Rui Cóias, Portugal
Руи Гойяш родился и вырос в Лиссабоне. Затем он изучал право в Коимбрском университете. После чего вернулся в Лиссабон, чтобы работать адвокатом в течение девяти лет, после чего оставил профессию. В настоящее время он пишет степень доктора философии, после изучения философии в Лиссабонском университете.
Как далеко
Et in Arcadia ego
Далеко-далеко на полянах,
когда счастливая душа была полна энергии и неуязвима,
я незримо следил за бесполезным золотым пламенем
одиноких берёз,
пересекающим небо
города Аркадия.
И потому мы безразличны к молодым; потому
любовь к прекрасному, к покорности ночи мутациям
одиночества, жизнь
это так близко к тому, что происходит,
это то, чего будущее не знает,
пытаясь обмануться по поводу конца будущего.
Но нас тянет к молодым мертвым; мы любим
Пренебрегая краткостью жизни
Доводить себя ошибками до изнеможения.
Это как тёмные изгороди,
примиряющие дух с сердцем потому что
они окончательны, как голос огранённый другим голосом, это
сердце, наше сердце, которое не размышляет о том, что рождается,
оставляя на пути притягательную розу, которую судьи любят
по той же причине.
Путешествие Александра в Индию
С одного конца земли на другой
вы брели по бесконечной жизни:
изгнанники, страдающие от благочестивой ревности
и бесцельной веры,
арестанты труда, любовники, ворующие лицо любимой.
Вас сопровождали следы тех, у кого нет тени,
глаза, не знающие подлости,
шум железа, звенящего в битве, утвердившей величие
ребячливого Александра, взирающего на Гавгамелы.
Вы отправились в портал перехода на Восток,
не оставляя следов, продолжая наблюдать непрерывно,
и к первой зиме, кардиналами её праха,
приступили к бесконечному походу вторжения
в историю, у которой нет конца.
Вам пришлось узнать, что вечная юность сосны
заметней сквозь слёзы,
что разрушение имён в пасмурном настроении
измеряется без веревок,
а морской бриз благоприятней во вторую Зиму.
Взамен вы преследовали фортуну,
правящую случайным человеком,
прячущимся в мраморных дворцах,
составленных из камней неудачи,
по которым никто никогда прежде не ступал.
Третья Зима открыла вам новое полушарие, а к четвёртой
при отсутствии идеи войны или приказа изменять границы мира
вы решили заняться украшением акведуков покровом ручьёв,
возлежа у бассейна в затянувшейся лихорадке сумерек.
Куда бы вы ни подошли на своём бесцельном пути,
Вам не находилось места, кроме того,
которое исчезает в холодном рассудке,
разветвляющемся, становясь паутиной,
требующей от вас идти дальше, чтобы проходить везде.
И к пятой Зиме, и к шестой, вы наложили швы на раны,
превратив свою кожу в подобие речных изгибов, приветствуя то
что разваливается и, наконец, стали способны со своей верой
мигрантов-ниндзя, к пониманию того,
что всё было потеряно раньше
в других местах, а до того ещё в других, и так
каждое утро, завершающимся другим утром неопределённо,
как одуванчик зуб льва, угнетённый поисками
истощившихся жилок неупокоенных.
В мансарде, где бродят день и ночь,
Мерцая в свете давно исчезнувших, укрытых вуалями звёзд,
Безмолвных, проглоченных бездонным временем
У подножия седьмой Зимы,
Ветер, способный резать рожь, известняк и паруса,
Глаголет, гарпуня сердца и раздевая разлетающиеся меридианы,
через четверть века, словно целовавшихся только вчера,
повествуя или умолчав об удовольствии на острие мучений,
нанесённых губам, о которых помнят только женщины,
у смертной водяной мельницы священной Варанаси,
сотрясая пламенем заслуг, выносливости и песен
о начале и конце вашей власти на земле.
Ничто, из которого сотворено всё
Не существует ничего, что не имело бы своего начала.
