С добрым утром, страна!
Он зачерпнул из контейнера несколько ложек гречневой каши и горкой высыпал посреди площади. Придвинул низенький табурет, уселся и сам стал есть кашу из контейнера, продолжая посматривать в коробку.
Из игрушечных жилищ выбрались толпы человечков они направлялись к площади. Около гречневой горки расхаживали несколько человечков блюстителей порядка, они комариными, едва слышными голосками командовали толпой, и та дисциплинированно выстраивалась в очередь. Обитатели коробки один за другим подбегали к каше, хватали одно-два зернышка и волокли кто куда. Одни тащил еду домой, другие ели прямо на улице. Некоторые, как только расправлялись со своим зернышком, снова становились в очередь. Но таких было мало жадничали в основном человечки преклонного возраста. Передвигались они еле-еле, опираясь на едва заметные палочки-подпорки, а ели очень быстро. Человечки помоложе, насытившись, напившись воды из блюдца, весело брали друг друга за руки и устремлялись к правому верхнему углу коробки. Там Утин уложил, одну возле другой, несколько поролоновых губок для мытья посуды это был «сексодром», место для размножения утинского народца. Человечки взбирались на мягкую поверхность этих губок, залезали под опрокинутые днищами кверху спичечные коробки и там предавались приятной процедуре продолжения рода.
Неподалеку от «сексодрома» располагалась еще одна популярная в народе территория картонная крышка от обувной коробки, заполненная землей. Землю Утин брал прямо у гаража, она быстро зарастала сорняками, и представляла собой для человечков настоящий парк. Небольшой, в рост человечков, заборчик делил эту территорию на две равные части. Заборчик Утин смастерил и установил самолично, а человечки обустроили два входа с двух противоположных сторон, да еще сделали у этих входов нечто вроде транспарантов из спичек и кусочков бумаги. На бумаге виднелись какие-то знаки. Один вход предназначался для человечков мужского пола, второй для женщин. Здесь обитатели коробки справляли нужду.
В противоположной стороне Утин разместил старый фотокювет, заполненный песком. К нему уже потянулись от игрушечных домиков вереницы человечков, несущих на плечах нечто вроде свертков. Добравшись до песка, человечки выкапывали углубления, помещали туда свертки, забрасывали их песком и устанавливали в этом месте памятник-спичку. За несколько дней кювет обрастал спичками, как еж иголками, и Утин менял в нем песок ему, кроме того, приходилось менять и землю в парке-туалете.
Когда от каши на площади не осталось ни зернышка, Утин разложил на том же самом месте пустые спичечные коробки, лоскутки, ниточки, канцелярские скрепки и кнопки и множество другого мелкого хлама. Человечки, под надзором командиров, принялись трудиться сортировать все это, разносить по городку, строить и огораживать жилища, шить одежду и делать еще миллион разных дел.
«Хорошо!» сказал себе Утин. Жизнь в коробке кипела, все человечки были при деле. Не видно было, чтобы кто-то слонялся, бездельничал, хандрил, протестовал. Нет, из недр коробки слабо доносилось даже что-то вроде песни. И все это благодаря Утину, который собрал этот народец воедино, обустроил ему быт, обеспечил покой и уют, дал еду и воду, свет и тепло, продумал в деталях, как и чем обеспечить приятную, комфортную жизнь. Утину особенно приятно было, что народец и не подозревал о своем благодетеле: вероятно, лицо Утина, склоненное над коробкой, человечки воспринимали как природное явление тучу, например, или планету, затмевающую временами солнце. Конечно, человечки работали, они, со своей стороны, много усилий прикладывали, чтобы жилось лучше, но каждый, и молодой, и старый, и умерший, и еще не рожденный все они зависели от Утина, от того, явится ли он сегодня в гараж.
Вдруг прямо перед утинским носом за край коробки зацепился крюк изготовлен он был из канцелярской скрепки. От крюка вглубь коробки вела длинная нить, а за нижний ее конец крепко держался человечек. Он шустро перебирал ногами по борту коробки и, покраснев от напряжения, лез вверх, явно намереваясь устроить побег. «Ну дает!» мысленно присвистнул Утин и сам себя оборвал. Его прошиб холодный пот. Он вспомнил, что случилось неделю назад. Точно так же прилетел тогда Утин в гараж, нетерпеливо выкатил из-под верстака платформу, снял крышку с коробки, насыпал горку каши на центральную площадь. Но на кормежку вышли из игрушечных бараков не более пары десятков подопечных. И не то слово вышли. Притащились. Это были древние старички, одной ногой уже стоявшие в фотокювете с песком. Утин переполошился, начал опрокидывать строения в коробке пусто! В конце концов он обнаружил в одном из нижних углов дыру бог весть, чем они ее проковыряли. Через эту дыру и сбежал почти весь народец. Несколько дней пришлось убить Утину, чтобы водворить беглецов обратно. В итоге он победил. После чего и обмотал скотчем весь низ коробки. Но это ощущение холодного ужаса, обидного, унизительного краха с тех пор жило в нем, не проходило.
