Последнюю фразу он почти выкрикнул, а на его лбу и между бровями пролегли две глубокие длинные складки. Он замолчал.
Не терзайся, о божественный! вкрадчиво проговорил Такенс. Ты же знаешь, что это было сделано во имя процветания государства, ради справедливости, попранной много лет назад твоим отцом. Ты всегда был слишком строг к себе. Но если ты хочешь во всем следовать законам, тебе нужно жениться и произвести потомство до посвящения в жречество. Дай волю своей плоти, а мы незамедлительно займемся поисками достойнейшей.
Какие слова я слышу из уст твоих! вскричал Амонхотеп. Не ты ли внушал мне истину о пагубности грязных плотских желаний? Ты ли это, мой наставник?
Успокойся, божественный! улыбнулся жрец. Порой полезно забывать о наставлениях. Нужно уметь лавировать в бурном тифоне жизни.
И хотя верховный чувствовал на себе тяжелый неподвижный взгляд Амонхотепа, он продолжал сохранять спокойствие и уверенность, вещая свои наставления.
Люди злопамятны и коварны. Тому, кто живет по правилам, порой трудно выкарабкаться из зыбучих песков человеческого равнодушия.
Но каждый, несмотря на это, должен возделывать оазис своей души, возразил наследник. Когда люди не борются с пустыней, она наступает на них.
Только боги безгрешны, не замечая слов повелителя, продолжал жрец. И лишь жрецы стремятся обрести чистоту. Но это мало кому удается. Они всего-навсего люди. Кто незащищен, тот гибнет, и некому плакать на его похоронах.
Зачем говоришь мне это? сдержанно спросил наследник.
Ты лучший из нас, торжественно изрек верховный и мягко продолжал. Не надо уличать себя в грехах, которые тобой не совершались. Надо действовать смело и не останавливаться ни перед чем для достижения своих идеалов.
Мои идеалы могут быть несовершенными, молвил Амонхотеп.
Ты фараон Верхнего и Нижнего Египта, представитель воинствующей XVIII династии, прогнавшей чужеземцев-гиксосов, сумевшей добиться процветания своей земли и присоединить к Египту соседние страны. Династия, славная как воинами, так и политиками. Ее фараоны никогда не обращали свои стопы вспять. Знаешь ли ты о царице Хатасу, сумевшей не только взять в руки жезл правителя Египта, пока Тутмес III был мал, но и добиться того, чтобы ее запечатлевали на стенах гробниц и храмов наравне с фараонами-мужчинами? Прекрасный пример могущества духа.
Мне ни к чему вновь выслушивать старый урок, сказал наследник.
Я лишь хотел привести пример моему божественному воспитаннику, и верховный склонился в участливом поклоне.
Двое других жрецов немедленно сделали то же самое.
Хорошо. Я принял твои наставления.
Значит, я приступаю к поискам девушки? осведомился жрец.
Какой девушки? не понял повелитель.
Царицы, по физиономии Такенса растеклась улыбка.
Думаю, спешить с этим нет необходимости. Всему свой черед, сдержанно сказал Амонхотеп. Сначала я должен стать фараоном, а потом подумаю о твоих словах.
Я только хотел дать совет божественному. Ответил верховный жрец.
Благодарю моего наставника, коротко и сухо произнес молодой властитель: этой фразой он давал понять, что аудиенция окончена.
Верховный хорошо знал обычаи двора, а потому медленно и степенно кланяясь, вместе со своими собратьями попятился к выходу, не упуская из виду неподвижно сидящего Амонхотепа до тех пор, пока двери за ними не закрылись.
Адриатика.
Первое, что удивило Тотмия на корабле это поразительная перемена в финикийце, который сразу же после того, как пригласил юношу разделить с ним путешествие, потерял к своему гостю интерес и повел себя столь высокомерно, что даже не обернулся, когда Тотмий несколько раз окликнул его. Финикиец казался очень занятым в окружении помощников и слуг, он отдавал распоряжения команде и не обращал внимания на то, что могло бы его отвлечь от дел.
Погода благоприятствовала морскому путешествию, ветер надувал парус и разгонял редкие облака.
Корабль не спеша обогнул какой-то небольшой каменистый остров и встал кормой к заходящему солнцу.
Сначала Тотмий принял это за маневр с тем, чтобы обойти мель или подводные камни, но рулевой продолжал уверенно держать курс на восток, и это тоже удивило юношу. Он собрался сказать финикийцу, что корабль плывет не в том направлении, и двинулся было к нему, но в этот момент краем глаза заметил коренастого коротышку, неотступно следящего за каждым его шагом.
