Глава 1
Тут экскаватор нужен, без техники не обойтись.
Какой такой экскаватор? Ты откуда такое слово вообще выкопал, лейтенант? Два солдата из стройбата заменяют экскаватор. Я думаю, эту аксиому тебе доказывать не надо, товарищ военный инженер. Сколько в стройбате служишь?
Скоро год как будет, товарищ капитан. Это, конечно, не считая училища.
Ну, вот видишь, год служишь, а все девственницей прикидываешься. Вперед к бойцам и с лопатами на амбразуру.
Разрешите выполнять, товарищ капитан?
Не разрешаю, а приказываю. Убежал, солнышко мое военно-инженерное.
Капитан направился в теплушку, дав понять лейтенанту, что разговор окончен. Над теплушкой, продуваемой всеми таежными ветрами, развевался выцветший, намоченный всеми таежными дождями транспарант «Наш ударный труд и боевые успехи тебе, Родина».
Хайбендинов! крикнул капитан.
Из форточки теплушки показалось азиатское круглое лицо с розовыми щеками и заспанными, заплывшими, полузакрытыми, как у только что проснувшегося порося, глазами.
Че? гневно буркнуло лицо из форточки. Но уже через секунду, продрав глаза, лицо заголосило: Ой, я не я, товарища капитана, не моя говорить, шайтан мой ум забрал, моя не хотель, товарища капитана, че говорить.
Но капитан уже не слышал речей из форточки, он спокойно вытер сапоги о коврик у входной двери в теплушку и зашел в упомянутое помещение. Двое солдат с носилками, наполненными щебенкой, проходившие мимо, остановились в ожидании продолжения действия. Но ожидаемого представления не последовало, из теплушки не донеслось ни звука. Через несколько минут Хайбендинов с опущенной головой вышел на улицу, неся в руке сапоги капитана.
Ой, молодец, Ильяс, настоящий мужчина, правильно сделал, что начальник убиль. И сапоги правильно взяль. Сапоги хороший, надо сапоги одевать и тайга бежать, пока начальник совсем мертвый лежать. Ты беги, мы про тебя никому не скажем, сказал один из молодых узкоглазых и круглолицых солдат с носилками, который совсем недавно попал в эту забытую всеми часть из далекого аула.
Хайбендинов молча подошел к бежавшему неподалеку ручью, достал свой белоснежный носовой платок и стал отмывать от грязи капитанские сапоги. Солдаты с носилками замерли в непонимании.
На дворе стояла ранняя осень, но в суровом таежном крае было уже достаточно холодно. От холодной воды у Ильяса коченели руки, он не знал, как и что сказать землякам, которые уперлись сначала восхищенными, а затем порицающими взглядами в его спину.
Идите, пожалуйста, не надо на меня смотреть, обернувшись, промолвил он уважительно на родном языке.
Двое солдат с носилками молча пошли дальше.
Не мужчина ты, Ильяс, совсем не мужчина, сказал тоже на родном языке молчавший все это время второй молодой солдат с носилками.
И здесь произошло неожиданное. Внешне спокойный ефрейтор Хайбендинов резко поднялся, бросил капитанские сапоги, подбежал к солдату с носилками и стал неистово избивать его у всех на глазах, крича что-то не по-русски. Когда Ильяса оторвали от жертвы, он еще долго не мог успокоиться, продолжая эмоционально что-то выкрикивать и материться уже на русском. После проведения экзекуции над соплеменником ефрейтор Хайбендинов спокойно и понуро вернулся к ручью и продолжил мытье капитанских сапог. Несколько бойцов более позднего призыва, чем избитый, наблюдавшие за происходящим издалека, занялись жертвой ефрейтора. Они подняли его из лужи, пинками и пощечинами привели в чувства, дали лопату и отправили работать на самый дальний участок строительства. Никому не хотелось, чтобы эта жертва своим внешним видом и гематомами на лице, оставленными сапогами ефрейтора, дала повод всевозможным офицерам и просто стукачам задавать глупые вопросы и делать неправильные выводы. В Советской армии отношения между военнослужащими строились исключительно на принципах дружбы, взаимовыручки, боевого товарищества и пролетарского интернационализма.
