Ольга согласно кивала, рассматривая прейскурант на услуги клиники, дойдя до последней страницы, подумала: «Да-а-а, доброжелательность при таких ценах необходима. Классная, между прочим, идея. Нужно взять на вооружение и в своей адвокатской конторе поставить музыканта со скрипочкой, пусть Полёт шмеля Римского-Корсакова играет. Зверская музыка, сразу наших клиентов на нужный лад настроит».
К Гроссману Ольгу допустили не сразу, а только после предъявления вишнёвого удостоверения сотрудника Следственного комитета. Она давно являлась внештатным сотрудником и имела статус консультанта-психолога, но удостоверением козырять не любила, а здесь пришлось.
Кабинет Леонида Лазаревича показался ей таким же огромным, как и регистратурный зал, только без арфы, зато здесь царствовал массивный стол для конференций человек на сорок. Он стоял в середине комнаты в окружении развешанных по стенам портретов выдающихся медиков. В самой большой, витиеватой раме красовался лик «отца мировой медицины» Гиппократа. Венчало кабинетную композицию рабочее место профессора Гроссмана. Хозяин, увидев Ольгу, указал ей рукой на кресло с противоположной стороны стола. Однако Ольга несогласно покачала головой и двинулась ближе к месту, где в кресле, больше похожем на трон, сидел совершенно рыжий, рыхлый, с жёлтой суточной щетиной на лице владелец клиники профессор Гроссман. Его руки с закатанными до локтей рукавами белого халата тоже были рыжими от конопушек и золотисто-седых волос. От профессора пахло алкоголем.
Ночь выдалась тяжёлой, будто оправдываясь, сказал Леонид Лазаревич и, взяв с блюдечка ломтик лимона, сунул его в рот, с автокатастрофы доставили четырёх человек. Резали до утра.
Отчего к вам? полюбопытствовала Ольга. Есть же клиники скорой помощи?
Мы оказались ближе всех. А они пребывали слишком близко к смерти. Трёх удалось спасти Профессор слегка прищурил глаза и игриво поинтересовался: Какими ветрами вас занесло ко мне, красавица из Следственного комитета? Где мы провинились? Что нарушили?
Австралийскими ветрами, Леонид Лазаревич, вздохнула, чуть улыбнувшись, Ольга.
Гроссман, резко подавшись вперёд, рявкнул:
Что с Региной?!
Всё нормально, поспешила успокоить профессора Ольга, она жива-здорова.
У неё неприятности с законом? всё ещё волнуясь, вопросил Леонид Лазаревич.
Я здесь, чтобы в этом разобраться.
Значит, всё-таки влипла во что-то, рыжая бестия, выдохнул профессор, откидываясь на спинку кресла. Ну правильно! Отца рядом нет твори что хочешь!
Ольга дала Гроссману минутную паузу, чтобы успокоиться, затем попросила:
Леонид Лазаревич, расскажите о здешних знакомых Регины. Меня интересуют те из них, которые по каким-либо причинам могли посещать её в Австралии.
Её? удивился Гроссман. Или его?
И его, поспешила ухватиться за фразу профессора Ольга. Вы имеете в виду Бориса Эздрина? Он разве бывал в Сартове? У меня имеются данные, что Эздрин подал документы на выезд в Израиль, когда работал в пермской больнице. Сразу после этого уволился и из города исчез. Нигде более не регистрировался. Выехал из страны через два года из Петербурга. Эти два года убытие откладывал. Хотя получил в консульстве Израиля визу на въезд. Сообщал о задержке лично. Причины указывал разные, но все убедительные. Вы в курсе, где он обретался всё это время?
Да в курсе! равнодушно махнул рукой Гроссман. Здесь он пребывал, в Сартове. Борис с Регинкой жил у меня в доме, без прописки и регистрации. Работал в моей клинике тоже без оформления. Жадный был, скотина! На вольготное жильё в Израиле копил. Всё, что зарабатывал, перечислял матери. При этом пользовался моей платёжной картой. Его матушка там давно. Полностью до копейки перечислял, даже на здешнее проживание не оставлял. За счёт нас с женой кормились
Ольга удивилась и спросила:
Вас его предпринимательская деятельность устраивала?
Гроссман вздохнул:
Моё еврейское сердце слишком мягко к чадам своим. Потом я всё ждал, когда это закончится. И закончилось закончилось Подцепил-таки мой зять жирную рыбу в виде очередного пациента. Выехать-то выехал, а икру из рыбины доил везде, где жил. Расстояния ему, стервецу, не помеха, а может быть, и по сей день доит. К нему за этим делом мужики и в преисподнюю пожаловали бы
Фамилия, имя, отчество у рыбы есть? У Ольги от волнения высохло во рту.