Даже прозрачные светящиеся пятна в безбрежной дали
подобны морскому песку текущему из неведомых пределов
мы видим лишь часть того что происходило до нас
если поля в ливонии становятся полями в мазурии
если мозаика тёплых бассейнов сглаживается
и кроме того есть кладбища следующие за кладбищами
а посреди них замерший на лету от безветрия листопад
подобны морскому песку текущему из неведомых пределов
мы видим лишь часть того что происходило до нас
если поля в ливонии становятся полями в мазурии
если мозаика тёплых бассейнов сглаживается
и кроме того есть кладбища следующие за кладбищами
а посреди них замерший на лету от безветрия листопад
если солнце свет оливкового масла на крошках хлеба
или отблески волн на стенах Эльсинора;
если сюжет смерти везде одинаков,
что в глазницах черепа шута, что в таллиннском гейтере,
что в сосновых шишках, на пустынных кольцах дорог,
мы моделируем одно и тоже, просочившееся из другого.
Даже против собственной воли или будучи тенями
разделяющими наши шаги на кукурузных полях
или в городе разрушенном суетой до истирания в порошок
мы больше не сливаемся в единое
с опавшей листвой шуршащей у нас под ногами.
даже при выделении искомого в тщательно
разработанной функции
с детализацией отклонений и крайностей
при всём сходстве между тем что есть
и тем что мы думаем об этом
даже в регионах обширно пересекаемых поездами
там где ночь скрывается в чешуе лаванды
мы следим за одной и той же историей трением в одной почве,
уклоном при одном и том же ветре с переходом
в одни и те же сумерки
с одним и тем же затемненным сроком
эксплуатации всего что есть.
В том, что неоднократно засасывает нас,
Жаждой того чтобы всё пришедшее проследовало дальше
поглаживая стволы деревьев на коре которых
мы как и другие до нас
записываем наши грешные имена и имена тех кого мы любим
мы вновь сходимся в точке с которой
всё повторяется и начинается
и снова мы хватаемся за острие мгновения
воображаемого лезвия
разделяющего уходящий и наступающий годы.
Мир ощущений
Вы понимаете, даже если не сразу,
что небо бледнеет, обширные поля
падают, израненные воспоминаниями, вечером пепельные дома
и скалы медленно поворачиваются, распространяясь, подобно
оставшимся ветвям сознания, ибо когда вы возвратитесь,
из того, что есть в жизни сейчас, не останется ничего
одновременно яснее и мутнее вашего Существа,
вашего существования,
в котором даже искаженный, вы всё ещё тот,
кого считали потерянным.
Вы слышите потрескивание мороза и зонды моря, раскачивание
и перемешивание на дне травой и листьями, и в конце
как если бы вы понимали вспышку молнии, и города
на том же пути, что и мёртвые годы, на том же пути,
сотрясаемом огромным деревом, ибо, как и прежде,
некоторые камни, которые были удалены из Рима, продолжают
разрушаться, так же, как ваш фонтан не перестаёт,
продлевая свою красоту
Мужчине не трудно влюбиться
Мужчине не трудно влюбиться,
навредить своему пейзажу
пеплом от рухнувшего, иссохшего прошлого.
В конце нашей совместной жизни я мог бы
сказать: «Я годами содрогался
от желания обнять тебя». Теперь уже поздно.
Сейчас слишком поздно в этой осажденной стране.
Отчаяние было для равнин,
а сиреневая боль сломленных мужчин
для терпения ночи.
Только после террора собаки правильно лают
на утренние ворота, только
после передового края совместной жизни.
«Я провёл свою жизнь, прячась от неё у тебя во рту», и
теперь я путаю твое лицо
с лицом какого-то парня.
Русские стихи
Какой трепетный импульс мы никогда не забываем?
От какого подарка мы танцуем с поющими матерями?
Где настоящие слезы, которых мы не видим?
После многих лет отступления, низовых пожаров, свечей,
после трескучих звуков, порождённых морозом,
и застывшим в очертаниях городов
о какой благодати мы можем признаться,
что действительно к ней прикоснулись?
Мы пришли издалёка, от виселиц,
о которых никто никогда не расскажет,
с туманными переходами и вариантами,
написанными на наших лицах,
схваченные между болью одного возраста и следующего,
мы пришли, чтобы убедиться, что лопаты, которые мы оставили там
где годами большинство людей еще улыбалось во дворах
все, но потеряны, и мы делаем свой путь, положив руку
к тому, что, резонируя, постоянно ускользает, затухая без звука.
Время отменяется, это время пожара над водой,
и мы часто переходили от величайшего к справедливому,