Командир роты военных строителей был в том самом критическом военном возрасте, когда он мог либо перешагнуть капитанский рубеж и спокойно продвигаться к новым карьерным горизонтам, либо навсегда остаться в этом звании. Эта ситуация сильно напрягала Кольцова Александра Александровича и заставляла заниматься обычным военным рвачеством. Нельзя сказать, что Кольцов уж очень перегибал палку, но по сравнению с другими командирами, его рота славилась большим количеством трудовых подвигов и достижений. И как водится, в стройбате за каждым трудовым подвигом стоял свой особый случай и как минимум один инцидент. Надо было проявлять себя, заставлять бойцов перевыполнять нормы, а это как раз и было связано с повышенной эмоциональностью командира и не всегда человеческим подходом к людям. Вот и сейчас капитан понимал, что, прочистив мозги Хайбендинову, он тем самым создал новый виток эскалации неуставных отношений в подразделении. Ну а куда было деваться от тех самых неуставных отношений? Насколько реально, прибегая лишь к одним статьям устава, заставить свободолюбивых таджиков, узбеков, туркменов, киргизов и казахов трудиться не покладая рук во имя трудовых побед на фронтах холодной войны? Чтобы заставить человека работать, и не просто работать, а выкладываться на поле трудовой брани, необходимо было создать целую систему принуждения, поощрения и наказаний. Система должна была включать в себя компоненты, сочетавшие в себе не только принципы, изложенные в уставах ВС СССР и приказах начальников, но и национально-этнические особенности.
Основной категорией военнослужащих, проходивших службу в железнодорожных войсках и стройбате, были представители национальных меньшинств и выходцы из союзных республик. Внутри одной роты, как правило, присутствовало несколько национальных групп. В каждой группе был свой лидер, от сотрудничества которого с командиром роты во многом зависели производственные успехи целого подразделения. Кольцов в работе с личным составом своей роты использовал простой, проверенный временем принцип колониальной Британии: «разделяй и властвуй». Он разделял роту по национальному принципу на взводы и властвовал над этими взводами, периодически приближая одних и отдаляя других лидеров национальных группировок, формально занимавших должности заместителей командиров взводов. В заместители командиров взводов Александр Александрович, как правило, назначал старослужащих, пользовавшихся авторитетом у своих земляков и более-менее сносно владевших русским языком.
Кстати, для многих солдат из союзных республик служба в армии открывала новые горизонты. Так как только в армии они по-настоящему могли выучить и достаточно попрактиковаться в русском языке, являвшимся основным средством межнационального общения Советского Союза. Вернувшись в свой аул после демобилизации, многие нацмены благодаря лучшему знанию русского языка, могли получить высокопоставленные должности в правлении колхоза или совхоза, из которого были призваны в армию.
Ильяс, сделай доброе дело, пожалуйста, налей чайку командиру, услышав скрип открывающейся двери, душевным голосом, не отрываясь от рутинной бумажной работы, промолвил Кольцов.
Есть, товарищ капитан, из темноты коридора прозвучал голос Хайбендинова.
Ефрейтор, после того как вымыл, тщательно вытер и начистил кремом сапоги начальника, еще долго боялся заходить в теплушку-штаб. Он сидел на крыльце и полировал ветошью уже и без того блестевшие хромовые сапоги капитана. После того самого несуществующего в ВС СССР рукоприкладства, которое позволил себе Кольцов, дабы объяснить ефрейтору, что слово «че» не является уставным и не может употребляться при обращении к старшим по званию, Ильяс долго пытался понять, находясь на улице под дождем, в каком расположении духа сейчас находится его командир.
Спасибо, чай, Ильяс, у тебя всегда отменный, капитан с наслаждением отхлебывал ароматный напиток из пиалы, которая появилась на его столе через несколько секунд после отдачи приказа на подачу чая. Себе-то тоже налей. Там, в тумбочке, еще печенье осталось. Угощайся, дорогой, не стесняйся.
