Одна окончательно свихнувшаяся, а может, подкупленная студентка из числа папченковских как-то пробилась через толпу к моложавому Повидлову, при всех оголила бюст и чмокнула кандидата в щечку. Повидлов смущенно покосился на прелести вражеской агитаторши и подарил ей услужливо подсунутую кем-то зеленую экологическую футболку. Сеанс предвыборного стриптиза всю неделю показывали по шайтанским телеканалам, пару раз сюжет мелькнул и на российском ТВ.
На центральной городской площади друг на друга глядели два огромных щита. Упитанный краснощекий здоровяк в пиджаке, но без галстука, гордо высился среди березок и перелесков. Лозунг гласил: «Чужого не надо, своего не отдадим. Василий Папченко». Со щита напротив грустными карими глазами неотрывно глядел на здоровяка красавец в интеллигентских очочках, весь в белом, снятый на фоне дымящихся заводских труб. Правой рукой он продвигал в народ девиз: «Хлеб с Повидловым».
Под повидловским щитом постоянно дрыхли бомжи самого отвратительного вида. Ходил слух, что их специально нанял Папченко.
Шла тихая драка за шайтанские школы, садики, больницы, за тюрьму, военный городок, за театры и музеи, за советы ветеранов и инвалидные общества, за вещевой и колхозный рынки, за борта автобусов и трамваев, за стены домов и заборы.
В штабе Папченко царило уныние. Губернатор лидировал с отрывом всего в пять процентов. Его рейтинг падал.
В штабе Повидлова тоже нарастала депрессия. Рейтинг кандидата, рванувший было вверх, вот уже неделю стоял на месте, несмотря на все усилия. Взбесившийся Повидлов прогнал своих пиарщиков, а заменить их было некем.
В довершение всех бед на Шайтанск упала тридцатиградусная жара, все ходили, по-рыбьи хватая воздух ртом. Избиратель массово таскал воду на огороды и слышать не желал о выборах.
Гроза ощутимо собиралась, но все не могла начаться.
3
У человека с полированной лысиной было несколько кабинетов в разных концах столицы, и это делало его вездесущим и всезнающим, о чем обществу регулярно докладывала оппозиционная пресса. Лысого звали Андрей Вольфрамович. Никто толком не знал, чем он занимается сегодня и сейчас, зато было точно известно, что Вольфрамыч при желании может все. От него исходил тонкий запах небожителя, и если кому выпадала удача вдохнуть этот запах, земной прах сам опадал с башмаков счастливчика. Надышавшись, он попадал в шефы Госкомрыболовства или садился править таможней, или получал на откуп атомную энергетику. До Вольфрамыча добраться было труднее, чем до Кощея Бессмертного, зато от Вольфрамыча дороги бежали в самый зенит.
Именно к нему, недосягаемому, несли Матвея Козлова стоптанные ботинки нехитрого челябинского производства. Со своей обуткой, многажды чиненной, Козлов не расставался считал талисманом. В этих ботинках ему везло. В них, наперекор враждебным обстоятельствам, он привел к власти пьяного больного президента, окруженного шайкой шпионов и прохиндеев. В них Козлов вымостил дорогу в большую политику двум олигархам, которыми среднестатистические матери пугали детей.
Странный тип в пыльных ботинках, в мятой шляпе почти как у охотника на привале и в легкомысленно развевающемся буром плаще быстрым шагом прошел через Спасские ворота и, встреченный референтом, беззаботно двинулся дальше толстостенными кремлевскими коридорами, что овеяны государственной тишиной.
Так, в шляпе и плаще, Козлов уселся перед небожителем, будто заглянул к соседу пивка дернуть.
Шайтанск? спросил он полированную лысину, сияющую напротив.
Вольфрамыч поднял голову от стола и подтвердил:
Шайтанск.
Зачем? не вынимая рук из карманов, безучастно продолжал Козлов.
Кто подогревает Повидлова? задал ответный вопрос Вольфрамыч.
Сметанин и Рабинович.
А кто накачивает Папченко?
Рабинович и Сметанин.
Они оба финансируют. А чей человек Повидлов?
Сметанинский.
Ну вот. Если мы поможем Повидлову и он победит, завтра он вместе со Сметаниным будет нас шантажировать. Если мы поможем Папченко, он станет ручным. Потому что Папченко ничей человек. Общий. Мотя, господин Повидлов должен стать трупом. Политическим.
Сколько бабла отгрузишь, Андрей Вольфрамыч?
Сколько бабла отгрузишь, Андрей Вольфрамыч?
Столько, столько и еще полстолька.
Мне нужно, чтобы Папченко исчез из Шайтанска до конца выборов. Ушлите его куда угодно, только смотрите, чтобы не спился вконец. Мне нужны полномочия, как у Саддама Хусейна. И еще столько и полстолька «зеленых», чтобы грузить местные коробки из-под ксерокса.
