О становлении сознания
1
Этапы становления воспринимающего сознания у наших далеких предков можно проиллюстрировать на материалах книги Кена Уилбера «Проект Атман» (М., Издательство Кравчука, 2004). В этой книге автор, используя работы известных психологов, выстраивает модель становления сознания у ребенка начиная с утробного возраста и до полного развития его у взрослого человека.
Основная идея книги заключается в том, что процесс становления сознания у ребенка это «миниатюрная версия космической эволюции» [стр. 18]. По словам автора, взрослых из детей делает та же сила, которая сделала из амебы человека. К такому выводу он приходит на основании наблюдений ряда современных психологов, согласно которым, по словам Хайнца Вернера, «Всякое развитие всегда идет от состояния относительной всеобщности и отсутствия различий к состоянию возрастания изменчивости, выраженности и иерархической интеграции» [там же].
Моя гипотеза заключается в том, что процесс становления сознания ребенка на каждом этапе воспроизводит процесс становления сознания древнего человека от животного к собственно человеческому.
2
Первой, до-человеческой стадии развития древнего человека соответствует зародышевая стадия ребенка, которую Уилбер называет плеромной. Плерома это гностический термин, означающий полноту. Использование его в данном контексте обусловлено тем обстоятельством, что плерома существует вне времени и пространства, что отвечает представлению современных психологов о состоянии сознания новорожденного ребенка.
Как пишет Уилбер, «Существует почти всеобщее согласие относительно того, что ни зародыш в материнской утробе, ни новорожденный ребенок не обладают развитым чувством самости (чувство «Я»). Для новорожденного не существует никакого реального разделения между внешним и внутренним, субъектом и объектом, между телом и окружающей средой Объективный мир и субъективное осознание ребенка совершенно не дифференцированы, новорожденный не способен отличить материальный мир от своих действий в нем. Таким образом, его самость и его физическое окружение в определенном смысле суть одно и то же» [стр. 24].
Как сказано у Владимира Соловьева: «В акте самоположения Я необходимо заключается и положение НЕ-Я, чем дается начало миру объективному, который и есть только НЕ-Я, то есть не имеет никакой самобытности, а существует лишь относительно Я, для Я как его необходимое отрицание или предел, им самим полагаемый» [соч. в 2-х тт., М.,1990, т. 2 стр. 29]. Значит, если у ребенка отсутствует чувство самости (то есть чувство своего «Я»), то не может быть и никакого внешнего мира.
Отсюда следует вывод, что коль скоро для новорожденного «нет никакой дистанции или разделения между плеромной самостью и окружением», то нет и «никакого реального пространства А потому нет и никакого времени, поскольку нет возможности распознать какую-либо последовательность объектов в пространстве». Иначе говоря, осознание новорожденного беспространственно, безвременно и безобъектно [стр. 25]. По словам Неймана, исследователя юнгианской ориентации, это «плеромная стадия райского совершенства у еще не родившегося ребенка» [стр. 26].
Но именно такой беспространственный, безвременный и безобъектный образ мира мы находим в мифологиях разных племен, при описании его состояния до начала творения. Вспомним: «Тогда не было ни сущего, ни несущего; не было ни воздушного пространства, ни неба над ним. Что в движении было, под чьим покровом? Чем были воды, непроницаемые, глубокие? Тогда не было ни смерти, ни бессмертия, не было различия между днем и ночью. Без дуновения само собой дышало Единое, и ничего, кроме него, не было» [«Ригведа» Х, 129]; «Когда вверху не названо небо, а суша внизу была безымянна, тростниковых загонов тогда еще не было, тростниковых зарослей видно не было. Когда из богов никого еще не было, ничто не названо, судьбой не отмечено» [древневавилонская поэма «Энума элиш»]; «В начале времен, когда жил Имир, не было в мире ни песка, ни моря, земли еще не было и небосвода, бездна зияла, трава не росла» [скандинавская «Старшая Эдда»] и т.д.
Я думаю, что это и есть состояние сознания человека, которое можно определить как «досознательное». Как и у новорожденного ребенка, сознание человека представляло собой в этот период бесформенное ощущение, не приводящее к представлению ни о пространстве, ни о времени, ни о веществе. Такое восприятие подобно реакции внутренних органов на поступление в организм питательных веществ и является одним целостным чувством, в котором тонут и потому не могут быть распознаваемы отдельные предметы и формы. Что и было зафиксировано в мифологии, как состояние предшествующее творению.
Я думаю, что это и есть состояние сознания человека, которое можно определить как «досознательное». Как и у новорожденного ребенка, сознание человека представляло собой в этот период бесформенное ощущение, не приводящее к представлению ни о пространстве, ни о времени, ни о веществе. Такое восприятие подобно реакции внутренних органов на поступление в организм питательных веществ и является одним целостным чувством, в котором тонут и потому не могут быть распознаваемы отдельные предметы и формы. Что и было зафиксировано в мифологии, как состояние предшествующее творению.
3
Вторую стадию развития ребенка Уилбер назвал уроборической, от слова «Уроборос» мифический змей, пожирающий собственный хвост. «По словам Неймана, существует различие между плеромной и уроборической самостями. Первая абсолютно недвойственна и ни в чем не имеет границ; вторая же уже обладает некой собственной границей, начинает разрывать прежнее океаническое состояние на две глобальные части, а именно: на уроборическую самость, противопоставленную чему-то вроде «уроборического другого», или «уроборической окружающей среды»
На этой стадии ребенок также «всецело находится во власти бессознательной природы Он все еще, по выражению Неймана, «барахтается в своих инстинктах, как животное». Его восприятие все еще является одним целостным чувством, в котором тонут и потому не могут быть распознаваемы отдельные предметы и формы. Но «самость ребенка больше не является материальным хаосом он начинает распознавать что-то вне себя, нечто иное, чем он сам» [стр. 28]. То есть для ребенка впервые возникает какой-то «внешний мир», нечто глобальное, неопределенное другое. Согласно юнгианской точке зрения, на этой стадии происходит расщепление архетипа на группы символов. Самость учится «дробить широкое содержание на частные аспекты и переживать их постепенно, один за другим» [стр. 53]. И это в точности соответствует тому, что мы находим в древних текстах, содержащих описание начала творения.
В энциклопедии «Мифы народов мира» сказано, что в самых разных традициях порядок творения всегда соответствует одной и той же идеальной схеме: хаос небо и земля растения животные человек. Последовательность появления объектов в ходе сотворения напоминает процесс зрительной адаптации, когда человек после яркого дневного света попадает в темную комнату: вначале он не видит ничего, потом появляется нечто наиболее массивное и неподвижное, то, что имеет самые общие контуры, почти лишенные форм. Потом «свет» отделяется от «тьмы» [Быт.1.4.], от «воды» отделяется «твердь», а потом наиболее общие формы дифференцируются в более конкретные: «произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду и подобию ее, и дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле» [Быт.1.12.].
В «Теогонии» Гесиода первой сущностью является Хаос. Он не имеет конкретных черт, и судить о нем можно, только исходя из этимологии: chaos берет начало от корня сha, chaino, «зевание», «зев», «зеваю». Хаос считается первопотенцией, которая составляет изначальную целостность и включает в себя все явления. По-видимому, это и есть то состояние сознания, которое соответствует состоянию уробороса у ребенка. В дальнейшем этот первый образ начинает дробиться на множество других, что интерпретируется древними авторами как их порождение из Хаоса. Однако, хотя эти образы и обретают некоторые конкретные черты, но, в виду недифференцированности первобытного восприятия, все еще совмещают в себе ряд явлений, слитых в единый образ. Таковы в греческой мифологии собакоголовые Эринии, крылатые, с девичьими головами, птицы Гарпии, человек с головой быка Минотавр, змееногие гиганты, змееволосая Медуза, люди-кентавры с туловищем коня, сфинксы с головой человека и телом льва и прочие миксантропические существа.
4
Следующая стадия развития у ребенка сознания, которую Кен Уилбер назвал «тифонической» (Тифон в греческой мифологии полузмей, получеловек), относится к развитию памяти.
Всю эту стадию он делит на два периода «осевого тела» и «образного тела» в зависимости от характера воспринимаемых ребенком образов. «Осевые образы» это обобщенный термин для первых устойчивых образов, помогающих дифференцировать воспринимающего субъекта от воспринимаемого или ощущаемого объекта» [стр. 31]. Их характерная особенность заключается в том, что они исчезают сразу же, как только внимание ребенка переключается на другие объекты [стр. 32]. То есть не являются устойчивыми и, значит, не удерживаются в памяти.