Мужчины активного возраста все дружно отправились на охоту. Как и положено: с ночёвкой и выпивкой. Хотели, чтобы я непременно вошёл в их охотничье братство, но я «проявил характер», чем немало их огорчил: не люблю убивать, ни лесную, ни озёрную дичь.
Чтобы не заскучать в компании дряхлых стариков и старушек, оставшихся на домашнем хозяйстве, я отправился на прогулку в лес. Леса в тех местах настоящие: былинные, заповедные. Я влюбился в них с первого взгляда. Они манили меня к себе своей сказочной красотой, своей чарующей тайной. На всякий случай я прихватил с собою в эту прогулку свой дорожный набор: маленькую одноручную пилу, маленький топорик, малую сапёрную лопатку, складной нож.
Для городского жителя, не знающего и не понимающего леса, все деревья «на одно лицо». Но, из каких-то закоулков памяти ко мне пришла подсказка о том, что дабы не заблудиться, даже опытные охотники ставили на деревьях зарубки. Я воспользовался этим единственным своим знанием о блуждании в незнакомом лесу, и храбро шёл, куда глаза глядят, наслаждаясь его дивными звуками запахами и красотами. В лес я вошёл ранним утром, и, когда солнце вошло в зенит, во мне разыгрался аппетит. Ни фляги с водой, ни бутербродов я с собою не прихватил, поэтому решил, что эту первую мою лесную вылазку следует завершить.
Не теряя бодрости духа, жадно впитывая в себя обильные впечатления от своей короткой ознакомительной прогулки, я пошёл в обратном направлении. Птичий переполох, поднимающийся при моём приближении к месту гнездований, запахи грибов и прелой прошлогодней листвы, приглушённый гул комариного роя, раздосадованного моим ультрасовременным средством антикомариной защиты, косые столбы солнечного света, веселящие душу, и предвкушение сытного обеда придавали мне силы. Я шёл, беспечно глядя по сторонам, бегло скользя рассеянным взглядом по стволам деревьев, выискивая оставленные мною на уровне глаз зарубки.
Я не сразу сообразил, что расстояние от одной моей зарубки до другой в разы меньше того, которое я отмахал, не найдя ни одной из них. Тень тревоги пробежала по моему сердцу, но не задержалась на нём: направление, в котором я шёл обратным курсом, не могло оказаться ошибочным. Далеко углубиться в лес я не успел. Значит скоро, даже отклонившись от маршрута, отмеченного зарубками, я выйду к своей деревне.
Когда день стал клониться к вечеру, мне пришлось сознаться самому себе в том, что я заблудился и продолжать движение, не зная нужного направления, глупо. Только тогда мне вспомнилось напутствие дряхлого старика, ни имени, ни прозвища которого я не запомнил из-за большого количества новых лиц. Увидев, что я направляюсь к лесу, старик поманил меня пальцем и с серьёзностью, от которой повеяло холодом, сказал:
«Перед входом в лес остановись. Соберись с мыслями и от самого сердца попроси у батюшки Лешего дозволения в его владениях побывать и благополучно из них вернуться. А после этого жди, какой ответ от него тебе будет. Увидишь добрый знак входи в лес безбоязненно. А коли плохой знак увидишь возвращайся домой без оглядки. Не то в лесу пропадёшь».
Пока я до леса дошёл, слова старика, хоть и помнил, но следовать им не стал: перед самим собой застыдился в язычника превращаться.
«Леший? Да это просто смешно!»
Теперь вовсе не смешно.
Ночь в лесу была страшной. Как много всякой нечисти в лесу! Костёр от ночных хищников это только первая линия обороны. Вторая линия поважнее. Я выстроил её в виде магического круга вокруг себя, когда в свет костра из ночной тьмы выдвинулось зло. Описать его я не могу. Во-первых, потому что с его появлением мой мозг дал сбой: вся общая масса и самая система теснящихся в нём знаний и убеждений решительно отторгала увиденное. Но оно вторглось в этот мир, в мою личную жизнь и явно намеревалось внедриться в моё личное пространство, завладеть мною.
«Сейчас ты станешь моим!», объявило зло, охватывая всё пространство вокруг меня, и сужая его до границы магического круга.
Во-вторых, я не могу описать это зло потому, что даже общее впечатление от него разрывало мне мозг. Если бы я усилил это общее впечатление разглядыванием тех отвратительных подробностей, которые отпугивали мой взгляд, оно разорвало бы моё сердце.
Только в те ужасные мгновения я понял, что я ВЕРЮ в Бога! Верю намного сильнее, чем те, кто не испытал такого ужаса, который обрушился на меня с атакой ночного зла. Наверно, моя вера пришла ко мне именно под воздействием того ужаса. Моя мольба к Богу рвалась из меня подобно огненной лаве, извергающейся из чрева вулкана. Уйдя в свою горячую молитву, я перестал воспринимать то, что происходило вокруг меня. Ход и вид времени для меня сюрреалистически изменились. Время остановилось, сжалось в маленький пылающий комок. Реальность перестала существовать.
