А как прикажете относиться к такой, как утверждают, вполне правдоподобной истории, также по почтовой линии:
«Рассказывают довольно правдоподобный анекдот: Почта в Камчатку ходила прежде раз летом из Охотска морем, и раз зимою берегом, чрез Ижигу[21]; в этих редких сообщениях, может-быть, и забыли о Камчатке во время нашествия иноплеменников, и вдруг, спустя долгое время, когда Наполеон был уже заключен на остров Эльбу, жители Камчатки читают в журналах: о ужас! Что это? Наполеон собирается на Россию. Слушайте!.. Слушайте! Ведь супостаты перешли Неман. Общее изумление оковало всех, так как читать новости собирались обществом. Возможно-ли? что дальше?.. продолжайте. Смоленск взят что, что?.. Да, Смоленск взят Видно, Господь Бог наказует нас по грехам, проговорило небольшое общество и отправилось в церковь, молиться за спасение отечества от нашествия врага. Потом снова принялись читать и не могли окончить Москва взята!.. Взята первопрестольная! Златоглавая! Белокаменная! И кто даже не видал Москвы, не слыхал о чудесах ее архитектуры, плакал о ней, как о своей матери, безутешными рыданиями малолетнего сына, опускающего в могилу родную мать. Где-то этот антихрист, этот огненный аполион[22], и скоро ли он сюда явится?
Опасения были страшные; но одно еще утешало, что привезший почту из Охотска ничего еще не слыхал такого сумнительного и, наверное, узнал бы от своих, если бы Французы, или какая-нибудь басурманщина завелась поблизости в Якутске. Долго ли горевали в Камчатке о взятии Москвы не знаем; но можно сказать достоверно, что быстр был переход от горя к радости: веселыми криками провожали они разбитого неприятеля и оставляли его только тогда в покое, когда шумная радость требовала шумного подкрепления вином, выпитым по этому случаю без счета и без меры».
А вот как перепугались петропавловские обыватели в 1805 году, когда к городу подошел шлюп Ивана Крузенштерна «Надежда», ожидавшийся в другое время:
«Приближение наше в сей раз к Петропавловску произвело в жителях оного немалой страх. Они знали, что отсутствие наше долженствовало продолжаться два месяца; однако им казалось невероятным, чтоб могло то последовать с такою точностию. Почему, увидев наш корабль, не верили, чтоб это был он действительно; другого же одинаковой с ним величины Российского судна не могли они ожидать никакого: и так заключив, что идет к ним корабль неприятельский, начали многие уже из них уходить с имуществом своим на близлежащие горы. Со страхом несовместен хладнокровный рассудок, Петропавловцам казалось вероятнее, что неприятельской фрегат обошел полсвета для того, чтоб овладеть их местечком, коего все богатство состоит только в некотором количестве сушеной рыбы и где фрегат найдет провизии едва ли на полмесяца, нежели думать, что мы возвращаемся к ним в назначенное время и невзирая на то, что по последним за полгода назад известиям знали они, что Россия ни с кем не воевала; однако не прежде успокоились, пока не пришел к ним солдат, занимавший пост свой на горе близ входа в порт, и не уверил их, что наводящий страх корабль должен быть точно Надежда, как по всему своему виду, так особенно по весьма короткой в сравнении с другими кораблями бизань мачте. Сей опытный солдат, бывший в Экспедиции Биллингса[23], почитался разумеющим таковые вещи, почему и поверили ему с радостию».
Как и любой плохо снабжаемый отдаленный регион, Камчатка отличалась изрядной дороговизной. Постройка уже упоминавшегося нами склада обошлась Российско-Американской компании десять тысяч рублей, «хотя в самом Петербурге не стало бы оное никак больше нескольких сотен».
Или другой пример. Пуд соли, производимой в порту Охотск (одном из основных пунктов снабжения самого Петропавловска), обходился казне в 28 рублей, поэтому гораздо дешевле было возить ее с Гавайев. Для справки расстояние от Петропавловска до гавайской столицы Гонолулу составляет приблизительно пять тысяч километров. До Охотска около тысячи двухсот.
Правительство, впрочем, предпринимало меры для того, чтобы сделать перевозки на Дальнем Востоке выгодными как для мореплавателей, так и для владельцев груза. С 1846 года были установлены новые расценки на доставку пассажиров и разного рода багажа между сибирскими[24] портами. Перевозка пассажира стала обходиться в 1,7 рубля, пуда груза в 30 копеек. За шкурку меха следовало заплатить от 3 до 30 копеек, а за спиртное 14,5 копейки с каждого ведра[25] (с 1851 года тариф в этом случае вырос до 30 копеек).
