Я огляделась, ожидая увидеть вокруг обглоданные кости и да, я их увидела. Казалось бы, по пути сюда я пережила весь возможный страх но нет! Теперь волосы у меня зашевелились от ужаса, а к глазам, уже вроде бы иссушенным, прихлынула новая волна слез. Кости были повсюду валялись кучками на моховой полянке, были свалены, будто хворост, под стенами избенки, до половины ушедшей в землю. Старые, высохшие, выбеленные, они усеивали поляну ребра, позвонки, длинные трубчатые кости черепа с оскаленными зубами, обломки рогов Иные были не так уж стары, и над ними вились мухи.
От ужаса мы заледенели, наши зубы стучали, мы не смогли бы вымолвить ни слова, даже если бы вспомнили хоть одно. Мы были в Нави, и сейчас ее косматый хозяин набросится на нас
Ступайте в берлогу! прорычал медведь, показав нам на вход в избенку. Ну, шевелитесь, живее! А не то съем!
Мы уяснили, что если «шевелиться», то «съем» не будет или будет не сейчас. Встать не вышло не держали ноги, и мы на четвереньках поползли к чернеющей дыре, повизгивая, будто щенки, наступая на подолы сорочек, и без того уже изгвазданные.
Избушка была совсем маленькой и низкой: серые бревна, зеленый мох и поросль черники на дерновой крыше. Двери не было вообще: просто черный провал. В этот провал мы скатились по двум-трем земляным ступенькам, а там отползли в угол и замерли, прижавшись друг к другу.
Наверное, сейчас он запрет нас здесь, чтобы съесть, когда проголодается
Потом стало темно: это медведь заглянул в берлогу, загородив дверной проем.
Мы чуть слышно запищали от страха.
Топите печь, берите просо, варите кашу, приказал он. А я пойду еще в лес, дров принесу. Как вернусь, чтоб все было готово. А не то вас самих съем, уж больно живот подвело! Вот такое дело
В проем опять пролился дневной свет медведь отошел.
Мы немного перевели дух: страшная гибель откладывалась.
Варите кашу Кашу? Медведь ест кашу? Дома мы уже справлялись с этим делом особенно вдвоем. Но там мы все знали: где что лежит и как за что приниматься. А тут?
У него должна быть печка шепнула Эльга. Если он велел варить
Здесь? я огляделась. Какая же тут печка?
Смотри, вот там, в углу, что-то такое
Глаза попривыкли к полутьме, и я тоже разглядела в дальнем углу высокую груду камней.
Опираясь на меня, Эльга встала на ноги; я встала тоже, придерживаясь за стену, хоть и боялась, что из щелей сейчас полезут мокрицы, пауки, а то и что похуже.
Осторожно ступая, мы пересекли избушку. То и дело спотыкались во тьме о мусор на полу уж не кости ли там других девочек, что попадали сюда раньше нас и не угодили с кашей? В другом конце берлоги и впрямь оказалась печка-каменка, а возле нее кладка полешек, кучка наколотой лучины и свернутые куски бересты.
Здесь есть огниво? Эльга обернулась было ко мне, потом вдруг схватилась за берестяной коробок на поясе: Так у меня же есть!
Открыв коробок, она вытащила огниво и даже засмеялась от радости. Не так давно его подарил ей отец, и мы чуть не каждый день им любовались. Оно совсем не походило на обычные полоски железа, согнутые калачом. Это было настоящее сокровище: бронзовая фигурка сидящего мужчины, к его голове склонились две большие птицы, а ниже крепилась полоса железа. Эту чудную вещь дядя Вальгард когда-то купил еще на родине, за морем. Считал, что огниво приносит удачу, ведь на нем изображен сам Один со своими двумя всезнающими воронами. И уж верно, Эльга одарена особой удачей, если ей досталось такое.
Глупый медведь не догадался отнять у меня Одина! с торжеством шепнула мне Эльга. А пока с нами Один и вороны, он нам ничего не сделает!
Тут и меня немного отпустило. Медведь исчез с глаз, ни разу нас не укусил, а Один с воронами был при нас.
И все-таки было страшновато. Справимся ли?
Разведем огонь, тогда будет лучше видно, сказала Эльга. У него должен быть трут, как по-твоему?
Я огляделась: если трут и был, то отыскать его в темноте мы едва ли сумеем. Это не дома, где не глядя протягиваешь руку и находишь любую вещь как раз там, где ей положено быть.
Ладно, без трута обойдемся! решила Эльга. Давай вон мха надергаем, она кивнула на бревенчатые стены, где из щелей торчали белые пряди долгунца. Сгодится.
Мы нащипали сухого мха, Эльга достала кремень и стала стучать по нему огнивом: скользящими движениями, будто чиркая, как учили
Мы нащипали сухого мха, Эльга достала кремень и стала стучать по нему огнивом: скользящими движениями, будто чиркая, как учили
Я стояла рядом на коленях, готовясь раздувать искры.