Это тоже показалось странным.
Тотмий обратился к нему с вопросом:
Мы плывем на восток?
Да, да, конечно, с трудом выговаривая слова, ответил коротышка, не сводя с юноши маленьких колючих глаз.
А страна пирамид разве на востоке?
Там, охотно ответил тот, махнув рукой совсем в другом направлении.
Тотмий растерялся. Хотя он слышал рассказы о том, как похищают людей, но не допускал мысли, что его могут обманывать: финикиец был столь приветлив и добр к нему
Но если так, вновь обратился он к коротышке, То когда же мы попадем в страну пирамид?
Тот щербато ухмыльнулся и издевательски произнес:
Никогда.
И Тотмий вскипел. Он отшвырнул от себя коротышку и бросился к финикийцу, желая выяснить, что происходит, но финикиец в это время удалился во внутренние помещения корабля и двое слуг встали на стражу около его двери. Напрасно Тотмий кричал и вырывался. Ему заткнули рот, привязали к мачте и больше не обращали на него внимания. Угрюмые гребцы налегали на весла, а за спиной рулевого розовое солнце мягко оседало в море. Тотмий смотрел на восхитительные краски вечерней зари, растекающиеся по небу и отраженные водой, и не ощущал той радости, которую обычно испытывал, созерцая прекрасное. Он провел бессонную ночь, досадуя на себя за случившееся. Наутро коротышка принес ему еду и только хотел снять кляп, как Тотмий тут же укусил его, а в ответ получил такую затрещину, что зубы зашатались.
Кусаться? спросил коротышка, заглядывая юноше в глаза. Тогда вместо еды будешь глотать свою кровь, и засмеялся.
Весь палящий день юноша провел на солнце, мучимый жаждой. Но никто к нему не подходил и к вечеру он потерял сознание. Прохлада ночи только под утро вернула силы, но вскоре наступил рассвет.
Сначала ему казалось, что с неба к его ногам слетаются белые чайки, закрывая его от жестокого солнца, бившего отовсюду. Но крылья чаек тоже наполнились светом, от которого некуда было спрятаться
Он очнулся, когда стемнело. Повязка со рта была снята, и Тотмий увидел перед собой испуганное лицо девушки. Она поила его. Горьковатая вода плохо утоляла жажду, но юноша был благодарен своей спасительнице и уже хотел сказать ей слова признательности, как она, опасаясь, что его услышат, быстро вернула кляп на прежнее место и убежала. А он вскоре опять впал в забытье.
Его привели в чувство утром, окатив морской водой из кожаного ведра. Открыв глаза, он увидел финикийца, распекающего коротышку. По тому, как часто они оглядывались на Тотмия, он понял, что именно он является причиной их склоки.
В действительности так оно и было. Финикиец злился на слугу за ту небрежность, с которой тот отнесся к пелопонесскому юноше, доведя его до полусмерти.
Он кусался! оправдывался коротышка.
Что теперь? Выбросить его за борт? кипятился финикиец. Уж лучше я выброшу за борт тебя!
Он все равно вам нечего не стоил, попробовал высказать свое мнение слуга, но хозяин так на него посмотрел, что тот, наверное, в этот момент был сам готов выпрыгнуть с корабля в море.
Он очень дорого стоит! прошипел сквозь зубы финикиец и, отвернувшись от слуги, бросил через плечо. Ты понял?
Спустя несколько мгновений Тотмия уже отвязывали от мачты. И больше всех суетился коротышка, которому совсем не хотелось снова прогневить хозяина.
Юношу перенесли в душный и сумрачный трюм, где он оказался среди множества людей, принадлежащих финикийскому торговцу. Последующие дни слились в один бесконечно долгий, в котором девушка-рабыня, поившая его на палубе, приносила ему пищу и чем-то смазывала его кожу, пострадавшую от долгого пребывания на солнце.
Наконец корабль причалил к берегу. И это не был Египет. Всех рабов выгрузили из трюма и переправили на берег. Но не Тотмия, на которого у хозяина были особые планы. Он остался на палубе под охраной коренастого коротышки и смотрел, как слуги торговца уводят рабов, подгоняя их палками, словно скот. И девушка-рабыня почему-то постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть в его сторону.
Глава 3.
Египет. Уасет.
Природа Египта приветствовала нового фараона нежной зеленью зимней травы и благословенной прохладой, сменившей знойное дыхание пустыни. Крестьяне ликовали повсюду, ибо на угрюмых могла пасть кара богов, которые строго следили за излияниями радости по случаю восшествия на престол Амонхотепа IV, сына Амона-Ра.