Что же касается Петропавловска, то за перевозку пуда груза между ним и поселениями Аян и Охотск была установлена плата в размере 60 копеек с пуда. 35 % из этих сумм шли экипажу судна, а остальное Морскому министерству.
В первой половине 1850-х годов в Петропавловске уже имелась (благодаря деятельности нового начальника Камчатки Василия Завойко, о котором пойдет разговор несколько ниже) оборудованная эстакадная пристань. Согласно штатам порта, утвержденным в марте 1851 года, в нем должен был быть капитан (он же помощник губернатора Камчатской области) с помощником, секретарь, бухгалтер с помощником, 2 кондуктора[26], 14 вахтеров[27], 8 подшкиперов[28], 8 баталеров[29], 23 унтер-офицера и 20 писарей-делопроизводителей. Впрочем, судоремонтные мощности порта были более чем скромными.
Причины войны
Хотя темой этой книги является оборона Петропавловска, все, имевшее место на Русском Дальнем Востоке, было лишь отголоском событий, происходивших в Европе.
«Война есть не что иное, как продолжение государственной политики иными средствами», писал в своем знаменитом труде «О войне», вышедшем уже после смерти автора, прусский генерал-майор, директор Прусской военной академии и военный теоретик Карл Филипп Готтлиб фон Клаузевиц.
Эта фраза знакома, пожалуй, всем профессионально занимающимся и просто интересующимся военной историей. Мы же позволим себе напомнить еще несколько фрагментов из этого труда, возможно менее известных, поскольку они, по нашему мнению, целиком и полностью относятся и к Восточной (Крымской) войне. Как, впрочем, и к любой другой.
«Итак, война это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю
Таким образом, всякие изменения, вызываемые продолжением военных действий, должны ввести противника в еще более невыгодное положение; по меньшей мере таково должно быть представление противника о создавшейся обстановке. Самое плохое положение, в какое может попасть воюющая сторона, это полная невозможность сопротивляться. Поэтому, чтобы принудить противника военными действиями выполнить нашу волю, мы должны фактически обезоружить его или поставить в положение, очевидно угрожающее потерей всякой возможности сопротивляться. Отсюда следует, что цель военных действий должна заключаться в том, чтобы обезоружить противника, лишить его возможности продолжать борьбу, то есть сокрушить его
Война не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими средствами
Война не всегда является свободным решением политики, и менее всего она бывает такою там, где силы крайне неравны; следовательно, на войне мыслимо всякое соотношение сил, и странной была бы теория войны, которая ретировалась бы как раз там, где в ней нужда будет наибольшая»
Но вернемся к Восточной (Крымской) войне, начавшейся спустя 22 года после смерти генерала фон Клаузевица.
Основной из главных причин начала войны было нежелание Великобритании допустить Россию к контролю так называемых Черноморских проливов (или просто проливов) Босфора и Дарданелл. Вплотную к этому правительство императора Николая Первого подошло после мятежа египетского властителя Мохаммеда Али в 18311833 годах. Тогда Российская империя оказалась единственной великой державой, поддержавшей военной силой правительство турецкого султана Махмуда Второго.
Залив Золотой Рог в Константинополе. С картины Алексея Боголюбова
Восьмого февраля 1833 года на берегах Босфора появилась русская эскадра в составе четырех линейных кораблей и пяти фрегатов под флагом начальника штаба Черноморского флота контр-адмирала Михаила Лазарева, героя Наваринского морского сражения и кругосветного мореплавателя. Силы эскадры подкреплялись 30-тысячным десантом. Этот поход позже получил название Босфорской экспедиции.
Последовавший затем Ункяр-Искелесийский договор 1833 года предусматривал не только и не просто военный союз. Дополнительная, секретная, статья договора декларировала в случае открытия военных действий закрытие пролива Босфор для флотов любых стран (кроме, естественно, кораблей Турции и Российской империи).
Англичане предприняли все возможные меры для изменения status quo и, как обычно, добились своего. В 1841 году, после истечения срока договора, он был заменен на новую конвенцию, Лондонскую, в которой пункта о преимущественных правах Российской империи уже, естественно, не было.