Да! Надо посоветоваться с дядей, он опытный.
Каким рейсом улетела? спросил дядя, повышая тон голоса.
Первым московским, ответил Асхан, уже сожалея о беседе.
Свяжем как овцу и привезем домой.
Что вы? Не надо! воспротивился Асхан.
Как не надо! Что она себе позволяет? Не распускай женщину! Пусть знает свое место! еще более повышал голос дядя.
Я вначале хотел бы с ней поговорить. Может, у нее важная причина уехать таким образом.
Причина известна. Демарш устроила! Не хочет терпеть молодую, уверенно чеканил генерал.
Я не могу себе представить, как ее насильно привезут домой. Как я буду смотреть ей в глаза?
Что в глаза смотреть? Женщина должна быть в доме! За детьми и матерью смотреть! Дом вести и мужа ждать! Распустил ее! Бизнес позволил! Она и распоясалась, кричал дядя. Можно и не везти домой. Пусть на тот свет смотрит.
Асхан вздрогнул. Он знал дядю и всегда чувствовал, что брат отца в своей жизни на все был способен. Он сильно жалел, что затеял разговор. А что если он бросит сейчас трубку и сделает все, как сказал? Но дядя все равно бы узнал и было бы еще хуже.
Позвольте мне встретиться с ней и поговорить. Возможно, все не совсем так, как кажется. Возможно, мы договоримся и она вернется домой к детям, начал просить Асхан.
Поговорить, договориться, возможно А что, если нет? Будешь ждать, что она выкинет дальше? Сейчас же позвоню, пусть задержат в аэропорту.
Ради всего святого, ради памяти вашего старшего брата и моего отца, молю вас, не надо! Отец бы так никогда не сделал. Она этого не переживет. Я не смогу детям в глаза смотреть
Дядя на минуту замолчал. Потом раздался голос на тон ниже.
Я любил твоего отца. Он и мне был вместо отца. Всех тянул на себе, со всеми пытался договориться, надорвался, уже более миролюбивым тоном заговорил дядя. Ладно, договаривайся. Возможно Но если нет, скажи ей напоследок, что я сказал, и положил трубку.
И тут же перезвонил:
Мои люди ее встретят и отвезут, куда скажет. Не спорь! Мы не можем ей позволить отбиться от рук окончательно, сказал он, не ожидая каких-либо возражений.
Асхан смирился. Он знал, что хватка дяди всегда сильна и окончательна.
Асхан звонил, звонил и звонил Мирре.
Соперничество неравных, соперничества с предсказуемым исходом.
Кто знает, что она задумала, что предприняла или утаила от него?
Асхан почувствовал: любит Мирру как мать его детей и не хочет ее унижения. Ему не верилось, что только из-за него такая женщина покинула все, что у нее было в жизни, ушла из такого обеспеченного дома.
Куда можно уйти от всего, что у тебя есть в жизни?
Он подумал и о смерти, но сразу же попытался отогнать эту мысль: не думать, не думать, не думать о смерти
Телефон Мирры молчал.
Должна же она, в конце концов, ответить!
Неужели не понимает, что натворила?
Вновь подумалось о детях.
Они скоро спросят, и что отец им ответит?
Особенно ясно он представил вырывающееся вперед лицо златовласой Зарины, ее неморгающие искрящиеся глаза, выразительный рот и крепкие белые зубы.
Буря, а не девушка! Ее откровенность вводит в ступор. Ей только семнадцать. Что же будет, когда она повзрослеет окончательно? Она хоть и светловолосая, но очень похожа на моего деда неудержимого и буйного. Во мне такие бури тоже порой просыпаются. Я их всегда сдерживал, но сегодня не смог и не жалею
Каждый из детей говорит о нас через свой характер, поступки, цели и ценности, но не всегда есть сила и смелость увидеть в них себя, понять и принять. Да это же ты и есть, только в теле твоего ребенка! Мы кричим в них о себе и о нашей жизни, о той жизни, что не свершилась
Они скоро проснутся и сотворят то, о чем мы даже не смели мечтать.
4. Они скоро проснутся
«Дети вот-вот проснутся», подумала Мирра в аэропорту.
Потеря близких сюжет отдельного романа. Но она никого не теряет, она просто уезжает. Частично она здесь с ними.
Дети придают смысл жизни женщины. Но когда они взрослеют и уходят, что остается? Эту мысль мне впервые заронила старшая дочь, когда начала сама определять свои планы и ценности, когда начала отдаляться и отделяться от меня.
В душе были только дети, и душа стала сама ребенком.
