Наша группа прибыла поздно ночью 6 ноября на станцию Клявлино. После суток езды в холодном товарном вагоне мы накинулись в станционном буфете на какую-то горячую еду, а потом нас разместили в зале пристанционного клуба, куда к утру набились прибывающие матросы и солдаты.
Утром началась запись личного состава по подразделениям. Я увязался за своими однокурсниками и все мы записались в роту автоматчиков, хотя плохо представляли себе значение таких подразделений, и их вооружение. Отрывочные сведения имелись только из газет. Самым впечатляющим из них было то, что автоматчики первыми врываются в занятые противником населенные пункты на броне танков. Это звучало для нас, семнадцатилетних, очень романтично.
2.
Деревенька в нескольких километрах от станции Клявлино, где формировалась и отрабатывалась рота автоматчиков, была маленькой, с утопавшими в снегу домами. Я жил вместе с Борисом Москалевым в домике, где мать с детьми разного возраста ютилась на русской печи, а мы спали на лавках, завернувшись в свои шинели.
Ежедневно выходили в поле на занятия. Вокруг была тишина, белизна сверкающего снега, прозрачность леса строевых сосен, высокое небо, зимнее солнце и мороз.
Вскоре нас стали переодевать в армейскую форму, утепленную для полевых условий. С морской формой расставались с болью, сохраняли себе тельняшки, пояса с якорем на бляхе и бескозырки. А самый наш отчаянный, моряк, настоящая морская душа Костя Шедзиловский, сохранил еще суконную синюю рубаху и черные брюки.
Радио и газеты сообщали о тяжелом положении на фронте под Москвой. К концу ноября бригада была и проверена на смотре. Недоставало нам только оружия.
Во взводы дали по нескольку винтовок, а об автоматах пока нечего было и думать, ничего не было известно.
В эшелоны грузились срочно, по тревоге, в один из первых дней декабря и по «зеленой улице» помчались к Москве, меняя без задержек на очередных станциях готовые к дальнейшему бегу паровозы.
Через полтора суток мы остановились в Орехово-Зуеве, получили команду: «Приготовиться к выгрузке» и по паре ручных гранат. Все были взволнованы ожиданием, но стоянка почему-то затягивалась.
Часа через два эшелон медленно двинулся и пошел мимо дачных подмосковных мест. Потом начались поля, перелески, а мы ехали все дальше и дальше.
На следующей стоянке политрук Аносов прочитал перед ротой сообщение о разгроме немецких войск под Москвой. Дружно крикнули «Ура!». Настроение было праздничное. Всех интересовало: «Куда же теперь?».
3
Эшелоны шли на север. Проехали Вологду, Обозерск, Беломорск и повернули на юг. Костя Шедзилозский был уверен, что мы едем на выручку Ленинграда его родного любимого города, попавшего в блокаду. Вокруг было белое безмолвие и бесконечные леса, а поезд все шел и шел на юг.
22 декабря мы выгрузились на станции Сосновцы и после недолгого марша пришли в пункт сосредоточения бригады несколько десятков больших деревянных бараков на территории, обнесенной забором.
Для нашей роты отвели один барак и мы разместились в нем на одноэтажных деревянных нарах.
Это был еще не фронт. Это был как бы трамплин, где бригада окончательно приводилась в боевую готовность. Каждому выдали по паре лыж.
Ежедневно ходили на занятия и в караул.
Новый, 1942 год я встретил стоя в карауле. Ночь была лунная, морозная. В голову лезли мысли о том, что война может продлиться еще целый год немцы далеко зашли на нашу территорию и потребуется время, чтобы их вытурить отовсюду, как это сделали под Москвой.
В начале января бригада по тревоге погрузилась снова в эшелоны, которые пошли дальше на юг, и через некоторое время остановились на станции Романцы.
Отдаленные орудийные выстрелы извещали о близости фронта. От станции пошли на лыжах. Переход на первый раз показался утомительным одежда и груз давили на плечи, шинель путалась в ногах. В одном месте лыжа соскочила у меня с ноги и я по пояс провалился в мягкий, глубокий снег. Было понятно, что в этом краю без лыж по бездорожью не пройти.
Только к вечеру добрались мы до маленькой деревушки. По дороге навстречу тащились упряжи лошадей. В санях лежали и сидели забинтованные раненые.
Рота разместилась в двух-трех домишках, оборудованных нарами в два этажа и финскими дровяными плитами.
