При Юлии Цезаре в Риме было двести тысяч пекарен! выслушав шепоток, ещё громче огласил римский властитель.
Уста наушника опять слились воедино с ушной раковиной римского государя, словно эти губы и ухо с детства были неразлучными друзьями.
Император внимательно выслушал знатока и шлёпнул его по губам: мол, чересчур-то не зарывайся, парень, не заговаривайся и государево ухо без нужды не терзай, а тем паче не кусай!
Двести пятьдесят пекарен! То бишь к двум сотням надо прибавить пять десятков, но без тысяч! поправился Филипп и, выдержав паузу, как ни в чём не бывало продолжил: Слушайте меня, свободные граждане Рима! Слушайте и не говорите, что не слышали! При моём благословенном правлении выпекать хлеб в столице будет пятьсот пекарен или пятьсот тысяч! Статистика сроду не лгала: ни в один из веков. Так было, так есть и так будет!
Десятки и сотни глашатаев, прибывших вместе с императором с азиатского Востока, эхом разнесли эту весть по всему Риму: уже никто не разобрал, да и значения не имело, на вульгаризированной ли латыни или на чистой державной мове.
Мой народ! Я также ведаю, что при Юлии Цезаре бесплатный хлеб в Риме никогда не лежал в мышеловках, ибо это не сыр. Хлеб прямо со складов отгружали эээ получали эээ император будто замялся, а может, в очередной раз выдерживал паузу, чтобы его последующие слова прозвучали весомей, грубей и зримей и произвели эффект разорвавшегосягреческого огня.
К государеву уху тут же услужливо склонился знаток-наушник, теперь много о себе возомнивший и завитавший в облаках: представлял, какая стремительная и блестящая карьера эффективного державного менеджера ожидает его, начиная прямо с завтрашнего утра.
При Юлии Цезаре бесплатный хлеб получали триста тысяч граждан Рима, прогромогласил Филипп Араб, дослушав шепотливый бубнёж.
Всплеснув руками, скривившись и изобразив недовольную гримасу, уха римского владыки снова коснулся знаток-наушник. В этот раз именно коснулся, а хотелось если не оттяпать совсем, то укусить и побольней.
Триста двадцать тысяч! поправился властитель после очередного шёпота, но шестым чувством прочухал, что если и дальше будет путаться в цифрах, фактах и показаниях, то граждане Рима засомневаются в его императорских компетенциях, а потому резко сменил тему: А завтра завтра завтра устроим гладиаторские бои в Колизее! С морским боем и охотой людей на хищников. И наоборот: зверей на человеков. Организуем поединки и мужчин, и женщин эээ они не друг с дружкой драться будут, а меж собой!
В том смысле, что масло масляное? невежливо полюбопытствовал кто-то из толпы.
Каждый гладиатор и всякая гладиаторша будут рубиться внутри своей весовой эээ гендерной категории, не выходя за границы приличий и дозволенного! А в дружеском союзе оба пола по одну сторону баррикад станут биться со львами и крокодилами!.. Бойцы потом годами и долгимизимними вечерами будут вспоминать минувшие дни, где вместе рубились и бились они! Праздник пройдёт на ура, с песнями и плясками в честь меня. Делу время; потехе весь завтрашний день с утра до позднего вечера!
Зрелищ!!! взревела благодарная публика, не успев пока даже покормиться.
На голодный желудок взревела.
Император заставил себя улыбнуться, дивясь простому здравомыслию и живой оригинальности простых неграмотных горожан.
Это ещё не всё! перекрикивая толпу, внезапно возопил штатный знаток-наушник, с перекошенного лица которого так и не сползло недовольство. Только я ведаю, что ещё хотел сказать наш величайший император! И я поделюсь с вами этим сокровенным и сакральным знанием! Император назначил меня любимой женой эээ император доверяет мне, как себе самому!
«То, что я желаю сказать, и произносить имею право лишь я сам! Только своими устами и языком! Даже если пересказанные мной знания будут чужими!» недовольно поморщился владыка Рима, мысленно решив судьбу наушника, вернее, уже уготовав ему незавидную участь. И ещё точнее, оставлял его в живых до поры до времени, намереваясь истребить при более верной оказии.
Приглашение на казнь
«Я не могу найти цветов расцветшей сливы,
Что другу показать хотела я:
Здесь выпал снег
Что другу показать хотела я:
Здесь выпал снег
И я узнать не в силах,
Где сливы тут, где снега белизна?»
