Как я правильно понимаю, этот знак внимания обращен ко мне. Других свидетелей этой сценки попросту нет.
* * *В последний приезд мой брат Андрей рассказал, как однажды они вместе с нашим отцом Фёдором Киприяновичем Шориковым были в гостях у старшего брата Валерия. Сидели за столом, ели традиционные уральские пельмени, разговаривали о том да о сём, а в это время по «ящику» транслировали концерт Аллы Пугачёвой.
Когда Алла Борисовна уже достаточно прокуренным и хрипловатым голосом затянула глуповатую в общем-то песенку «Даром преподаватели» отец не выдержал и, тяжко вздохнув, заметил, конечно же, имея в виду не только это произведение, но и большинство песен Примадонны:
Мы с нашими песнями Берлин брали, а с песнями вашей Пугачёвой только бардаки брать
* * *Моя тёща Евдокия Семёновна впервые навестила нас в Ольгине летом 1982-го.
Жили мы с её дочерью так себе. Жена (по профессии учитель) мечтала о материально благополучной жизни (отдельная благоустроенная квартира, одежда из «комиссионок», отпуск «на югах»), а я в этом смысле никак не оправдывал надежд. И не то чтобы не умел зарабатывать деньги, а, по мнению жены, не хотел. Вместо того чтобы кроме основной работы иметь ещё две-три «халтуры», как подавляющая часть настоящих советских мужиков тех времён, я предпочитал серьёзные занятия литературой.
Обычно вставал в четыре утра и садился за письменный стол. Писал в основном рассказы и короткие повести. Раз в две недели посещал Литературную мастерскую при Союзе писателей города Ленинграда. Иными словами, делал всё или почти всё, чтобы рано или поздно занять своё место в советской литературе. Если, конечно, очень-очень повезёт. Хотя бы потому, что начинающему автору в те времена могло и не хватить жизни, чтобы однажды подержать в руках первую книжку. Особенно если героями твоих рассказов и повестей являются всякие там рефлексирующие молодые люди в возрасте Иисуса Христа, живущие, как правило, сами по себе, в отличие от бодрых и оптимистичных представителей рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции, мудрых и справедливых партработников, густо населявших произведения самых успешных авторов той эпохи.
В то утро жена и дочь уже отправились в школу, а я продолжал сидеть за письменным столом, глядя, как за окном лениво ползёт электричка, напоминающая огромную гусеницу. Не пишется. Такое бывает. Нужные слова ведут себя в извилинах мозга, будто солдаты-новобранцы на сборном пункте. Никак не хотят строиться в шеренги предложений и абзацев. Заклинаю себя словами Хемингуэя: «Не волнуйся. Ты писал раньше, напишешь и теперь». Помогает, но не очень.
Тут у меня за спиной, точнее, за чуть приоткрытой дверью в кабинет раздаётся громкое ворчание тёщи:
Тоже мне Лев Толстой! Пошёл бы, ёб твою мать, лучше в сад да грядку вскопал