Только в те ужасные мгновения я понял, что я ВЕРЮ в Бога! Верю намного сильнее, чем те, кто не испытал такого ужаса, который обрушился на меня с атакой ночного зла. Наверно, моя вера пришла ко мне именно под воздействием того ужаса. Моя мольба к Богу рвалась из меня подобно огненной лаве, извергающейся из чрева вулкана. Уйдя в свою горячую молитву, я перестал воспринимать то, что происходило вокруг меня. Ход и вид времени для меня сюрреалистически изменились. Время остановилось, сжалось в маленький пылающий комок. Реальность перестала существовать.
В реальность меня вернул призывный собачий лай. Через время какая-то посторонняя сила перевела моё бесчувственное тело в сидячие положение, разжала мои сжатые окаменевшими мышцами зубы, влила в меня порцию жидкости. Эта жидкость растеклась во мне живительным теплом. Моё сознание прояснилось. Я открыл глаза и увидел вокруг себя встревоженные лица. То была моя новая родня, вся её охотничья часть. Они живо соорудили носилки и донесли меня до своей деревни.
К бабке Лукьянихе его, он совсем не в себе.
Бабка Лукьяниха над ним свои заговоры пошепчет, отварами-настойками напоит, вновь будет человеком.
По дороге к деревне я впал в глубокое забытьё. Очнулся в избе, пропахшей лесными травами, ладаном и иными неведомыми мне ароматами очень древней деревенской магии. Дряхлая старуха, склонившись над моим изголовьем что-то шептала, чем-то сбрызгивала меня, и я почувствовал, будто тяжкие оковы разомкнулись на моей груди. Дышать стало легко и радостно.
«Жить будет», сказала старуха.
Блуждающие огни
Чёрный Кабан был очень набожным. Этим он походил на многих других афроевропейцев. Вера у него была, как и у многих его родственников, преимущественно мусульманской. Но вместе с тем он беспрекословно верил зловещему культу Вуду, верил вдухов леса, воды, огня и в прочую бесовщину, поэтому от вида огромной полуночной луны все древние языческие страхи плотным кольцом подступили к его сердцу. Среди бойцов своего взвода Чёрный Кабан слыл отважным воином, и только он сам знал о своих непреодолимых страхах перед тёмными силами зла.
Напарником Чёрного Кабана по ночной смене был мексиканец по прозвищу Жиголо, отъявленный бабник и пьяница. Оба затаились в своих секретах. На обоих огромная полночная луна нагоняла суеверную жуть. Привычно нарушая строжайший запрет на курение, демаскирующее секретчиков, оба затянулись крепкими косячками, пряча их огоньки в скорлупках кокосовых орехов.
Так началась для них их ночная смена в зоне появления загадочных блуждающих огней. По данным космической разведки блуждающие огни появлялись в этом квадрате в каждое полнолуние. Происхождение этих огней в непроходимых зарослях тропического леса не находило понимания у штабных аналитиков, а высшее военное командование раздражала любая неясность. Им хотелось знать всё и обо всём. С точки зрения рядового бойца это дурная блажь. С точки зрения их непосредственного руководства это пустяковый рейд, в который можно отправить такие отбросы своего наличного состава, как третье отделение второго взвода шестнадцатой отдельной бригады под командованием самого никчёмного сержанта по прозвищу Старый Пёс. Все бойцы этого отделения полные отморозки, склонные к немотивированному насилию, к мародерству, к злоупотреблению алкоголем и наркотиками.
Чёрный Кабан и Жигало одновременно почувствовали незримое постороннее присутствие. Действие наркотика до предела обострило их зрение и слух, но в то же время стало постепенно вносить в них искажения, перерастающие в фантастические, гротескные явления. Каждому из них вдруг послышалось (или показалось?), что луна, ещё больше увеличившая своё колдовское сияние, начала издавать тихие, но преисполненные какой-то особой силы звуки. Эти звуки явно не принадлежали земному миру, они отдалённо напоминали медленный, ритмичный бой гигантского невидимого барабана и тихое бормотание жутких магических заклинаний. Под воздействием этих звуков у обоих бойцов стыла кровь, сбивался сердечный ритм, а их тела приходили в оцепенение. Это было сильнее, чем страх, разрушительнее, чем паника. Оба превратились в резервуары, наполненные беспомощностью, покорным и трепетным ожиданием лютой кары со стороны потусторонних сил.
Сержант почувствовал то же, что и его бойцы, несущие дежурство в секретах. Остальные, свободные от дежурства бойцы метались в кошмарных снах, их рты искажали гримасы ужаса и беззвучных криков о помощи. Старый Пёс, хотел, по своей давно укоренившейся привычке, проверить дежуривших бойцов на их постах, но вошедшее в него чувство было сильнее его, сильнее всего в этом мире. Оно превратило его в тварь дрожащую, не имеющую собственной воли, готовой лишь к боязливому, безропотному повиновению. Он увидел движение странных огней, выходящих на периметр расположения его отряда и засекреченного боевого охранения, и сознание покинуло его.