Ямабэ Акахито
Знаток-наушник, однако, фишку не словил и продолжил, словно главарь, горланить и горлопанить:
До объявления зрелищ наш император хотел известить всех о следующем. Помимо испечённого хлеба всем римским жителям города, имеющим постоянную прописку, будет впрок роздана мука и немолотое зерно, кто какое пожелает: пшеница, ячмень, рожь, рис, греча, кукуруза, горох, просо. И даже овёс! А кому эээ просто силоса, пусть это и не зерно? Кто позарится? Никто? Тогда без силоса обойдёмся! По десять нет, не по десять, а по двадцать мер злаковых и незлаковых! И дополнительно по десять нет, не по десять, а по двадцать фунтов масла! Чтобы всего было в два раза больше, нежели это делалось при невинно убиенном императоре Юлии Цезаре.
«Это он на что намекает? Уж не на то ли, что современный Брут со мной тоже дважды вот-вот сотворит? Или, напротив, что даже один раз никакой поножовщины не приключится?» нервно отрефлексировал император, желая если и умножить, то не на два, а на ноль.
Наушник не унимался:
Кроме того, под открытым небом на двадцать две тысячи столов будет дан грандиозный обед, фуршет и банкет в одном флаконе Нет! Это у Цезаря было двадцать две тысячи столов, а у нашего уникального и щедрейшего императора будут все сорок четыре! Тысячи, разумеется, а не единицы. С фазанами, муреной, устрицами! С изысканными фалернским и хиосским винами
«Надо бы запомнить марки вин. Зарубить их себе на носу!», подумал Филипп Араб и, чтоб не забыть, несколько раз повторил их про себя: фалернское-хиосское, фадернское-хиосское, фалернское-хиосское. И в обратном порядке: хиосское-фалернское, хиосское-фалернское, хиосское-фалернское.
А кто пожелает экзотики, тому поднесут даже импортную водку! надрывался наушник. Прямые поставки напитка из Гипербореи!
«Нет, этого я точно не запомню, потому даже пытаться не буду, а то и про фалернское-хиосское запамятую, продолжил мыслить император. За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь!»
Во всех концах империи мы разовьём римскую деревообрабатывающую промышленность эээ мануфактуру! совсем раздухарился наушник. А между столами будут сновать тридцать пять тысяч одних курьеров!
Да здравствует император! Ave Caesar! Ave Augustus! бесновался римский люд. Государю вдруг на миг показалось, что это не великий народ, а просто грязная чернь.
Не только у Юлия Цезаря был свой триумф, но и у нашего Филиппа Араба эээ Филиппа Величайшего! никак не мог охрипнуть или заставить себя замолчать наушник императора.
Когда?!! кричал в ответ народ. И в лад, и невпопад, и хором, и вразнобой.
Не только матроны бросали в воздух свои чепчики, но все, на чьих затылках таковые гордо восседали или были по-простецки нахлобучены. Оба пола и даже (втайне) третий, науке ещё не известный.
Что «когда»? не понял знаток-наушник, утонув в собственном вдохновении и в лучах славы.
Когда будет дан обед, фуршет и банкет?! донеслось из народных гущ.
Ах, это Обещанного три года ждут!!!
Через три года будет уже другой император! воскликнул всё тот же вовремя не словленный мальчик из толпы (не пойман не вор).
Наш Филипп и через три на своём месте будет. Править ему уготовано целых пять лет! поправил неразумного мальца грубоватый тенор.
По правде говоря, праздник желудка должен был случиться завтра, публично признался наушник. Но раз на завтра анонсированы уже Колизей, гладиаторы и звери, то я не могу ничего отменить. И прав переверстать программу у меня нет. Чтобы не рисковать, устроим всеримский сабантуй послезавтра!
«Вот наглец! напрягся император. Уже за меня решать начал! Не остановишь, так нараздаёт людям несбыточных обещаний, а я потом отвечай! Так однажды и пурпур мой на себя натянуть вздумает».
Мы вместе с Филиппом Величайшим раздадим не только море еды и пития, но и денег! Юлий Цезарь выдал по двадцать четыре тысячи сестерциев только своим заслуженным ветеранам-легионерам. Мы же от щедрот своих каждой римской семье даруем по сорок восемь тысяч!.. И не только!.. чуть не захлёбывался в собственной слюне оратор. Будет и ещё! Всем и каждому! Всего и по многу! Не благодарите! Вернее, кричите ура!