Вокруг себя Мирра видела только детей совсем маленьких и спящих, чуть побольше и глазеющих по сторонам большими и неморгающими глазами, подростков с деланной самостоятельностью и почти взрослых детей, которые наравне с другими несли вещи, вели беседы, старались быть взрослыми.
В душе были только дети, и душа стала сама ребенком.
Вокруг себя Мирра видела только детей совсем маленьких и спящих, чуть побольше и глазеющих по сторонам большими и неморгающими глазами, подростков с деланной самостоятельностью и почти взрослых детей, которые наравне с другими несли вещи, вели беседы, старались быть взрослыми.
Я забываюсь в детях, я в них теряюсь, и так будет всегда в нашем роду. Женская природа всегда будет брать верх над рассудком и рожать детей, заботиться о них, видеть их в каждом и всегда.
Я создаю и буду творить своих детей, и я всегда буду покоряться им и служить.
Мои мысли теперь только о детях.
Я принижена их детством, своей животной природой и горда ими одновременно.
Когда они проснутся, младшие тихо будут заглядывать в мою комнату и не найдут их удивленные глазки никого.
Стыдно и неудобно.
Аж ладошки вспотели.
Старшие будут как-то им объяснять мое отсутствие. Они догадаются обо всем, но правду младшим не скажут. Они умеют присматривать за младшими. Аида все организует. Она всегда была помощницей и теперь словно вторая мама для младших в мое отсутствие.
Я имею право лечиться? Если я ушла лечиться, то можно оправдать мое отсутствие в доме. Но почему я никого не предупредила? И от чего я буду лечиться? Алкоголь? Душевное расстройство? Я в этом сомневаюсь. Уход из дома это ненормально. Я больна? Если я нездорова, нужна ли я такая моим детям? Нужна ли я кому-либо такая?
Вновь мысли о бессмысленности моего поступка и нежелании жить.
Боже, что делать?
Неужели дети имеют смысл для женщины, только если они рядом?
Как дети могут жить дальше, если мать демонстрирует потерю смысла собственной жизни?
Мирра, словно тень, плыла в потоке людей. Доброжелательный высокий и седой мужчина с улыбкой обратился к ней, желая завести разговор с интересной попутчицей, но она не смогла его услышать. Все вокруг плавало словно в аквариуме, в космосе, в безвоздушном пространстве. Она чувствовала себя отгороженной от большого мира толстым стеклом. Хотелось сжать лицо руками, закричать, быть услышанной. И в душе крик раздавался, терзая тело и душу, он жил сам по себе, раскрывая огромный рот, словно отдельное существо. А мимо него в потоке сознания плыли мысли щепками срубленного дерева одна за другой
Сегодня я, как всегда, встала бы гораздо раньше детей. Но когда я просыпаю и выхожу к ним, то они удивленно уступают мне путь при встрече. Готовила бы им завтрак, разливала бы чай. Старшие присоединились бы, и мы говорили бы о предстоящем дне. Они тоже любят поспать, но стараются быть взрослее. Дети еще, но порой ведут себя очень мудро. Они знают, что мать не должна покидать свою семью даже ради своего же блага.
Но когда они начинают говорить, я чувствую, что не понимаю порой силу их уверенности. Что-то в них есть такое, что заставляет переживать неловкость и уступать. Возможно, именно это нас восхищает в чистом взгляде ребенка. Он не сомневается в силе своей чистой души. Она еще не сломлена сделками с совестью и полна достоинства?
Когда все мои дети собираются за утренним столом, я порой робею, но только вначале. Откуда эта робость? Мне всегда нужно время стать матерью? Войти в роль матери не так просто. Когда же я начинаю спрашивать их о самочувствии, о планах на день, то инициатива переходит ко мне и я начинаю понимать, что мое участие в их жизни пока еще очень важно.
Но вот выходит к столу мама мужа, сгорбленная маленькая старушка, и все немного затихают. Баба Шалпан воспитана в другом доме, который мы не понимаем и не принимаем полностью. Но она иногда о нем пытается рассказать и убедить нас в его достоинствах, вспоминает, как они жили в степи, в юрте, пасли скот, как было холодно и ветрено. Как распахали степь и о пыльных бурях над развороченной землей.
Баба Шалпан под угрозой выселения отстранена от воспитания внуков. Конфликты заставили нас так поступить. Мое присутствие ранее напоминало ей об ограничении, но теперь баба Шалпан попытается взять воспитание в свои руки, и ее сын Асхан не сможет ей противоречить. Все пойдет вкривь и вкось