«Эта рыба, побывавшая в Австралии, может быть фигурантом в деле, и не второстепенным. Если, конечно, повезёт», подумала Ольга, а вслух спросила:
Списки пациентов доктора Эздрина можете представить?
Гроссман с удивлением посмотрел на гостью:
Я лиц-то их не видел! Вернее, видел наверняка, но не знаю, что это именно они. Какие в этом случае документы? Каждый пациент имел свой код. Могу представить их медицинские карты. Пациент ХХ1, ХХ2, ХХ3 и так далее Вы в курсе, чем занимался Борис Эздрин?
Ольга отрицательно покачала головой, разочарованно подумала: «Размечталась, повезёт!»
Гроссман продолжал:
Он андролог9, ко всему прочему филигранный хирург, занимающийся пенэктомией10 и фаллопластикой11. Вы знакомы с такой специализацией или требуются разъяснения?
У меня было дело об отсечении ревнивой женой детородного органа у неверного мужа, так что приходилось разбираться.
Ну и славно, обрадовался профессор, приятно иметь дело с осведомлённым человеком. Я так понимаю, теперь вам не надо объяснять, какого качества были у моего зятя пациенты. Не все, конечно, некоторые
Не поняла?
Гроссман вскинул обе руки вверх и рассмеялся громко, с хрипотцой:
Вы, женщины, приходите к пластическому хирургу увеличивать грудь, а богатые, облечённые властью мужики тоже кое-что приумножают. Им льстит приятная тяжесть в штанах, и чем больше и тяжелее долото, тем лучше. Но делают они это секретно, без объявлений и за очень-очень хорошие деньги. Такие операции проходят в несколько этапов и растянуты во времени. Есть незаконченные, поэтому своего хирурга они и на краю света найдут.
Ольга понимающе кивнула и поинтересовалась:
Леонид Лазаревич, Регина ваша единственная дочь?
Гроссман насупился.
Во что она вляпалась, Ольга Анатольевна? с мольбой в голосе спросил Гроссман. Я уже похудел от переживаний
Минуточку. Ольга набрала номер на сотовом телефоне, спросила: Могу сказать профессору причину нашего интереса?
Получив ответ, продолжила:
То, что я скажу, дальше этого кабинета выйти не может. Это вы понимаете, Леонид Лазаревич?
Гроссман приложил указательный палец к губам и прошептал:
А Иде можно? Это моя жена. Она тоже ни-ни.
Нет! резко отрезала Ольга, но потом смягчилась: Пока нет. Дело в том, что их с Борисом автомобиль был использован как орудие убийства. Правда, ни Регины, ни её мужа в это время в городе не было. Они на три дня уезжали на водопады. Вернее, Регина вывозила Бориса подышать воздухом.
Лицо профессора выразило крайнее удивление:
Она его вывозила? Почему? Регинка садится за руль под дулом пистолета, боится. Он что, сам не в состоянии?
Теперь удивилась Ольга:
Вы не в курсе? У Бориса инсульт, он парализован.
Гроссман сжал кулаки и закрыл ими глаза, застонав громко, со слезами:
Ой, дура! Ой, я идиот! Он качался из стороны в сторону и повторял: Ой, дура! Ой, я идиот!
Слёзы текли у него из-под огромных рыжих кулаков.
Я прогнал её от себя. Она не хотела ехать с Борисом. Гроссман отнял руки от красных, опухших глаз и, вынув из тумбы стола початую бутылку коньяка, налил стакан, выпил его тремя большими глотками. Я прогнал её потому, что она нарушила врачебную этику. Она рассказала одному из своих пациентов о проделках его жены, тоже нашей клиентки. Регина была любовницей этого стервеца. Он узнал и убил жену. Тогда я выгнал дочь к чёртовой матери. Она никакой не врач, но она всё равно моя дочь
Гроссман вылил остатки коньяка в стакан, выдохнул:
Регинка там пропадёт, пропадёт!
Леонид Лазаревич, я пришлю вам её адрес, позвоните, поговорите.
Гроссман отставил стакан и спросил с надеждой:
Вы думаете, это возможно?
Сейчас всё возможно. Сотовая связь доступна на каждом континенте.
Вы мне советуете?
Ольга кивнула.
15
Звонок городского телефона разбудил задремавшего на диване Исайчева. Ночь была суматошной, попасть домой не получилось, и теперь, заказав в буфете Следственного комитета два бутерброда, он решил, дожидаясь доставки, прилечь на диван и уснул. Звонок был требовательный, резкий, по внутренней связи.
Да, дотянувшись до трубки, прохрипел непроснувшимся голосом Исайчев. Закашлялся и повторил уже звонче: