Ты просил доказательств? все так же тихо спросил старик. Ты получишь их. Но не называй это чудесами. Способен ли ты теперь вместить это?
Он что-то пробормотал себе под нос, быстро шевеля губами, и тут же весь нижний храм осветился неведомым голубоватым светом. Странные прекрасные звуки неизвестной музыки полились в уши молодого фараона. Огонь факела приобрел очертания человеческого лица, и мирный, невероятно низкий голос раздался у Амонхотепа в голове. Его раскаты трудно было различить, но фараон все понимал без труда, точно мозг работал у него иначе, чем всегда.
А-а-мон-хо-те-эп, громыхало в сознании. Будь мудр, Амонхотеп. Ты еще не готов к истине-э. Я говорю с тобой через учителя Ха-нуахета. Его устами говорит бог
Огонь стал обыкновенным, свет померк, музыка исчезла.
Фараон, будто очнувшись, новым взглядом обвел помещение.
Не спрашивай боле ничего, сказал старик. Иди и помни об одном жди прекрасного праздника долины.
Амонхотеп постоял еще мгновение, затем быстро подошел к старому жрецу, пал на колени и порывисто стал целовать ноги учителя.
Старик опешил.
Я все понял, сказал фараон, Я буду ждать священного праздника. Я постараюсь как можно дольше хранить в сердце правду. Я все выполню так, как советуешь ты, мудрейший жрец Египта.
Рука старика легла на непокрытую голову фараона, на едва успевшие отрасти короткие черные волосы. Губы жреца улыбались чему-то далекому и прекрасному, а на лбу зачернела глубокая скорбная складка.
Египет. Предместье Ипет-Исута.
В эту ночь полноликая луна щедро освещала покосившуюся хижину, одну из сотен малых крестьянских построек среди полей, примыкавших к пустыне. Крестьянин в белой повязке на бедрах, немного прихрамывая, вошел в дверь. Внутри его встречала темнота.
Дочка, протяжно и тихо позвал он, желая в косом лунном луче, падающем из дверного проема, разглядеть кого-то. Доченька, проснись, Нефру!
Где-то в углу послышалось движение.
О, отец! воскликнул молодой женский голос. Я думала, ты придешь на рассвете. Сейчас я зажгу огонь.
Загромыхала глиняная посуда, зашелестела солома, она принялась раздувать тлеющие в посудине угли.
Солома весело вспыхнула, и красный огонь осветил хижину. Юная девушка бойко подбрасывала к соломе сухие ветки и траву. Длинные волосы, заплетенные в косички, падали на грудь, чуть обозначенную под грубой тканью калазириса. Даже при плохом освещении бросалась в глаза ее необыкновенная, тонкая красота.
Сделав пламя побольше, она присела рядом с отцом, случайно задев его правую ступню.
Крестьянин застонал.
Что случилось, отец? забеспокоилась девушка и стала бережно ощупывать отцовские ноги. О, да у тебя здесь кровь! Ты сбил ноги!
Она бросилась искать ткань для перевязки и кувшин с водой, чтобы промыть рану:
Потерпи.
Мне не больно, дочка.
О, отец, укоряла она его. Зачем нужно было так далеко идти? Праздник! У тебя же нет обуви, а завтра ты опять пойдешь работать на весь день, не разгибая спины. Нужно где-то взять пальмовых листьев и сплести тебе обувку.
Ничего, дочка. Теперь-то уж мы не будем ни в чем нуждаться, с нескрываемой радостью произнес крестьянин. Посмотри, что я раздобыл сегодня!
Ты нашел золото? И мы сможем купить быка, чтоб обрабатывать землю и перевозить тяжести?
Нет, дочка, но это получше, чем деньги. Вот, смотри, и крестьянин достал маленький белый лоскутик какой-то очень дорогой ткани, переливающейся при отблесках пламени.
Что это? удивилась Нефру.
О, моя девочка! Это очень ценная вещь, отвечал отец. Кусочек ленты с носилок самого фараона. Мне удалось отвоевать это для тебя.
Зачем, отец? не поняла девушка. Какая польза от крохотного клочка, даже если он такой красивый?
А польза в том, что теперь в нашем доме поселится счастье и благополучие, ответил крестьянин. Лента упала прямо мне в руки, лента Амона. И это произошло в день коронации.
Если так хорош лоскутик, каково же богатство самого фараона? произнесла Нефру, крепко перевязывая пораненную ногу.
Да, он неслыханно богат, сдерживая стон, ответил крестьянин.
А ты видел фараона? быстро спросила девушка.
Видел! воскликнул он и тут же пожалел о сказанном.
Какой же он? Расскажи!
Зачем тебе?
Отец, я хочу знать, ради кого ты ходил в такую несусветную даль!
Какой же он? Расскажи!
Зачем тебе?
Отец, я хочу знать, ради кого ты ходил в такую несусветную даль!
Глупая девочка! Блеск фараона способен ослепить любого, кто на него взглянет.
И ты решил сберечь свое зрение? хохотала та.
Да знаешь ли ты, что там происходило? Рассердился крестьянин. Я не мог протолкаться, люди ликовали, бросались из стороны в сторону. В этой сутолоке мне поранили ногу
Ах, вот оно что? Нефру хотела сказать, что никакой фараон с его лентами и богатством не стоит человеческих страданий, но встретилась взглядом с отцом и ничего не произнесла, а только улыбнулась.
Ничего, успокоил ее крестьянин. Все заживет, не впервые. Другим пересчитали зубы на ступенях храма, но и они не жалуются.
Он еще долго рассуждал о пользе своего похода и ничтожности раны, которая не идет ни в какое сравнение с теми благами, которые начнут сыпаться на их хижину, одну из тысяч и тысяч в Египте, и превратят ее в настоящий дворец, окруженный тучными полями в самое ближайшее время.
Нефру молча принесла ему лепешку и миску с водой и, когда он принялся за еду, присела перед ним на корточки, подперев кулачками подбородок. Узкая одежда плотно облегала ее стройную фигурку с острыми коленками и узкой талией. Она смотрела на отца влажными лиловыми глазами, казавшимися совсем черными в свете огня, и думала о чем-то известном только таким вот молоденьким девушкам.
Отец, покажи мне нашего повелителя, неожиданно попросила она с детской непосредственность.
Зачем? кусок застрял в горле крестьянина.
Не знаю, задумчиво отозвалась Нефру. Обещай, что покажешь его. Она положила свою голову отцу на колени.
Ну хорошо, девочка моя, сдался тот. Хоть это и будет нелегко, да и нескоро может, через месяц, а может, через год, на праздник Сед или день Амона Я проведу тебя к храму, хорошо?
Нефру не отвечала.
Он взглянул на нее и увидел, что веки ее смежены, ресницы опущены. Она спала у его ног, как двенадцать лет назад, когда ее, малышку, мать оставила на волю богов в тени больших пальм Западного оазиса.
Глава 4.
Хеттское царство. Хаттус.
По знойным пыльным улицам столицы Хеттского государства медленно брели измученные тяжелой дорогой женщина, еще сохранившая следы молодости на лице и в фигуре, и мальчик лет десяти. Засушливое короткое лето в этой горной местности было беспощадным к непрошенным гостям. Их движения напоминали неосмысленные действия животных под ярмом. Что-то вело этих двоих мимо бедных построек по лабиринтам улиц прямо туда, где среди рукотворных садов скрывался дворец хеттского царя Суппиллулиумы.
Женщина ничем не отличалась от дочерей Малой Азии, а мальчик обращал на себя внимание редких прохожих не столько удивительным красивым, бронзовым оттенком кожи, сколько странным убогим одеянием. Он был завернут в кусок черной ткани, который постоянно разматывался, мешая идти. Когда пришлось пересекать обширную грязную площадь, засыпанную битой глиняной посудой и мусором вперемежку с навозом, на оборванцев обратили внимание чумазые подростки, вывернувшиеся им навстречу из соседней улицы. Других людей поблизости не было. Жара разогнала всех по домам и укрытиям.
Посмотри, какие чудеса еще можно увидеть в нашем городе! бесцеремонно воскликнул один из подростков, самый низкорослый, бесцеремонно хватая мальчика за края ткани, заменявшей тому одежду. Тебе не слишком жарко?
Сам он ростом был не намного выше мальчика.
Нищие на нашей территории! захохотал другой, кривя рот. Это незаконно!
А, может быть, они прокаженные? Или чумные! закричал третий с квадратным лицом, изображая испуг и шарахаясь в сторону. Интересно, чем они болели, прежде чем попасть к нам?
А давайте их осмотрим! предложил первый подросток. Я видел, как это делают придворные лекари!
Не ври! Где ты мог это видеть? вновь засмеялся второй.
Первый, мелкий, состроил смешную рожу и подмигнул, чем вызвал новый приступ смеха у своего веселого криворотого приятеля.
Сперва надлежит осмотреть красотку! крикнул третий негодник, нахально ухмыляясь и двинулся на женщину, которая в это время прижимала к себе мальчика и пятилась к стене дома.
Но маленький опередил своих друзей. Он оказался вплотную к женщине и напирал на нее, не замечая ребенка, прижавшегося к матери: