границы.
И чем дело кончилось? полюбопытствовал Михаил.
Вмешался Холлер. Он хоть и пан, но башка у него варит. Договорились, что поляки целиком займут участок фронта на направлении планируемого главного удара. Наши части располагаются справа и слева по всей оставшейся линии фронта. Плюс одна армия остаётся в ближнем польском тылу.
Это та, которая в итоге остановила контрнаступление германских войск? уточнил Михаил.
Она, кивнул Глеб, хотя и не в одиночку, конечно. Дыру затыкали и другими нашими частями, да и поляки, надо отдать им должное, за рубеж уцепились зубами
Михаил посмотрел на замолкшего Глеба, потом напомнил:
Мы ведь так и не добрались до причины военного поражения польских армий.
Тут всё просто, пожал плечами Глеб. Переоценка своих возможностей, недооценка противника. Им бы, когда они Варшаву заняли, остановиться, закрепиться, начать перегруппировку. А они продолжили наступление. В итоге образовался разрыв между передовыми частями и основными силами. Немцы оказались поворотливее. Перебросили свежие силы из других областей Европы и часть резервов из самой Германии. Создали мощный заслон по фронту наступающих польских частей, да ещё поднакопили силы для фланговых охватов. В итоге попали ударные польские части в котёл. Поскольку были лучшими во всём войске Польском вырвались и стали отходить к Варшаве. Там уже в спешном порядке возводили защитные рубежи не успели. Основные фортификационные работы велись на западе, а немцы вновь ударили с флангов и ворвались в город с севера и с юга. Короче, измотанным непрерывными боями лучшим польским частям пришлось пробиваться через занятую врагами Варшаву. Ладно, у немцев тоже не всё получилось, и котёл оказался весьма и весьма дырявым. Арьергардные бои поляки провели весьма успешно, что и спасло их от окончательного разгрома.
В этих боях пропал Пётр?
Глеб кивнул.
И ЖИЗНЬ, И СЛЁЗЫ, И ЛЮБОВЬ
О том, что в благородном семействе Ежовых не всё спокойно, шушукались уже давно: и на светских раутах, и на лавочках у подъездов. «Она ей так прямо и сказала: твой Петька виноват, что моя Светка разродилась мёртвым ребёнком!» «Ух ты! И не побоялась? Самой маршалице такое в лицо сказать» «А кого ей бояться? Они ведь, как-никак, родня, у самой муж герой, а главное, она мать!» «Это да. А правду говорят, что Петька перед отъездом побил Светлану?» «Про то не скажу, но наговорил, видно, много чего, раз она ему мертвяка родила» «Господи! И не стыдно вам такие глупости говорить? Пётр, чай, не к любовнице ушёл, на фронт. А что младенец мёртвым родился, так то бывает, перед Богом все равны»
«Маршалица» Наташа Ежова эти пересуды, будучи женщиной умной, комментировала очень скупо, даже в разговорах с близкими подругами. Она бы их вообще не комментировала, да только тот неприятный разговор между ней и Ольгой Галиной состоялся при свидетелях. И чёрт её дёрнул примчаться из Москвы в Питер сразу, как стало известно про неудачные роды? А с другой стороны, могла ли она поступить по-другому? И может ли поступить иначе теперь, когда ей предлагают предать сына, похоронить, не предъявив тела? Материнское сердце не обманешь никакими свидетельскими показаниями мол, в том бою никто не выжил, оно говорило: Петя жив, хотя и находится в большой опасности. А раз так