Нет, я
Леонид Семёнович показал Саше рукой, и прикрыл глаза, упёршись спиной о ларёк. Продавщица посмотрела на кнопки кассы, на булочки в целлофановых пакетах, на половинку конфеты, лежащую на блестящей обертке рядом с пустой потемневшей от чая кружкой.
Пойдём, сказала продавщица, снимая фартук.
Она вышла из ларька и посмотрела на Леонида Семёновича, опёршегося спиной на металлическую стену. Катя потрогала его за руку, спросила:
Деда, ты что, тебе плохо?
Леонид Семёнович приоткрыл глаза, махнул рукой и снова закрыл глаза. Когда Катя отвернулась, Леонид Семёнович подмигнул Саше и улыбнулся. Саша кивнул ему в ответ и пошёл с Катей вверх по улице.
Пойдем, я тебе сына покажу, сказала Катя.
У входа в школу, на треснувших ступеньках стоял охранник в чёрной куртке.
Здрасьте, сказал охранник.
Здрасьте, сказала Катя, и Саша «Здрасьте» сказал.
По коридору налево, дверь на кухню открыта, из столовой обедом пахнет, учительская справа и медпункт, пахнет хлоркой, в конце коридора, под лестницей дверь, слышно, как там баян играет.
Пение у них, шепнула Катя, быстро заглянула в приоткрытую дверь, повернулась к Саше, мой за первой партой в центре, поёт, улыбнулась.
Саша заглянул в дверь. Перед доской сидит учитель с баяном.
А сейчас мы с вами споём песню, которую мы учили в прошлой четверти, все её помнят?
Да! Которая была в гостье из будущего!
Да, она самая. И-и-и раз!
Слышу голос из прекрасного далёка
Хорошо!
Голос утренний в серебряной росе
Чуть медленнее!
Слышу голос, и манящая дорога
Погромче, девочки!
Кружит голову, как в детстве карусель!..
Давайте ещё раз, сначала. И-и-и раз!
Ущерб
Георгий Панкратов
Иллюстрация Дмитрия Козлова
Вадим жил с Вероникой уже седьмой год. Не расписался и так нормально. В последние месяцы сидел без дела был отделочником, но не котировался слишком высоко. Работу не предлагали. Так, подхалтуривал иногда: в его тридцать восемь поздно было искать что-то новое, рыпаться. В общем, жил в ожидании лучших времён.
Иногда что-то делал по дому, встречал, провожал жену. Та крутилась в офисе. О работе жены он не знал ничего, и ему было неинтересно. Отношения с Вероникой были нормальными не в том смысле, что без проблем, а в том, что без искорки: ну, не искрилось между ними после стольких лет. Но и Вадим, и Вероника поступили так, как поступают все: забили на это. Что же, расходиться теперь, если нет искорки?
Развлекаться Вадим не умел, а у жены не было времени. Иногда гуляли в ближайшем парке. Вадим стоял на балконе и курил, осматривая двор, Вероника осторожно открывала дверь и предлагала: «Пойдём?». «Ну, пошли, чё», отвечал Вадим, и они выходили на улицу. Приближался Новый год. Хоть и через месяц только, а думать уже надо: как отметить, где деньги брать, сколько Да и просто можно было фантазировать, представляя, как на несколько долгих и сонных дней всё вокруг станет хорошо. Сказочно.
А, вспомнила, сказала Вероника по дороге. Надо в офис смотаться за документами. Завтра ж к этой она выругалась, через весь город переться. Вставать рано. А я их забыла, вот дура!
Да езжай ты с утра, вяло возразил Вадим.
Ну Вадим, ну чё ты Это мне в пять утра вставать надо. Как маленький. На автобусе доедем полчаса и свободны.
Ладно, поехали, безучастно сказал Вадим, и они отправились на остановку. Вадим закурил.
Вот подарю тебе на Новый год никотиновый пластырь, шутила Вероника.
Не-не-не! бурно возразил Вадим и пояснил, где он видел такие подарки.
А вообще, давай ничего не дарить друг другу, предложила Вероника. Сэкономим. Съездим к маме, погостим
Ой, на фиг надо, скривился Вадим, к маме твоей Давай у нас лучше. Фейерверки позапускаем.
Ага, Вероника поднесла руки к лицу и шумно выдохнула в них, а потом улыбнулась, взглянула на Вадима добрым взглядом. Скорей бы.
Скорей бы автобус, буркнул Вадим. Хабец выкину.
Подходя к урне, Вадим краем глаза заметил, как грузовик на противоположной стороне улицы стал разворачиваться остановка находилась на перекрёстке их двухполосной улицы не с переулком даже, а с узенькой асфальтовой дорожкой, по которой завозили продукцию в универсам.
«Ну и как он тут проедет, дятел?» подумал Вадим, и вдруг эту мысль перебила другая, шальная и страшная. Его обдало холодом, словно кто-то швырнул в лицо снега, и он обернулся. Пытаясь уйти от удара, прямо в остановку неслась чёрная иномарка. И в этот же миг всё вокруг стихло, только кружились в жёлтом свете фонаря снежинки.
«Ну и как он тут проедет, дятел?» подумал Вадим, и вдруг эту мысль перебила другая, шальная и страшная. Его обдало холодом, словно кто-то швырнул в лицо снега, и он обернулся. Пытаясь уйти от удара, прямо в остановку неслась чёрная иномарка. И в этот же миг всё вокруг стихло, только кружились в жёлтом свете фонаря снежинки.
Вадим повёл себя странно: он не бросился к остановке сразу же, не закричал он закрыл глаза, чтобы ничего не видеть, и долго стоял так. Когда наконец двинулся к месту, вокруг уже толпились люди, кто-то суетился и причитал, кто-то щупал пульс. Жена лежала как живая, только мёртвая. Немного крови на висках и всё. И в руке сумка.
Неподалеку остановилась разбитая иномарка. За рулём сидел крупный человек в тонких очках, бритый наголо, в сером пальто. Он смотрел прямо перед собой и не шевелился.
Я убью тебя, сука! заорал Вадим. Стучал по стеклу кулаками, затем водитель опустил стекло. Что ж ты сделал-то?!
Потом были похороны. Точнее, была кремация, но русский человек не скажет «был на кремации», он всё равно скажет «на похоронах». Народу было немного девчонки с работы да её родители. Они Вадима не любили. Жил он с женой, правда, в своей квартире, так что съезжать никуда не пришлось. Но кроме квартирки, доставшейся от родных, у него ничего не осталось.
Началось разбирательство. Вадим ходил в суд неохотно для дачи показаний, пару раз. Уже в первый день мужчина из иномарки высказал желание поговорить. Они зашли в пустой зал и долго сидели, молчали. А потом водитель резко, безо всяких предисловий, предложил ему взять миллион.
Ты что же, сука, откупиться хочешь?! взревел Вадим.