Рота разместилась в двух-трех домишках, оборудованных нарами в два этажа и финскими дровяными плитами.
Несколько дней прошло в тренировках на лыжах, учебных тревогах и учениях по боевым действиям в условиях леса.
Рано утром 13 января бригада стала выдвигаться на передний край. Задача была оказать помощь нашим частям, которые вели наступление и попали в окружение противника. Нужно было пробить коридор, чтобы вывести попавших в окружение.
Рота прибыла в назначенное место и ожидала дальнейших распоряжений. Стоял крепкий мороз. День был солнечный, от мороза чуть туманный.
Мимо нас прошли лейтенант и трое солдат. С ними шел еще человек в полугражданской одежде. Они отошли недалеко, дали этому человеку лопату и он стал разгребать снег. Потом солдаты взяли у него лопату, отошли на несколько шагов, подняли винтовки и по команде дали залп. Человек упал, они забросали его снегом и ушли. Оказывается это был «самострел», осужденный военно-полевым судом за членовредительство. С целью избежать фронта, он умышленно прострелил себе руку. Это был хороший урок.
Прибежал связной с приказанием. Со всей роты собрали винтовки в первый взвод и во главе с лейтенантом Барабанщиковым взвод ушел выполнять боевое задание.
К середине дня канонада усилилась. Оставшиеся два наших взвода начали выдвигаться на передовую. Мы входили в зону непосредственных боевых действий. Взгляд останавливался на поваленных, изуродованных деревьях, воронках от взрывов снарядов, разбитых ящиках и повозках, потом стали попадаться убитые лошади, окровавленный снег, трупы. Здесь начиналась передовая линия обороны.
Зимний короткий день сменился вечерним сумраком. Мы вышли на берег замерзшего и заснеженного озера (Хижозера). Быстро темнело. Наш взвод остановился под скалой на берегу в ожидании дальнейших указаний. Было холодно. В вышине сияли крупные звезды, перестрелка шла где-то далеко впереди, а через нас летели с нашей стороны снаряды орудий, расположенных в глубине обороны. Мы привыкали к новым для нас звукам войны, стараясь научиться ориентироваться в них.
Стало совсем темно и еще холоднее, а мы продолжали стоять па том же месте. Рядом со мной стоял мой однокурсник по училищу Леша Обжерин, молчаливый парнишка из г. Иваново. Мы с ним вспомнили, что с утра ничего еще не ели. Он свернул самокрутку и неумело закурил. Он курил впервые, полагая, что это его спасет от холода и голода.
В середине ночи нас отвели немного назад, и по очереди можно было прикорнуть в землянках, которые были вырыты вдоль фронтовой полосы, размером на два-три человека.
Под утро меня разбудили, дали винтовку и поставили в караул. Я почувствовал, что стоя, засыпаю. Я начал ходить, держа винтовку на плече, но снова засыпал и просыпался, когда падал вместе с громыхавшей винтовкой.
Стало светать. Сквозь туман дремоты я услышал близкий взрыв, но ничего не понял. Потом взрывы стали повторяться финны открыли минометный огонь по нашим позициям. Кто-то подбежал и толкнул меня в окоп.
Потом нас отвели на другой участок, что-то дали из еды и снова целый день далеко впереди шел бой и неслись в ту сторону снаряды нашей артиллерии.
Периодически финны обстреливали нас минами, но никакого реального противника я не видел впереди была снежная равнина громадного озера.
Эти первые дни фронта проходили для меня в тумане усталости, бессонницы и холода.
От мороза спасала многослойная одежда: теплое белье, свитер, ватные брюки, телогрейка, шерстяные носки, портянки, валенки, подшлемник, шинель, шапка, рукавицы. Все это было надето одновременно.
Горький опыт финской войны 1940 года оказался для нас спасительным.
Снова прошел короткий зимний день. Наконец приехал наш долгожданный морской кок Гриша Решетняк со своей кухней. Мы вытащили из вещмешков солдатские котелки и с нетерпением ждали своей очереди. Котелки нам выдали круглые и довольно тяжелые, а фляги из толстого стекла в брезентовых чехлах с креплением для носки на поясе. Естественно, что фляги побились в первые же дни.
Со всех сторон раздавались возгласы негодования и сожаления, когда подошла наша очередь к котлу. Гороховую кашу невозможно было есть это был сплошной керосин. Гришка брал воду из проруби на озере, а там наверное черпали воду для грузовиков керосиновыми ведрами. Вот и получился горох с керосином. Ну, поначалу чего не бывает!