Получилось у нас не сразу: то она стучала, а я раздувала, потом наоборот, потом опять наоборот
Дома мы бы уже сдались и позвали кого-нибудь на помощь, но тут звать было некого, а медведь обещал нас съесть, если не справимся. Даже чтобы к нам явилась мышка-щурка, надо сначала приготовить кашу, а для этого нужен огонь!
Наконец боги и чуры над нами сжалились: мох затлел, крошечный лепесток пламени пробежал по подсунутому усику бересты. И вот огонь запылал внутри печи: у нас будто гора свалилась с плеч. Захотелось заплакать от облегчения, но вместе с тем пришла мысль это только начало!
Мы принялись топить печку. Дым шел наружу через дверь, и мы кашляли, стараясь от него уклониться.
Кадка с водой нашлась у стены. Нам очень хотелось пить, но мы не решились: ведь это могла оказаться мертвая вода! Из домашней утвари у медведя была только укладка, старая и изъеденная жучком, с большими щелями между досками. В укладке, светя лучинкой, мы нашли два горшка, пару старых облезлых ложек и мешок с просом.
Очень долго мы ждали, пока вода согреется, потом догадались отлить немного: для крупы ведь тоже требуется место!
Вода закипела; мы немного поспорили, сколько нужно крупы на такой горшок, и долго подсыпали «еще чуть-чуть». Дома полагалось класть соль, но мы уже знали: для чуров пищу не солят.
Каша варилась булькала Ложкой мы собрали с поверхности жучков, пепел и прочий мелкий сор. Я хотела попробовать, не готово ли, но Эльга мне не разрешила:
Это же пища мертвых! Хочешь навсегда здесь остаться?
В избушке резко потемнело: это вернулся медведь и загородил дверной проем. Мы опять испугались, хотя за работой, не видя рядом страшного хозяина, приободрились.
Ну, что, мыши бесхвостые, готова каша? прорычал он. Подавайте, попробую. Ну, если невкусно
«Съем!» мысленно продолжили мы.
Вот такое дело
Медведь уселся прямо на пол, на кучу шкур, из-под которых торчала сухая трава: видимо, это была его лежанка. Придерживая горшок через драную ветошку, мы поднесли наше угощенье. Эльга взяла из укладки ложку через рукав, как держат пожитки мертвых, поклонилась и даже сумела выговорить:
Кушай, батюшка.
Медведь заурчал и принялся есть. Варево так загустело, что с трудом цеплялось на ложку, и издавало легкий запах гари. Масла мы не нашли никакого, даже льняного, но тут уж медведь сам виноват: его дом, его и припасы!
Мы ждали с замиранием сердца: сочтет ли он нашу стряпню хотя бы просто съедобной?
И теперь еще я с ужасом думаю, что за каша у нас тогда получилась А тогда отметила мимоходом: медведь держит ложку вполне человеческими пальцами, которые только сверху прикрыты шкурой его передней лапы, будто рукавом. И ложку с кашей он сует не в зубастую пасть, а под нее, будто в горло, где у него тот рот, что с нами разговаривает.
Он прикончил кашу, выскреб дно горшка, потом облизал ложку и вздохнул:
Ну, ладно Не буду вас есть пока.
Отведешь нас домой? спросила Эльга. Ты же обещал.
Придется отвести.
Медведь отложил ложку и встал, почти доставая головой до черной кровли:
Собирайтесь.
Собираться нам было недолго: пригладили волосы да снова повязали платочки.
Медведь полез в светлый проем, мы за ним, торопясь, пока не передумал.
Оказалось, уже вечереет. Мы вышли из дома рано, однако длинный летний день почти миновал. Но мы не удивились нам казалось, что наши злоключения продолжаются долго-долго. И опять испугались: скоро ночь!
Хромая, медведь двинулся широким шагом прямо в чащу. Мы кинулись за ним. Сюда он принес нас на плечах, и страшно было думать, что проделать обратный путь придется пешком. Мы устали и проголодались: после домашней утренней каши мы ели только чернику. Вскоре мы уже едва волочили ноги. Медведь часто оборачивался и подгонял нас.
А темнело, как нам казалось, быстро: закат еще сиял багряным золотом сквозь вершины, но внизу было уже так сумрачно, что мы с Эльгой едва различали дорогу и держались за руки, боясь друг друга потерять. На ту пору ничего со мной не случалось более тяжкого, чем этот обратный путь из Закрадья в белый свет!
Мы ковыляли на своих натруженных маленьких ногах, обессиленные целодневным хождением, испугом, голодом, жаждой. Даже плакать у нас больше не осталось сил. Горло пересохло, смертельно хотелось пить, но мы боялись сказать об этом медведю. Он может рассердиться, а мы ведь сейчас на том свете есть ли здесь обычная вода, не мертвая? Голова кружилась, от голода меня мутило, и порой я забывала, где я, что со мной случилось и почему я куда-то иду