Утин подождал, пока маленький альпинист доберется до вершины его сопение слышно было уже хорошо. А затем сильным, злым щелчком отправил его вниз, откуда беглец начал восхождение. Тот упал на дно коробки, да так и замер. Вскоре у тела альпиниста собрались сородичи, засуетились, завзмахивали руками. И только тогда к этой компании побежали с площади два блюстителя порядка. «Раззявы!» ругнулся про себя Утин, взял с верстака две рюмочки и накрыл ими опоздавших. Те потыкались недолго в стеклянные стенки и сели на корточки, обхватив голову руками. Человечки, оказавшиеся поблизости, немедленно бросили работу, принялись расхаживать вокруг двух стеклянных тюрем, оживленно переговариваться и потешаться над заключенными. Утин все еще чувствовал себя разозленным и отложил пока решение выпустить узников чуть погодя или, в назидание остальным, уморить голодом. Тем временем друзья альпиниста завернули покойника в лоскуток и сноровисто потащили на кладбище.
Утин отцепил крюк от борта коробки, смял в пальцах и отшвырнул прочь. Убедился, что больше ничего чрезвычайного не происходит. Взял контейнер, отошел от верстака в дальний конец гаража и высыпал остатки каши на поддон, лежащий на полу. Устроился неподалеку и стал ждать.
Именно так и обнаружил он когда-то человечков. Случайно уронил еду на пол, да сразу не подобрал. Увлекся варганил геополитику, то самое сражение под Смоленском. Краем глаза приметил какое-то движение на полу. Подумал было, что мышь гуляет или таракан. Нет, это оказались люди, только совсем крошечные. Утин моментально соорудил поддон, положил на него приманку и посадил добрый десяток человечков в трехлитровую банку, попавшую под руки. Они загрустили тоже прислонились к стеклу и обхватили голову руками. Вот тогда Утин сбегал на помойку и принес оттуда коробку от холодильника. И как хорошо все сложилось! Как надежно обжились они в этой коробке и как удобно было Утину помогать им в обустройстве жизни! Пока не случился тот позорный побег через дыру в углу коробки. Утину пришлось выманивать их заново. Раз за разом поднимал он поддон с человечками, переносил их в обмотанную скотчем коробку, а сам боролся с желанием растоптать ногами в лепешку тупое неблагодарное племя. Чего не хватает этим тварям? Куда, ради чего лезут они из коробки? Сейчас вот еще до альпинизма додумались. Даешь им ресурсы для строительства жилья а они крючья мастерят, чтобы удрать на вольные хлеба. А какие там хлеба? Тоже мне воля паутина, сырость, грязь, хищные насекомые, голод. Сами же толпой клюют потом на приманку, рискуют жизнью и свободой ради крошки на поддоне.
Утин полюбил ловить человечков. Правда, их выбегало на поддон все меньше. Раньше часа хватало, чтобы обнаружить на поддоне двух-трех разведчиков. Теперь иной раз и полдня проходило впустую видимо, почти весь народец перебрался в коробку. Тем интереснее была операция по спасению так называл Утин это свое занятие.
Пока тянулось ожидание, Утин поневоле вернулся к мыслям, которые старался отогнать от себя. Мысли эти тревожили Утина, вели по замкнутому кругу, погружали в безысходность. Все было хорошо в коробке, пока он, Утин, мог сюда приходить. А приходить надо было ежедневно. Утин отбоярился от домашних хлопот, перестал ходить в гости, ездить в командировки. Перестал задерживаться на работе. Он понимал, однако же, что долго так не протянет. Могут грянуть авралы. Может произойти ЧП на службе или в жизни. Он может, наконец, просто заболеть что и случилось в прошлом месяце. Температура, кашель, насморк, лихорадка. Он на ватных ногах, превозмогая слабость, все равно брел сюда, в гараж ведь сдохнут с голоду или от жажды эти твари, утонут в собственных нечистотах, лишатся воли к размножению.
Необходим был напарник. Точнее, сменщик. Тот, кто в трудную минуту подстрахует, заменит Утина. И кто при этом не разболтает тайну, не выставит человечков на всеобщее обозрение. Если о них узнают это конец. Сюда, в гараж, набегут стада зевак, щелкоперов, экспертов, политиков. Развяжутся языки, начнутся чертовы обсуждения, изыскания, выяснения. Своими копытами вытопчет эта публика все здесь, в тихом гараже, здесь, в умиротворенной и безмятежной ныне душе Утина. И народец его тоже лишится покоя, мирного и безбедного существования. Человечков вынут из коробки, положат под микроскопы, рентгены, томографы, расселят по вольерам и террариумам, запротоколируют каждый шаг их, каждое движение. Ввергнут в сотни экспериментов, замучают бесконечными пытками пытками перенаселением и одиночеством, роскошью и бездомьем, голодом и обжорством, свободой и неволей, диктатурой и демократией. Вот тогда-то припомнят эти глупцы, каково им было при Утине, когда каждый день приносил вдоволь еды и света! Вдоволь, вовремя и к всеобщему удовольствию!