************
Открылось! Оказывается, даже голландская поэзия умеет радовать.
Ах Рембранд, нарисуй голос Корнелиса, Его видимая часть самая в нем неважная, Невидимое можно узнать только с помощью ушей. Кто хочет увидеть Ансло, должен его услышать.
Эти стихи Вондела к портрету проповедника Корнелиса Ансло наконец открыли мои закрытые глаза. «Художник снова и снова пытался изобразить в картине голос проповедника, пишут филологи. Рембрандт даже выгравировал это четверостишие под третьим портретом Ансло». Я уверен: только из-за стихов они вообще догадались про голос, а я сразу почувствовал, только не знал, как назвать. Ему удалось написать слово, мне услышать. Вот только не смог перевести. Но ведь и египетские иероглифы тысячелетия ждали своего Шампольона дождутся и слова Рембрандта. У меня мало времени и слишком грубый слух, но я буду упорно работать и наконец попаду в мир, по которому бесконечно путешествует художник. Который стережет старуха. Которым дышит картина. Который не отпускает меня. Не наш мир, иной!
КОРВАЛОЛ
К сорока годам Петру все надоело, хотя жил он в полное свое удовольствие. Была жена Катя, а детей не было, и не было связанных с ними проблем. Ему давно осточертел телевизор, расхотелось читать, пропал интерес к путешествиям («чего я там не видел?») и, наконец, к еде. Будучи корпулентного телосложения, Петр заметил в этом определенные плюсы. Впрочем, совсем не есть оказалось скучно. Что ни говори, а завтраки, обеды и ужины расцвечивают жизнь. Но радоваться жизни ему надоело тоже.
«Странно, думал он, бежит женщина с огромными пакетами, и ей не скучно. Идет празднично одетая пара гуляют, а может, в театр собрались: слушать жирных примадонн и примадонов, эстеты! В кино смешно! В музей, ради господа!» Он уже ходил в Третьяковку год назад. Работа наскучила, но без денег еще скучнее, вот в чем загвоздка.
Чем обычно жив человек? Простыми человеческими радостями, а его не вставляют простые, и радоваться им он не умеет. А ведь хотел, и даже пытался найти источник веселья, потому что везде искал первичное.
Петр прочитал, что за эмоции у человека отвечают нейромедиаторы. Те, в свою очередь, зависят от гормонов, а гормонами управляет ДНК. За удовольствие, оказалось, отвечает дофамин, в полном соответствии с ДНК человека. Причем, короткие ДНК дарят радости на все вкусы, по поводу и без повода: чашка кофе, круассан, стейк, хорошая погода и даже противный дождь веселит, а если ДНК длинная, да еще и перекрученная, то мало чего дождешься. Только события из ряда вон выходящие способны порадовать хозяина: на уровне открытия Америки или теории относительности, геростратова пожара или акта уникального зла. Поэтому все самые великие и самые гнусные люди носят в себя длинную хромосому. Петр понял, что и он тоже.
Но так как плохим он не увлекался и ничего великого не совершил, оказался Петя вовсе без веселья. Совсем без радости жить невозможно, поэтому одно время он серьезно задумывался о клубах самоубийц. Уж очень заманчиво звучало откровение мистера Мальтуса из одноименного рассказа Стивенсона: «А я вам скажу, что любовь отнюдь не самая сильная из страстей. Страх вот сильнейшая страсть человека. Играйте страхом, если вы хотите испытать острейшее наслаждение в жизни».
Петр хотел, но игра со смертью казалась ему слишком токсичной, и он не доверял отечественным организациям. Пристукнуть пристукнут, но без всякого наслаждения.
Впрочем, положа руку на сердце, радость в его жизни еще случалась. Упоительная алкогольная радость, идущая от запотевшей рюмки водки с пивком на прицепе. Граппу, массандровский портвейн и португальский руби, херес, кальвадос, текилу с лимоном и солью он перепробовал, но самое приятное опьянение наступало от «Джека Дэниэлса», ароматного и крепкого бурбона, нежного кентуккийского виски.
Пятница!
Уже с полудня он посматривал на часы, каждый раз удивляясь неторопливому течению времени. Внутри разгорался жгучий огонек нирваны, помогая продержаться до конца рабочего дня. Петр растягивал дорогу в ресторан, неспешно смакуя баночку пива. Не дома, а именно в ресторане, где в полумраке, как новогодняя елка, светилась стойка бара, уютно заставленная бутылочными украшениями, возвращался интерес к жизни и легкость бытия.
Петя знал цену этому недолгому и нелегкому счастью. В субботу, конечно, он выпьет еще, но это не радость, это лечение, и что уж говорить про воскресенье, день печали и скорби пред убойным понедельником! Случались периоды и продолжительней выходных.