Принято. Летишь завтра утром, тебя встретят.
Обратно модного пиарщика Козлова везла кремлевская машина.
Знаешь, в чем фундаментальное отличие виртуальной стратегии от всякой обычной? спросил он водителя. А вот в чем: мы имеем дело не с отдельным сущим, брат, а с проекцией его бытия. Крути по Садовому, и Матвей принялся терзать свой мобильник.
4
Алексей Баранов терпеть не мог политических убийств. За них он брал двойной тариф. Потому что моральный ущерб.
Заказчиков Баранов знал в лицо. Как правило, они являлись попеременно, с интервалом примерно в месяц. Едва успеешь оприходовать гонорар от людей Рабиновича, приходят делегаты от олигарха Сметанина. И так далее в режиме карусели.
Нынче утром Алексей проснулся на час раньше обычного и понял, что придут сметанинские. Была их очередь. Он с полчаса помедитировал, сделал пять дыхательных упражнений по самурайской системе Кавадзаки и прочел наизусть стихотворение Максима Горького «Иду межой среди овса» для тренировки памяти. Затем последовали короткий бой с фантомом в стиле «пьяный кулак», упражнения с мечом и отработка длинной серии хуков справа. Завершилось утро метанием дротиков в поясную мишень.
Сметанинские явились, когда проступил драгоценный седьмой пот. Посланцы были хорошо знакомы Баранову. Низкорослый ушастый шкет развалился в кожаном кресле, а позади молча застыл «качок», вечно таскавший министерский пухлый портфель.
Есть работа, пропищал шкет, вяло наблюдая, как Баранов подтягивается на турнике. Ты такую не любишь.
Алексей молча сел на шпагат. Шкет закинул ногу на ногу и пожаловался:
А у меня вот импотенция болезнь интеллигентов. Наш объект шайтанский губернатор. Вот евонное табло не промахнешься.
«Качок» выудил из портфеля фотографию, и она быстро проделала путь к Алексею. Иногда, взглянув на физиономию клиента, Баранов отказывался от заказа. Редко, но бывало. В тех случаях, когда объект был хотя бы отдаленно похож на барановского кумира непревзойденного мастера восточных единоборств Джимми Маккуксиса, известного под боевой кличкой «Одинокий волк, идущий опасной тропой по предгорьям Фудзи в поисках последнего самурая, потерявшего разум, данный ему высшей силой для постижения девяти глубин тайной магии озера Титикака».
Шайтанский губернатор Папченко мало смахивал на прославленного Джимми. Маккуксис был негр, а на фотографии красовался жидковолосый апоплексический толстяк с мокрыми губищами и чрезвычайно довольным выражением лица.
Он чего такой радостный? спросил Алексей, возвращая фото.
С похмелья, пожал плечиками шкет. У него каждый день праздник. Прилетишь тебя будет ждать командир на черном «мерсе». Скажешь, мол, я привез лекарства для вашего папы. Он тебе ответит, мол, папе стало гораздо лучше. Ну, а дальше как обычно поселят, экипируют, пиф-паф, и наше вам с кисточкой.
Сметанинские оставили денег столько, столько и еще столько. Выстроив две аккуратные долларовые башенки, Баранов сделал на них стойку на руках. Заказ был легкий. Уйдет на него дня три, не больше.
5
Ректор Шайтанского госуниверситета Стыдобьев всегда приходил на работу рано. В восемь утра он уже восседал за своим антикварным толстоногим столом и нес вахту. Задача Стыдобьева в эти заповедные часы была ждать. Со стороны могло показаться, что грузный, проплешивевший, синеносый ректор придремал, но нет, он чутко прислушивался к телефонному аппарату, одному из трех, выстроившихся невдалеке от правого ректорского уха. Утром Стыдобьеву обычно звонили люди, которых он мучительно боялся и ненавидел.
У него было две больших безысходных беды. Во-первых, университет был единственным государственным вузом в Шайтанске. Во-вторых, сам Стыдобьев был единственным академиком на огромном пространстве от Шайтанска до Японского моря остальные скучковались в столице. Все это отравило ректору жизнь сделало этаким академическим козлом отпущения. Сначала, представительствуя от науки на различных торжествах, Стыдобьев с наслаждением толкал речи, жал руки и поднимал бокалы. С годами наслаждение сменилось тихой смертной тоской. Подчиняясь голосам из телефонной трубки, он последовательно поддерживал все партии и группировки, создававшиеся при московской и местной кормушках. Он, как заведенный, перерезал красные ленточки, подписывал обращения и письма, мял зад в президиумах и голосовал на заседаниях. На выборах он позировал перед фотографами для листовок с теми кандидатами, за которых утром успел замолвить словечко телефон.