Рецепты - Мартин Гал 2 стр.

Зачем мне выкапывать из себя фрагменты, разве по одному осколку можно узнать мозаику? Часть целого, говорят, содержит все признаки целого. Как бы не так! Ученые обманывают и себя и других. Познание как слабительное: пронесет, и не увидишь главного. Слова какие-то жидкие, скользят, проваливаясь внутрь листа.

Мы кружимся в танце одних и тех же действий, многие годы едим, пьем, спим и совокупляемся. Банальность повторений не утомляет и не надоедает. Мы получаем ежедневное удовольствие от этих повторений и чувствуем себя превосходно. А ведь это так банально! Как и мои бесконечные повторения об этом.

С точки зрения времени, человек как будто и не живет, а только переливается из емкости в емкость, наполняясь новым содержанием, привкусом (часто дурным) от всего им прожитого. Мы всегда в сфере становления: размеры ее огромны, мы можем расширяться до бесконечных пространств, а можем сузить себя до унылой и скучной точки. И это не мы расширяем кругозор, а кругозор расширяет нас, делает наше пространство обширным, показывает новые горизонты событий. В этих превращениях нет ничего предосудительного, ибо мы всегда превращаемся в себя. Реальность каждого из нас абсолютна. Человек может быть только собой.

Неудивительно, что о сумасшедшем говорят «он не в себе». Если человек «не в себе», значит, он сломался, как детская игрушка. Душа разлетелась на части, ум сошел с рельс, сорвались с петель чувства, вовремя не раскрылся парашют. Время обнулило человека.

Получая сдачу в супермаркете, я увидел, что у девушки-кассира легкое косоглазие. Некоторым людям косоглазие идет, непонятным образом украшая их, другим же портит образ. Здесь был особый случай: девушка выглядела глупо, и в то же время косоглазие придавало ее лицу какую-то таинственность. Я вышел из магазина и в который раз удивился глупости размышлений, возникающих по ходу жизни. У меня это всегда вызывает недовольство мысли ни о чем, приходящие по пустячному поводу, как реакция на раздражение извне. Причиной этому обычно служит случайный взгляд на человека. Идет, к примеру, пьяный по улице, и я размышляю преодолеет он препятствие в виде бордюра или всё же упадет. Или если на улице ветрено и пошел дождь, а женщина открывает зонт, то я почему-то начинаю гадать: вывернет ветер раскрытый ею зонт или нет. А глядя на юношу с девушкой, идущих впереди меня, я предполагаю: поцелует он ее в ближайшую минуту или всё же пройдет расстояние до ближайшего светофора и только потом

Ну зачем мне, скажите, все эти ненужные мысли? Кто их мне поставляет с завидным упрямством? Я продолжаю мыслить помимо своей воли. Нравится-не нравится это не категории воли, а эстетика реальности. От факта несогласия с реальностью мир вокруг нас не меняется. Если что-то изменилось, то нам это показалось. Меняюсь только я. Это мне становится холодно зимой и одиноко ночью. А ночь и зима факты равнодушные.

Мне прочили блестящее будущее, но теперь я знаю, что это было блестящее прошлое.

Я могу убедить других в чем угодно, если уверен, что уже убедил себя.

Моя удача состоит в том, что я научился заменять одобрение других собственным одобрением.

Я сравнивал успех с новыми ботинками.

Теперь я знаю: успех тоже трет.

Но хорошим ботинкам можно несколько дней потерпеть.

Успех разнашивается.

Представление о судьбе самое сложное из всех умозаключений, ибо основывается на полной недостоверности непроисшедшего и на абсолютной достоверности случившегося.

Вдохновение штука непостижимая и редкая, и кто управляет им одному Богу известно, а Бог человек молчаливый.

Я никак не могу ухватить литературу за хвост, всякая история, как старая штукатурка, отваливается при первом усилии. Ничего нельзя придумать, даже факта собственной жизни. Из окна видно забор, за забором улица, за улицей соседский забор, чужой двор, чужой дом и чужие окна. Кто там?  спрашивали у почтальона. Никто,  отвечаю вместо него я. Где я бываю, с кем общаюсь, о чем говорю? Разве не сделал я себе сам преграды, чтобы не уснуть?

Я не исключение, а скорее правило среди людей. Кто бы мог подумать (я в наименьшей степени), что основных успехов я добьюсь в химии, выучусь на врача, стану лавочником, а любить буду литературу и книги. А ведь тоже бессмыслица. Ну что в мире изменится, если я напишу еще одну книгу? Да ничего. Зачем же я пишу?

Я вновь спрашиваю себя о чем-то и не отвечаю. Так часто происходит: мне незачем отвечать, да и некому. Что проку от моих ответов.

Опыт жизни нельзя передать никому, даже родному сыну. Ничто неотчуждаемо: ни одна мысль не может быть передана из одной головы в другую, нельзя одолжить свои чувства кому-то, как домашние тапки. Всё, о чем думаешь, и всё, что чувствуешь, принадлежит только тебе одному. Только ты знаешь, только ты чувствуешь.

Если в мире ничего нельзя изменить, то любить женщину и писать книгу это просто занятия, чтобы убить время, но если при этом нам удается считать свои действия необходимыми (хотя бы для самих себя), то почему бы не продолжать жить так, как нам того хочется.

Нет разницы между моим вчерашним днем и ночью Иисуса в Гефсиманском саду.

Все мгновения жизни неповторимы, но стоит им попасть в корзину прошлого, как все вещи становятся равноценны конь Дон Кихота и ботинки Шекспира соседствуют там с моим утерянным зонтом.

Я не могу написать книгу, в которой не испытываю необходимости.

Это изнанка фатальности: всё, что не происходит, оказывается ненужным.

Часть вторая

Мозаика судьбы

история времени

Нет никакой закономерности в том, что произошло.

Мое случайное появление в мире представляется странным не только для мира, но и для меня самого.

Не я спровоцировал столь неожиданный приход, но именно мне, а не кому-то другому, предстоит оправдать этот пронзительный жест.

Горизонт возможностей подобен словарю: выбрать свой путь означает отыскать единственно-точное слово.

Но как отыскать среди бесконечных дорог именно ту, которая приведет меня к себе?

Всякий путь это лабиринт, но я знаю, что выход из него это вход в другой лабиринт.

Мне тревожно, ибо неизвестно, куда приведет меня мысль.

Блуждать в лабиринте, зная, что из него нет выхода, а только переход в новый лабиринт,  что может быть ужаснее для человека?

Я не могу сказать: вот весь я здесь и буду таким всегда.

Будущее наполнено страхом перед неизвестным и ожиданием счастья.

Я понимаю альпинистов: все силы отдать бессмысленному восхождению, чтобы обрести минуту триумфа смысла.

Заплатить самую высокую цену за мгновение вершины и погибнуть при спуске не это ли ирония судьбы?

Но кто жаждет невозможного, тот никогда не погибнет на возможном.

Что делает меня, пишущего эти строки,  автором?

Возможен ли автор как факт или он всего лишь призрак, существующий на чистом поле страницы?

Где его присутствие становится зримым?