Он понимал, за что страдает? и даже придумал «теорию героического запоя»: «Запой зло, но он служит лекарством для сильных, волевых и крепких духом людей».
Широко распространена ошибка считать запойного человека алкашом. У алкашей вся жизнь запой, поэтому запоями они страдать физически не могут. Голова у них по утрам не болит, похмельный синдром не мучает, стакан портвейна, как кружка парного молока, обеспечивает гладкость жизни до самого вечера. Жизненные проблемы настоящего алкаша уже в прошлом: как у матерого уркагана, у него нет семьи, «закон не позволяет». Кошмары алкаша быстротечны и поверхностны, организм со временем привязывается к своему хозяину и перестает ему мстить. Жизнь коротка, но беспечна, как у элоев.
А для настоящих людей запой совсем другое. Мы (настоящие люди) герои! Постоянно болеем, но боремся, побеждаем себя еженедельно, или даже ежедневно, за цвет жизни платим страшную цену, но нам так лучше, так интереснее. Нас мучают кошмары, мы смеемся в их волосатые хари; раскалывается голова мы только хмурим бровь сурово. Мы едем на работу мертвые, но пашем и воскрешаемся вновь, чтобы умереть.
Мы осирисы водки, иисусы портвейна. Мы злы, как морлоки, но яростно куем свое нелегкое счастье в подземельях запоев и не приемлем судьбы иной.
Такая жизненная модель просуществовала довольно долго, но обанкротилась компания, в которой Петя работал лет пятнадцать. К несчастью, он оказался одним из крайних, подписавших «неправильный» договор.
Тогда он понял: хоть радости служба не доставляла, зато приносила покой. «Дай счастья мне, а значит, дай покоя». На него навалился небывалый стресс, с паническими атаками, тахикардией, бессонницей. Стало уже не так скучно, но очень, очень плохо. Алкогольный героизм вырождался во что-то совсем иное, похожее на мармеладовскую одиссею, и напрочь пропал аппетит. Он знал за собой такую особенность: страх совершенно убивал тягу к еде, впрочем, как и все тяги на свете.
Уже несколько дней Петр не мог проглотить ни кусочка. Жена очень старалась приготовить повкуснее, но все ее успехи уходили в ведро. Наконец она не выдержала и закричала:
Нет! Ты будешь есть! Неделю без еды!.. Я вызываю «скорую». Хоть гастроэнтерологов, хоть кого!
Катись ты! слабо прошептал Петя, тяжело повернулся к стенке и подумал: с чего это гастроэнтерологи кинутся его кормить. Вот что-нибудь куда-нибудь засунуть это да, они первые
Ты будешь есть, чего бы мне это ни стоило!
Сзади хлопнула дверь. В окно ударил ливень. Он вяло показал вслед жене палец и забылся неспокойной дремой.
Видимо, спал он достаточно долго. Гроза успела пройти, в окне блистал отороченный пылью золотой луч, а больше ничего и не изменилось, кроме появления двух людей в зеленом перед кроватью. Это было так удивительно, что Петр спросонья потряс головой и по-идиотски спросил:
Гастроэнтерологи?
Один из них был невысокий, но крепкий, амбального типа; второй, постарше, удивительно походил на Буркова в «Иронии судьбы».
Когда надо, и гастроэнтерологи, сообщил он в уверенном бурковском стиле, будто ждал именно такого вопроса.
Парни ничего не предпринимали, но выглядели очень уверенно. В двух огромных баулах угадывалось много медицинского оборудования.
Вызов поступил от Кати Т. Вы супруга?
От нее, захрустел бумажкой амбал. Мы вас слушаем, Катя. Расскажите подробнее, что произошло, ничего не упускайте, ничего не скрывайте. Это важно для него и для вас!
Что было Да чтоб работа его провалилась куда поглубже!
Со свойственным ей темпераментом Катя, размахивая руками, зачастила и про еду, и про апатию, и про то, что целыми днями Петр лежит и смотрит в потолок, сам на себя не похож. В заключение попросила что-нибудь вколоть или дать таблетку.
Все понятно, переглянулись «пришельцы». Но таблетками здесь уже не обойтись.
А что у вас с жизнью? вдруг спросил «Бурков» у Пети.
Вообще, он упитанный, заметил амбал.
В смысле? Вот жив пока! не понял вопроса больной.
Врачи снова переглянулись.
И все-таки, ваше отношение к жизни?
Да какая тут жизнь! слабо ответил Петр, силясь догадаться, кто эти люди.
Значит, жизнь вас не устраивает? гнул свое старший.
Какое там «устраивает»!
И вы даже могли бы с ней расстаться? с какой-то странной тональностью, вроде бы мельком, спросил «Бурков».