Спасибо, товарищ капитан, я потом, позже чай пить буду. Товарищу капитану еще что-нибудь нужно?
Да, Ильяс, я утром чего тебя звал-то? Сказать хотел: надо транспарант над теплушкой обновить, а то совсем обветшал этот «Наш ударный труд и боевые успехи тебе, Родина». Не дай бог кто из штаба приедет, устроят нам тут разбор полетов после залетов. Да и новый боевой листок1 не помешает.
Ну, вы бы сразу так и сказали, сейчас уже все готово было бы. А то сразу живот бить и печень опускать. Зачем так больно товарищ капитан?
Че?..
Услышав это слово и уловив своим звериным чутьем резкое изменение в настроении Кольцова, Хайбендинов моментально исчез из поля видимости начальника, занявшись выполнением поставленной задачи. Вот так одно слово, а точнее даже не слово, а междометие, произнесенное всего два раза за этот день, но в разных лингвистических ситуациях, привело к различным последствиям. В первом случае результатом его употребления стало наказание с применением физической силы, а во втором немедленное и безоговорочное выполнение поставленной задачи. Все же велик и могуч русский язык.
Глава 2
Кольцову всегда нравилось быть командиром. Когда-то он закончил Симферопольское высшее военно-политическое строительное училище (СВВПСУ) и потому, даже имея квалификацию инженера-строителя, Александру Александровичу больше нравилось командовать и работать с личным составом, чем заниматься строительной инженерией. Нельзя сказать, что Александр Александрович был уж совсем никудышным инженером-строителем. Свою курсовую работу он посвятил принципам проектной разработки военно-морских баз. Кольцов во время учебы очень надеялся, что после выпуска попадет служить на Черноморский флот, но судьба распорядилась иначе. Вместо Крыма ему достался Дальневосточный военный округ, который, казалось бы, навсегда принял молодого лейтенанта в свои суровые таежные объятия. Новоиспеченный лейтенант имел достаточно поверхностное понятие о строительстве стальных магистралей, но распоряжение начальства было однозначным: «Вы строитель вот и стройте, что приказали». И Кольцов строил, что приказали. Но из-за того, что строить дороги, тем более железные, ему не особо нравилось, он решил проявить себя как командир и политработник. Сначала было тяжело, ведь в училище, несмотря на то что оно было еще и командным, Александр Александрович так и не смог набраться опыта, необходимого для руководства подразделением строителей. Он был обычным курсантом и не очень-то и стремился стать даже командиром отделения. А тут тебе раз и сразу почти семьдесят человек, практически не говорящих по-русски. И первый командир роты у Кольцова, его непосредственный начальник, был страшным пропойцей, готовым пропить не только выделенные стройматериалы, но и обмундирование, и технику, и личный состав. Командиру роты все равно, он себя похоронил в капитанском звании без квартиры, жены и детей. Ротный ждал выхода на пенсию и как мог избегал любой интерактивности с начальством, дабы не вылететь со службы раньше положенного срока. А молодому лейтенанту надо служить, карьеру делать, в люди выбиваться, гнездо для будущей жены и детей вить, а ради всего этого с начальством надо было не только ладить, но и показывать ему все свои положительные стороны. О командире всегда судят по его подразделению. Вот и пришлось взводному брать на себя командование всей ротой. Кольцов работал и за себя, и за того парня, вечно пьяного командира роты. Через некоторое время рота покинула категорию «вечный залет» и стала стабильно занимать средние позиции в таблице результатов социалистического соревнования между военными строителями на БАМе. Кольцов нашел подход к личному составу подразделения и заключил джентльменское соглашение с ротным о невмешательстве во внутренние дела, как он считал, его подразделения. Казалось бы, все шло по плану. Бойцы работали, ротный пил, подразделение потихоньку выходило на передовые рубежи социалистического соревнования. Командир взвода и замполит в одном лице планомерно, по кирпичику, без чей-то помощи строил свою карьеру. Но как это обычно бывает, в подобную служебную идиллию вмешался его величество случай.